Анатолий Радов - Студия "Боливар"
Я выбрался из шалаша, втянув в себя прохладный утренний воздух. В голове слегка помутилось и к горлу подступила тошнота. Чёрт, ругнулся я, и боясь потерять сознание, присел. Блин, хотя бы пару часов сна. Только пару часов.
Всю свою жизнь я боролся со сном. Каждое утро, когда я работал, мне приходилось через силу плестись на какой-нибудь долбаный завод, где только к обеду я приходил в себя. Я был самой настоящей совой, и, наверное, самое лучшее для меня было бы работать в ночную смену, но такого мне почему-то не попадалось. Разве только сторожем, но вы же знаете какая там зарплата. В конце концов, я совсем перестал работать постоянно, и перебивался редкими шабашками. Денег хватало только на еду и выпивку, и напившись, я в угаре мечтал об актёрской карьере, хотя и знал, что это пустые мечты, которые ничего мне не принесут. Сраная, в общем, была у меня жизнь.
Когда стало немного легче и тошнота откатилась обратно вниз, я медленно поднялся. Помня слова Алины о том, что нужно уходить сразу, как только станет светло, я всё же понимал, что далеко в таком состоянии мне не уйти. Нужно хотя бы выпить воды и съесть кусок хлеба, тем более что в собирании зёрен я поучаствовал самолично.
Я стал ждать когда кто-нибудь появится из шалашей. А лучше всего дождаться Марию. Она хотя женщина и молчаливая, но зато слишком не задумывающаяся. И если попросить у неё несколько глотков воды и кусок хлеба, не думаю, что у неё возникнут подозрения. Да и вообще, какие могут быть подозрения? Если человек хочет немного поесть и попить, это ещё совсем не значит, что он задумал что-то плохое или собирается слинять при первом же удачном моменте.
Успокоенный всепобеждающей логикой, я принялся терпеливо ждать. Я смотрел, как мужчины повыползали из своих жилищ, и собравшись в группу, молча ушли в лес. Потом некоторое время я наблюдал за бабкой, как обычно разминающейся с утра, в надежде заставить свою кровь течь быстрее. Алина, появившись, недоумённо посмотрела на меня, постояла несколько секунд возле своего шалаша и отправилась как обычно на луг. В её глазах я прочитал многое. Ей было по-настоящему страшно, и страшно оттого, что я ещё здесь. Наверное, она надеялась проснувшись, узнать о моём исчезновении. Это бы означало, что хоть что-то сдвинулось с мёртвой точки, что умершая надежда снова воскресла, а я лишь усилил её многолетний страх продолжающимся бездействием.
Мне стало противно. Противно от самого себя, но как мне было дать ей понять, что мне очень плохо? Что мой организм сейчас не единое целое, а куча дрожащих от усталости и голода клеток. Хотя, это совсем не отговорка для настоящего мужчины.
Я поплёлся к шалашу Марии, устав ждать, когда она выйдет сама, устав от отвращения к своей слабости. Когда я почти подошёл, Мария, наконец-то, появилась. Она испуганно посмотрела на меня, и её глаза округлились.
— Мария — сказал я — Я думаю, мне можно рассчитывать на воду и хлеб? Раз уж я живу здесь.
Она молча кивнула головой и её глаза снова стали обычными. Она залезла обратно в шалаш и появилась оттуда уже с банкой.
Я взял банку из её рук и стал жадно пить. Прохладная вода успокаивала горящие внутренности и возвращала силу. Краем глаза я посматривал на Марию, лицо которой снова было привычным, и не выражало ничего кроме ожидания.
Напившись, я вернул ей банку, и увидел в протянутой руке кусок хлеба. Взяв его, я улыбнулся.
— Спасибо, Мария.
В ответ мне был всё тот же молчаливый, пустой взгляд.
Развернувшись и положив краюшку в карман куртки, я двинулся к лесу, в другую сторону от той, с которой сюда пришёл. Потом я думал сделать дугу, чтобы не вызывать подозрний и незаметно выйти на нужную тропу. Тропы никакой конечно не было, но всё же Алекс, приходящий сюда всё время примерно по одному пути, наверняка оставил сотни знаков, и если быть внимательным, то не заблудишься. Надломанные ветки, примятая трава, нужно только лучше смотреть вокруг.
На мою беду я наткнулся прямо на Инри, выходящего из своего шалаша. Глаза Инри были какими-то неправдоподобно доброжелательными. Он посмотрел на меня и зевнул, прикрыв рот рукой.
— Ты куда-то собрался? — спросил он, отводя от лица ладонь.
— Нет — соврал я — Просто гуляю.
— Это тоже правильно — сказал он — На самом деле здесь немного скучновато, и прогуляться иногда стоит.
— Да — безразлично подтвердил я.
— Но не советую тебе удаляться очень далеко — он улыбнулся — У нас не принято опаздывать на мессу.
— А что, сейчас будет месса? — спросил я.
— Нет, не сейчас. Сейчас я уйду помолиться Богу, а когда вернусь, сразу же проведём мессу. Ты помнишь Инго, что время на размышления у тебя истекло?
— Помню — сказал я.
— Вот и прекрасно. Сегодня ты должен наравне со всеми учавствовать в обряде. Но сначала, конечно же, молитва — он бросил беглый взгляд на луг, ища глазами Алину.
Но видимо не разглядев её, он монотонно продолжил.
— Бог наделил меня властью, и слышит мои молитвы. Ты пойми Инго, что существуют избранные, молитва которых имеет небывалую силу. Если молиться станешь ты, то бог попросту не услышит тебя.
Бред, подумал я. Бред возгордившегося придурка. А если к этому прибавить ещё и то, что мне достаточно позвонить, чтобы поговорить с его «богом», то получалось совсем мерзко и смешно.
— Мы должны радоваться, что попали в рай, Инго — продолжил бредить Инри — Другие люди не удостоились такой чести. Они живут в своём глупом мирке, а потом просто умирают. А мы бессмертны, ты понимаешь? Если конечно следовать правилам. Но пойми, не я ведь установил правила. Их установил бог.
Я молча слушал его словесный понос, не имея ни малейшего желания с ним спорить. Я давно уже понял, что обезумевших невозможно переубедить, и потому никогда не вступал в полемику с верующими, особенно с сектантами. И когда ко мне подходили люди с тонкими цветастыми книжечками, и говорили что-то вроде — а вы знаете, что скоро будет потоп? — я отвечал, что это не ко мне, а к Шойгу. Грубая шутка, это единственное, что останавливало их. Они словно вдруг прозревали, понимая, что перед ними человек, которого им никогда не загрузить так, как загрузили в своё время их. И в такие моменты я действительно видел в их глазах свет разума.
— Мы избранные, Инго — взгляд Инри наполнился гордостью — Мы двенадцать апостолов божьих, ты понимаешь?
Ни у кого нет столько гордыни, как у глубоко верующих. Меня всегда удивляло, как это можно одновременно быть верующим, и так погрязнуть в одном из смертных грехов? Я иногда думаю, что ради этого многие и прутся в секты, ради того, чтобы почувствовать себя избранными. Нео долбаные.
— Что ж — Инри удовлетворённый своим пустословием, причмокнул губами — Я иду вознести молитву, а ты готовься к мессе. Настройся на нужный лад, Инго. И ты почувствуешь, как смирение и благодать вливаются в тебя живительной рекой.
Кто б тебя смирил? — подумал я, и с радостью стал смотреть на спину удаляющегося гуру. Единственно что было плохо, это то, что пошёл он как раз туда, куда собирался идти я. Да и хрен с ним. Теперь, когда в деревне почти никого не осталось, можно не опасаясь сразу идти в нужном направлении, не делая никаких обходных дуг.
Но сразу идти я не стал. Я посмотрел, как Инри скрылся за деревьями, и присев, стал есть хлеб. Бабка крутилась возле кострища, постоянно поглядывая на меня. Должно быть, продолжала свою нелёгкую шпионскую службу. Алины видно не было. Наверное, ушла сегодня дальше обычного. Может, не хочет ничего добавлять к тому, что было сказано и сделано прошлой ночью. Да и что добавить? Слова ничего не изменят, нужны дела. Вот доем хлеб, и сделаю всё. Всё, как ты хотела, как ты надеешься, бедная моя Алина. Я представил её зелёные глаза, и моему сердцу невольно сделалось больно.
Съев хлеб, я поднялся и оглядевшись, зашагал к лесу. Бабка стала смотреть на меня, уже не скрывая своего шпионского интереса. Я показал рукой на свой пах, намекая на необходимость в очередной раз справить нужду, а потом зачем-то поднял руку, и покрутил у виска указательным пальцем. Бабка недовольно скривилась и погрозила мне кулаком. Я отвернулся, сплюнул на землю и уже не обращал на неё никакого внимания. Чёрт с ней, с этой каргой. Для неё быть здесь, конечно же, счастье. Если бы ни этот мир, её давно бы уже сожрали черви. Потому и не удивительно её чрезмерное и искреннее почитание Инри. Для неё он благодетель и спаситель, представитель милосердного местного бога. А по мне, так лучше умереть по-человечески, осознанно, чем жить здесь пресмыкающимся.
Я вошёл в лес, и стал искать тропу, припоминая, как мы с Алексом шли сюда. Но ничего кроме моей первой убитой крысы не вспоминалось. Яркое впечатление напрочь заштриховало все события другие, и вспомнить что-нибудь кроме злобного оскала и копья торчащего из разинутой пасти я никак не мог. Лес устойчиво ассоциировался у меня с той чёртовой крысой. Как мы шли с Алексом в деревню, было настолько смутным представлением, что теперь мне даже не верилось, что это было на самом деле. Вот так всегда, запоминается самое ненужное. Хотя, в тот момент я и не подумал о том, что запомнить путь окажется столь нужным делом. Мне тогда всё представлялось совсем иначе — я побуду несколько дней в деревне, а затем уйду вместе с Алексом.
