Мария Стрелова - Метро 2033: Изоляция
– Без автомата? – напряглась Марина.
– Митя даст, он ваш уже нашел. И «химзу» тоже. Только скорее, – нервно поторопил пленницу Юра.
– Зачем помогаешь? – тихо спросила Алексеева, стараясь не оступиться на скользких шпалах.
– Митя попросил, – просто ответил юноша. – Зря вас так, вы же женщина. А вас дома ждут. Никитка рассказал, как у вас там круто. Идите домой.
– Спасибо тебе, – прошептала Марина. Пожалуй, это было последнее, что она успела сказать, потому что позади загрохотали по туннелю тяжелые сапоги.
– Бегите, бегите скорее, я их задержу! – крикнул Юра.
Алексеева побежала. Сейчас было не до благородства и сантиментов. Ей казалось, что от боли тело вот-вот взорвется. Прогремел выстрел, кто-то вскрикнул и упал. А спустя мгновение Марина споткнулась о шпалы и полетела на пол, разбивая в кровь ладони и колени. Потеряла несколько драгоценных секунд. И не успела. А потом снова была темнота и привкус крови на губах.
Глава 6
Собрат по несчастью
– Воды… Пожалуйста… – простонала Марина.
Глаза заплыли синевой и не открывались. Зрение не фокусировалось, каждая попытка пошевелиться отзывалась болью.
– Еще чего. Может, еще постельку мягкую? – насмешливо поинтересовался знакомый голос.
Все та же комната, в которой Алексееву избивали несколько часов назад. Кажется, это было бывшее техническое помещение, на самом краю станции, почти у входа в туннель. Сколько раз до Катастрофы Марина разглядывала его и станцию из окна поезда… Мог ли кто-нибудь подумать, что все обернется так? Сколько времени прошло?
И снова те же лица. Павел Михайлович, сидящий на стуле у стены, закинув ногу на ногу, Савченко – именно он стоял рядом и издевался над Мариной, Митя Анохин у стены – бледный, с непроницаемым лицом.
– Ну, что ты можешь мне сказать, Мариночка? – поинтересовался Иванов, поднявшись с табуретки.
Лица его женщина видеть не могла, голова не поднималась. Но чутье ей подсказывало, что ее снова будут бить.
– Воды…
– Сначала ответишь на вопросы. Как ты смогла договориться с Юрой о том, чтобы он тебя вытащил? – Павел Михайлович приподнял ее голову за подбородок. Марину замутило. Она успела увидеть, как у Мити побелели губы, как юноша судорожно сжал в пальцах автомат и замер у двери.
Женщина попыталась ободряюще улыбнуться. Судя по тому, как нервно дернулись уголки губ у Анохина, получилось плохо.
– Я не знаю, – прошептала она.
– Врать нехорошо, Мариночка, особенно в твоем положении. Кто надоумил Юру стащить ключи и бежать к Коммунистической? – мягко спросил Иванов.
Марина сжалась на стуле, ожидая удара.
– Я не знаю, – повторила она.
На несколько мгновений женщина ослепла и оглохла от боли. Резкий удар полоснул ее по ключице. Когда Алексеева сумела открыть глаза, увидела в руках мучителя узкий ремень с пряжкой.
«А дела у меня совсем плохо…» – мелькнуло в голове у Марины.
– Я повторяю вопрос: кто надоумил Юру взяться за твое спасение? – В голосе Павла проскользнули фанатичные садистские нотки.
– Я не знаю. – И это было чистой ложью. Казалось, избавить себя от всепоглощающей боли, хоть на несколько мгновений – так просто. Имя «Митя» едва не сорвалось с губ. Усилием поднять голову. Встретиться с перекошенным от страха лицом мальчика. Нет. Никогда. – Я не знаю.
– Это был Хохол, да? Благородный защитник обездоленных и угнетенных! – презрительно бросил Иванов.
– Как… зовут Хохла? – с трудом выговорила Марина.
– Женей его зовут, а почему Хохол – хрен знает, он на станции всего полгода живет, его с Кольца выгнали, – ответил вместо начальника Савченко.
«Женя…» – не забытое за столько лет, любимое имя придало сил и воли к жизни.
– Так это был Хохол? – спросил Павел Михайлович.
– Нет, – ответила Марина. И тотчас поняла, что ее подловили, как девчонку.
– Значит, не Хохол? А кто тогда? – вкрадчиво поинтересовался старший помощник начальника станции.
– Я не знаю, – выговорила Алексеева. Держать голову прямо не представлялось возможным. Коротко стриженные волосы падали на взмокший лоб и прилипали сальными прядями. Губы не слушались.
– Нет, ты знаешь. Сама сказала, что это не Хохол. Значит, знаешь, кто. Отвечай.
– Я не знаю…
Вспышка боли. Голова казалась свинцовой. Глаза слезились.
– Кто? – голос Иванова пробивался как сквозь вату.
– Я не знаю.
А потом Марина и вовсе не могла отвечать. Жестокий удар по лицу – и губы одеревенели от боли.
– Все равно найду крысу. И выкину на съедение мутантам! А тебя я отдам охране, чтобы пустили по кругу! – словно издалека донесся гневный крик Павла Михайловича.
И все провалилось в темноту.
Обещание сделать из Марины бесплатное развлечение своим верным псам из охраны Иванов сдержал. Алексеева пришла в себя привязанной к решетке за руки все в той же комнате, где ее допрашивали. Куртка и ремень снова исчезли. Женщина с трудом открыла глаза. Верных соратников Павла Михайловича в комнате было порядка десяти человек. Было шумно и душно, нечем дышать. Марина закашлялась, сплюнула кровь.
– Очухалась, – ухмыльнулся Савченко. Алексеева узнала его по голосу, перед глазами по-прежнему плыла муть.
– Очень даже ничего, – оценил один из охранников, – хорошенькая.
«Интересно, как долго они не видели бабы, что даже в таком состоянии я кажусь им “ничего”?» – тоскливо подумала Марина. Она даже знать не желала, как выглядит теперь ее тело, боялась сломаться, сдаться при виде того, что с ней сделали.
Женщину охватило странное безразличие. Голова упала на грудь, ноги подкосились. Руки, перетянутые веревкой, сразу заломило.
Дальше… Марина закричала от боли, когда пахнущий перегаром и нестираной одеждой мужик облапал ее грудь. Казалось, что каждое прикосновение кромсает тело на куски.
Полный муки вопль позабавил насильников. Отпуская сальные шутки, с хохотом и матом с Марины попытались стащить камуфляжные штаны.
– Дайте мне! Мне Михалыч разрешил! – раздался звонкий молодой голос.
«Митя… Ну почему же…» – с горечью подумала Марина.
– Ну, валяй, малец! – ухмыльнулся Савченко. Видимо, он был за старшего в отряде охраны, и, похоже, главным по экзекуциям. – Ты на допросе отличился, знатно ты ее ремнем!
«Не может быть… Митя!» – от страшной мысли Алексеева даже пришла в себя.
Анохин подошел к женщине вплотную. Марина заметила, что у него на лбу блестят мелкие капельки пота. Светлые волосы торчали смешным ежиком, а усталые карие глаза были совсем не детскими…
Митя снял со спины автомат, повернулся к женщине спиной. Раздался щелчок затвора.
– На пол все! Живо! Руки за голову! – в наступившей тишине раздался чуть дрожащий, но полный решимости голос.
– Э, Митяй, ты че? – удивленно спросил Савченко.
– На пол, я сказал! – крикнул Анохин. Казалось, он был на грани истерики. Автомат в руках чуть подрагивал.
– Брось «калаш», живо! – приказал охранник.
– Кирилл, отойди! – взвизгнул паренек.
Что было дальше, Марина помнила плохо. Перегруженный эмоциями мозг отказался воспринимать происходящее. Прогремел выстрел, и Савченко упал. Остальные среагировали почти мгновенно. Митю повалили на землю, скрутили руки за спиной.
Юноша поднял страдающий взгляд на Алексееву.
– Простите меня. Ничего не вышло… – прошептал он. По его щеке медленно покатилась слеза.
* * *– Очнитесь, очнитесь, пожалуйста! – шептал где-то в темноте юношеский голос.
Сознание возвращалось толчками, а глаза по-прежнему не открывались.
– Митя? – позвала Марина.
– Да, это я, – слова звучали невнятно.
В тусклом свете аварийных ламп Алексеевой удалось рассмотреть лицо юноши. Заплывшие синяками щелочки глаз, рассеченный лоб и щека, светлые волосы слиплись от бурой крови.
– Собрат по несчастью, – горько шепнула она.
– Ничего, это все ничего… Что дальше-то будет?
– Не парься, Митюха, все будет хорошо, – раздался из-за стенки знакомый, чуть шепелявый голос.
– Не, Хохол, не будет, – каждое слово давалось Анохину с трудом.
Марина, в свою очередь, не могла поднять головы от ледяного каменного пола. Тупое безразличие накатилось на нее, задушило в своих объятиях.
– Митя… – последним усилием позвала она, протянув ладонь. – Если вас выкинут на поверхность… В бункер… не…
Женщина дернулась и затихла, так и не сумев коснуться Митиной руки.
– Марина! – вскрикнул паренек, бросаясь к женщине. – Помогите! Она не дышит!
Митя заметался по каменной клетке, от решетки – к пленнице и обратно.
– Помогите, помогите!
– Что орешь, предатель? – мрачно спросил Павел Михайлович, появляясь возле импровизированной тюрьмы собственной персоной.
