Джузеппе Д’Агата - Америка о’кей
Гораций ничего не говорит. Его трофеи — из апартаментов кардинала Матфея.
— Не вижу никакой разницы, — заявляет Кассий.
— Ее и не должно быть. И тут кардинальский мусор, и там кардинальский, — рассуждает Мария.
Затем она обращается ко мне.
С агрессивным видом.
Поняли, к чему приводит подчинение чужому желанию, чужой похоти?
Какая наглость! О!
— А ты, Ричард, чего ждешь? Твоя очередь.
— Не горячись. — (Э-э-э.) — Не горячись.
Мои желания не укладываются в общие рамки.
Но я-то знаю, как мне страшно!
Я погружаю свои кощунственные руки (руки святотатца) в мусор.
Святая Троица, прости и помилуй меня, грешного. Прости и помилуй. Ты видишь, я не виноват. Ах, не виноват! Ох, не виноват!
21
В мусоре кардиналов ничего нет.
Из того, что ищу я.
Брут еле сдерживает себя, еще немного, и — у! — у него лопнет (он окончательно потеряет) терпение.
— Посмотри получше, приятель.
Приятель?
— Ничего нет. Говорю, ничего.
Мария фыркает.
— Который день все ищешь и ищешь. Можно узнать — что?
— Доказательства. Я должен их найти.
Гораций навостряет и без того стоящие торчком — у! — уши.
— Какие доказательства?
Сам не знаю, а знал бы, все равно-о-о бы вам не сказал.
Вам, товарищи европейцы.
Мусор — это истинное (подлинное) лицо человека, которому он принадлежит (к которому имеет отношение).
Доказательств нет как нет.
Но — о! — они должны быть. Ибо ничто не минует мусорной свалки. С мусором связана вся жизнь великой Страны.
Он — альфа и омега нашей жизни.
Быть не может, чтобы кардиналы не оставили доказательств (у! улик). С помощью которых я бы поймал их за руку, шантажировал, уничтожил.
Лицо Брута — ах ты! — чернеет, становится злым.
— Мы рисковали жизнью, таская мусор по твоему заказу. Что теперь?
— Несите еще.
Мария уставилась на меня так, будто перед нею существо неполноценное.
Вызывающее брезгливость.
— Дурак. Ты дурак. Когда улик нет, их фабрикуют.
— Точно, — подтверждает Гораций. — Придумывают.
— Это проще пареной репы, — хихикая, подзуживает Кассий.
— Раз плюнуть, — подзадоривает Брут.
Ох ты!
Ого!
Огого!
— Что ты так смотришь?
Это спросила меня Мария.
Я потрясен (поражен). О, ошеломлен!
Скажите пожалуйста! Они хоть и европейцы, да похитрее моего будут, шельмы.
Я-то думал, что побил все рекорды в хитрости, закулисной игре, обмане, подтасовке, когда обвинил Георга в предательстве и особенно когда подделал любовную записку Елизавете от А. Ан нет, люди, не тут-то было.
Мария (в первую очередь ты), Брут, Кассий, Гораций! Выходит, я гожусь вам в ученики?
Ихихи. Примите мои поздравления.
Когда я хорохорился, когда мне море было по колено, я думал, что в моих гнилых хромосомах виноват случай. Неудачное стечение обстоятельств.
Но получается, отец прав. Святой отец. Прав, отказывая в свободе моим сперматозоидам. И-и-и, Ироду до него далеко!
Я горько хмыкаю.
Хм. Хм.
— Представляешь, Мария, если бы у нас с тобой родился ребенок! (Эхехехехехехе!) Это было бы высшее существо. У, уникум!
Ко мне подскакивает Брут, хватает меня за горло. Ой!
— Ребенок у тебя с Марией? Думай, что говоришь. Морду набью!
Кассий его отговаривает:
— Не связывайся.
Я с трудом удерживаюсь на ногах.
Ахаха — ихихи — эхехе.
— Вы правы. Улики я уже придумал. И соображу, как их (ихихи) использовать. Вы же будьте готовы выполнить свою роль. На данном этапе наши пути параллельны. Ваши гнусности и мои взаимосвязаны. До поры до времени, а там видно будет. И пусть победит худший.
Я лечу к своим мониторам и включаю экран номер двадцать.
Перематываю видеопленку.
Она запечатлела все, что делали и о чем шептались заговорщики, пока я спешил сюда, к экрану.
У! Скуки-то как не бывало.
Опля! Вот вам и объяснение, почему меня меньше тянет заниматься любовью. Секс транзит глория мунди.
Я стал нормальным.
И дело не в том, что бесконечными соитиями Мария истощила мои силы. Отняла их.
А в том, люди, что ослабел (провис) шкив (приводной ремень) между моими гениталиями и скукой.
Послушаем европейцев.
Моих, с позволения сказать, товарищей.
— Олух — вот он кто, — говорит Мария. — Но без него у нас ничего не выйдет.
Олух? Хм, это она обо мне.
Брут ласково гладит ее по щеке.
— Мария, как далеко ты с ним зашла, а?
Она спокойно отвечает:
— Я дала ему то, что могу дать любому.
Интересно, а что такое особенное она может приберегать специально для Брута?
Кассий довольно потирает руки.
— Сестренка, товарищи, поставим великую Страну на колени!
Ишь ты! Ай-ай-ай.
— Нужно предупредить остальных, — считает Брут.
Ага, друзья, заговор расширяется.
Но насколько? Я должен держать его нити в своих руках. Ах! Во что бы то ни стало.
Говорит Гораций. Как бы успокаивая меня.
— Нас пока еще маловато. Большинство наших думают только о работе. А на все остальное плюют.
— Гораций, так было испокон веков: немногие решали за всех, — вещает Брут.
Кассий продолжает потирать руки.
— Утопим в дерьме церковь отказа с ее дерьмом!
Пинает консервную банку.
— Ой! Полная!
Смеясь над собственной остротой, потирает ушибленную ногу.
Брут смакует вслух (ух!):
— Дерьмо в дерьме.
Мария хохочет. Никогда не видел ее такой счастливой.
Тварь!
— Здесь столько всего, что на целую вечность хватит. Нам и миллиону наших товарищей.
— А законопослушные граждане великой Страны перебьются, — хихикает Кассий. — Они мусор не трогают, им нельзя.
Брут вскидывает сжатый кулак.
— Да здравствует революция!
Революция?
Э, этого слова в моем лексиконе нет. А может, оно из тех, которые память — у! — уже успела зачеркнуть.
— Социализм! — восклицает Кассий.
Социализм.
Гм.
— А почему бы не ограничиться буржуазной демократией, обновленной путем реформ? Будем реалистами, товарищи.
Таково мнение Горация. Высказанное спокойно, даже буднично.
Слышите, что за мысли бурлят в голове (у!) у моих сообщников?
Попутчиков.
Европейцев.
Мария машет рукой. Брезгливо.
— Опять вы за старое. И не надоели вам ваши утопии? Лучше учредим новую религию.
— И ты станешь папессой, — смеется Кассий.
Брут поднимает Марию и с ней на руках кружится в танце, топча мусор.
— Папесса Мария, непорочная мученица!
Гораций тихо стоит поодаль. Предусмотрительно.
— Первая задача — завоевать власть.
— Это главное! — подчеркивает Брут. — А об остальном мы всегда сумеем договориться. — Самодовольно ухмыляется. — Как никак история западноевропейского социализма учит нас искусству улаживать, согласовывать, утрясать, координировать.
Кассий подхватывает:
— Приспосабливать, удовлетворять, размежевывать, разъединять.
У, у Горация вопрос.
Пытается прозондировать почву.
— А как насчет Ричарда?
Ага!
Мария допивает до конца бутылку и отбрасывает ее далеко в сторону. Бутылка разбивается.
— Ричарда-горбуна? Мы будем гонять его бегом, пока не сломает здоровую ногу.
Все смеются — ах, как им весело!
Всем, кроме Горация.
— Я боюсь его. Лучше с ним договориться.
Эгеге, этот понимает, что Ричарду — у! — палец в рот не клади. Ишь, нашли безобидного дурачка, а!
Брут изо всех сил мотает своей большой головой.
— Нет. Мы не станем делить власть с чужаками.
— В любом случае решать парламенту, — говорит Кассий.
— Какому парламенту? — У, это визжит Мария. Ого! — Опять ваши старые бредни!
На заросших щеках Кассия ходят желваки.
— Социализм неотделим от демократии.
— Да, — подает голос Гораций. — Ни в коем случае нельзя недооценивать такой стимул, как частная инициатива. Если мы хотим, чтобы население этой страны было с нами.
Брут отвечает рычанием. Ревом.
— Когда я слышу слово «частный», я хватаюсь за пистолет. С этого слова начались все беды человечества.
— Так-то оно так, Брут, но ведь производственные отношения…
Кассия грубо перебивает (прерывает) Мария:
— Баста! Прекратите! Послушаешь вас — и появляется желание восстановить доброе христианство с его любовью к ближнему и прочими баснями. К тому же, оставляя Европу, мы условились раз и навсегда выкинуть из головы идеологию.
Запальчивость Марии приводит заговорщиков в состояние безудержного веселья. В телячий восторг.
Брут шлепает Марию по заду. У!
— Брось, просто тебе по душе мысль стать папессой.
Гораций молча стоит в сторонке.
22
Пора ускорить (у! убыстрить) действие. В противном случае читателям надоест ждать, и они плюнут.
