Ксения Спынь - Идол
Вивитов немного лукаво улыбнулся:
— Как и вы.
— Я?
Художник помолчал, как бы обдумывая свои мысли. После паузы он заговорил:
— Мы, призывники искусства, поистине не знаем, что творим. Вы сказали, мне удалось. Я этого не вижу. Я вижу бессмысленную нехудожественную мазню. Но… я надеюсь, вы не из вежливости это сказали? Я не знаю, что я сделал. Только другие могут мне рассказать. А вы, Лунев? — Вивитов снова улыбнулся ему. — Понимаете вы, что вы сотворили, осознаёте в полной мере? Нет, скажу я вам, не осознаёте. Вы как маленький нервный заяц, мечетесь туда-сюда — там погрызли, здесь ухватили, а потом шугнулись и бежите дальше по снегу, а цепочки следов, что осталась после вас, не видите. То, что мы творим, слишком велико для нашего понимания. Мы слепы к искусству.
Абсурдную речь художника Лунев не вполне понял, возможно даже, что эти слова находились за пределами здравого смысла. Однако ему польстили столь высокие отзывы человека, которого он, хоть и на свой лад, но уважал.
— Главное, чтоб увидели другие, — отозвался Лунев. — Стихи уже ходят по рукам. Ещё немного… Не знаю, чего мы добьёмся, но что-то явно будет.
Вивитов добродушно усмехнулся:
— Угу. Смотрите только: как бы цепочка следов не вывела на вас.
Лунев замер. Что за наваждение? Кто дал право другим озвучивать его тёмные мысли? Он несколько раз открыл и закрыл рот, собираясь, вероятно, сказать что-то в духе: «Нет… Они не смогут. У них не получится». Заметив его реакцию, Вивитов проговорил:
— Я вас не запугиваю, нет. Просто не помешало бы быть осторожнее в поступках и словах…
— Там нет моего имени, — сказал он вдруг убеждённо и просиял: так просто и логично! — Стихи нигде не подписаны, и почти никто не знает, что сочинил их я. И даже стиль — стиль у меня, вообще, другой.
Вот и ответ всем иррациональным страхам! Даже если рукопись попадётся кому-нибудь из приспешников идола, что дальше? Автор неизвестен. И вычислить его не-воз-мож-но.
— Ну, как знаете, как знаете, — пробормотал Вивитов.
Выходя из зала, Лунев ликовал.
«Узнать автора по анонимной рукописи просто никак невозможно, — убеждённо думал он. — Меня не раскроют».
38.Тихий шорох передаваемой страницы. В тусклом освещении на бумаге вырисовались чёрные буквы. Запись от руки — у каждого почерка свои недостатки — но разобрать можно.
Быстрый взгляд по строкам — так-так. Это и искали.
— Ну как?
— Потрясающе. Интересно было бы узнать, кто автор.
— Ой, этого никто не знает. Ещё бы, ты разве бы решился распускать такие стихи под своим именем?
Короткая заминка. Шёпот:
— Хотя, одна моя подруга мне говорила… хотя, это, может быть, и неправда… но, в общем, она мне говорила, что их сочинил Алексей Лунев.
— Ммм, тот самый Лунев? Он разве в Ринордийске?
Угу, типа это было неизвестно.
— Конечно! Ты разве не знал? Он вернулся в конце августа.
— Не знал, не знал, виноват. Если это действительно Лунев… Не перевелись ещё в нашем краю поэты. Это, — рука приподнимает рукопись и слегка встряхивает её, — не побоюсь этого слова, шедевр.
— Я знала, что ты оценишь. Я как-то не очень интересуюсь всеми этими делами, ты же знаешь, но тут прям загорелась…
— Ты хорошо сделала, что переписала. Мимо таких вещей нельзя проходить.
— Ты тоже передашь кому-нибудь?
— Конечно. Разумеется.
Мимолётный поцелуйчик, а потом она ушла.
Ещё один взгляд вскользь по рукописи. Умница, поэт! Нечего сказать.
Вот цепочка и пришла к своему логическому завершению. Адрес Лунева имеется. Остаётся только…
Рука на телефоне. Звонок в поздний вечер.
39.Лунев вышел из дома. Было утро; туман ещё не полностью рассеялся, на траве лежала роса.
Прохлада. Он поддёрнул вверх воротник куртки: холодно становится по утрам и вечерам, нехорошо это. Ещё немного, и днём станет так же холодно. А потом пойдёт снег. И это ознаменует начало зимы, неважно, кончится к тому времени ноябрь или нет. Как ни крути.
Внезапно Лунев подумал о том, что зима в столице — это всё-таки достаточно легко, не так уж холодно. Город в любом случае греет: все эти фабрики, автомобили, отопление в домах, в конце концов. Фиолетовый — цвет тёплый, даже если его пересыпать снегом — всё равно будет пробиваться. Зима здесь — наверно, не совсем и зима, смягчённая такая версия с поблажками. Не то, что к востоку отсюда, далеко от Ринордийска, где-нибудь в степях приозёрья.
Так, с чего он вдруг подумал о приозёрье? Никогда туда не ездил и не собирается. Пожалуй, довольно с него и столицы. Да-да, он не требовательный.
Впечатлений для дальнейшего творчества хватит даже из тех, что уже были, хватит на многие месяцы вперёд. А холодное время года он всё же предпочитал провести в комфортной городской квартире со всеми достижениями цивилизации. А из окна можно спокойно наблюдать, как снаружи буйствует метель, с воем заметая снегом улицы Ринордийска. Она красива, метель. Когда за стеклом.
Зачем же тогда он вышел на улицу? А, просто так. Почему-то захотелось, или даже не захотелось, а где-то внутри для чего-то потребовалось, неосознаваемо и потому совсем непонятно. Просто зайцу стукнуло именно здесь сделать петлю и пройти обратно по собственным следам, а вот тут совершить длинный прыжок далеко в сторону, наверно, чтобы прервать цепочку и запутать погоню. Это не приходит в голову, просто вдруг выкидывается — раз! и сделал так, а не иначе. Чем руководствовался? Не спрашивайте.
Дома слегка светились на восходящем солнце. Свечение было холодным, но приятным на вид. Как будто обещало что-то, не слишком нежничая, но твёрдым уверенным тоном. Будто всё обновилось: новые дома под новым светом, новое утро нового дня, новое начало. Будто мир проснулся, разбуженный ещё одним шансом: может, эта попытка будет удачной?
Лунев прошёл немного по дворам: странные мысли заполняли его голову. Странное чувство с самого пробуждения, не объяснить логически. Переход — от чего-то к чему-то. Новое состояние?
Трансформация медлит, и минуты затянулись… Он — уже не он, и мир — уже не мир, но пока ещё и ничто другое… Бред, бред! Утро только недавно началось, а в голове уже всякие бредни. Муть какая непонятная — с ночи осталась, что ли? Ночью он спал, не блуждал ни в каких мирах и ничего не сочинял. Это что-то происходит с его головой, если обычное утро видится ему не пойми какой невидалью. Доигрался с запретными темами: от постоянного волнения крышу, похоже, начало сносить.
Так, и куда мы шли? Он в недоумении остановился. Город галереей уходил вдаль перед его взором, светлые дома выстраивали убегающие ряды и сходились далеко впереди, замыкая панораму. Они не выглядели настоящими и больше походили на красивые картонные декорации. Но декорации, несмотря на всю ненатуральность, дарили чувство защищённости.
Умиротворение. Покой. «Всё хорошо», — говорили они.
Он стоял и смотрел.
— Алексей Лунев? — произнесли сзади.
Он развернулся.
— Да…
— По нашим данным, вам принадлежит авторство стихов, направленных против действующей власти.
«Я попал», — подумал он, оглядывая двух людей в чёрной форме госслужащих. Вслух ничего не сказалось.
— Пройдёмте. Нам необходимо провести обыск в вашей квартире.
«Чёрт, я не сжёг рукопись! — вспомнил Лунев. — Она лежит в ящике моего стола и написана моим почерком. Чёрт, чёрт, чёрт, мне должно было прийти в голову сжечь её!»
Они поднялись наверх, в квартиру.
40.В последнее время, где-то около недели, на вечерних встречах собиралось не так много народа, как раньше. Они верили, что это из-за холодов.
Период с октября по апрель — своеобразная проверка на прочность, богемность, если хотите. В летние вечера совсем не трудно и весьма приятно собраться где-нибудь в компании, можно даже мимоходом, по пути, поболтать о том, о сём, покосить под оригинала, творческую личность. С наступлением глубокой осени такое желание, как правило, поубавляется. Так они отличали «своих». «Свои» в отличие от «сезонных», «временных», не исчезали на зимовку; только их стараниями кипящий ключ продолжал бить, не замерзая, круглый год, неважно, были они талантливы или посредственны, служители искусства по призванию или искатели общества и развлечений.
Нет, это не из-за ноября. Слишком мало людей. Слишком мало. Так не бывает обычно. Даже добрая половина «своих» куда-то подевалась. Что за мор их косит…
Рита поплотнее укуталась в шерстяной шарф, неуютно озираясь по сторонам пустующего парка. Погода мало подходила для встречи под открытым небом — ещё и ветер разыгрался помимо прохлады, — но, с другой стороны, что делать в помещении? Уныло и скучно — всегда. А сейчас особенно. В огромных помещениях Дворца Культуры их небольшая компания будет смотреться, как пострадавшие в убежище.
