Вадим Сухачевский - Ковчег. Исчезновения — 1.
"Кого?"
"Да рано тебе еще знать".
"Ну как хочешь… А за стариком и за этим пареньком твоим когда поедем?"
"Да вот эту юную мадам на базу доставим — и назад за ними. Только это, Володенька, извини — без тебя. Пока по всем статьям проверку не пройдешь, ты, считается, для дел "Ковчега" не пригоден. А проверка — это как минимум недели две".
"Меня — так и целый месяц прокачивали", — подал голос кто-то из ребяток.
"Старикан больно уж хитрый, как бы не убег", — сказал другой.
"Хитрый — это да, — согласился Небрат. — Но батарею-то от стены, поди, не оторвет, для того одной только хитрости недостаточно".
"А если паренек твой, которого я приложил, очухается? — предостерег его Володя. — Он, этот старикан, речистый, кого хошь уломает. Меня вон в пять минут уломал".
"Это и свидетельствует, — укоризненно сказал Небрат, — что темная ты лошадка, Володенька, потому и проверка для тебя требуется тройная. А Петруша, тобою контуженный, он все проверки уже прошел, так что человек вполне надежный".
"Особенно, думаю, с интеллектом у него дела славно обстоят, — донесся насмешливый Нинин голос. — Интересно, хотя бы до сотни "ай кью" дотягивает?"
"Ну, с тобой, понятно, не сравнить, — невозмутимо отозвался Небрат, — но надежность и интеллект — вещи разные. Пускай Петруша наш чрезмерной смекалкой не блещет, но по части надежности не чета некоторым, такого не с толку не собьешь, не уломаешь… Впрочем, — добавил он, — от этого старика всякого можно ждать. Хоть я Петруше и двойную дозу "мнемозина" вколол, а назад надо будет поторапливаться — на сердце неспокойно, когда он один на один с этим чертовым стариком".
Шмаков сдавил руку Еремеева:
— Слышали?!
— Слышал, — кивнул тот. — Похоже, правда, вернутся скоро.
— Да нет же! — отмахнулся старик. — Ниночку-то вы только что слышали?.. Вот, она, вот! Слышите — опять!..
— Она же сейчас молчит вроде, — удивленно сказал Еремеев.
Старик взглянул на него, как на полного придурка.
— Господи, — воскликнул он, — да вы что, глухой?.. Вот она, вот, опять! Морзянкой тихонько выщелкивает, слышите? Ах, умница!..
Только теперь Еремеев обратил внимание на доносившиеся с самого начала еле слышные щелчки. Пожалуй, это действительно была азбука Морзе, но, увы, то было единственное, что он мог понять.
— Вижу, вы с сей азбукой не знакомы, — укоризненно забурчал старик. — Ох, молодежь, молодежь! Всяким там, прости, Господи, интернетам-шминтернетам пообучались, а на прочие полезнейшие изобретения человечества вам уже наплевать! Слава Богу, хоть Ниночка наша не такова!..
— Довольно! — оборвал его брюзжание Еремеев. — Что она там передает?
— Что бы такие, как вы, без нас, без стариков, делали? — не преминул вставить Шмаков. — Дорогу она нам к базе указывает, вот что. — И начал переводить: — "…Все еще едем по Кукуевскому шоссе… Девятнадцатый километр… Сейчас, кажется, свернем… Да, через триста метров свернули направо… Впереди вижу будку и шлагбаум — видимо, контрольно-пропускной пункт…"
Было слышно, как машина остановилась, и чей-то голос спросил:
"Пароль?"
"Еще полуночи нет? — послышался голос Небрата. — Стало быть, пароль — "Малелеил"".
"Проезжай".
Машина тронулась с места, и снова защелкала морзянка.
— "Пароль вы, надеюсь, слышали, — продолжал переводить старик. — "Малелеил". Понятно! Значит, идут по предкам Ноя. В таком случае, после полуночи пароль должен быть "Иаред"…" Ай Ниночка, ай золотая головка! — с умилением вставил Шмаков и принялся дальше переводить с морзянки: — "Проехали КПП… Дорога идет через лес… Вижу впереди небольшое бетонное сооружение — должно быть, вход на одну из баз "Ковчега". Главные помещения, надо полагать, как обычно, под землей… Сейчас меня выведут из машины, временно замолкаю".
Щелчки прекратились.
"Ведите девчонку", — произнес Небрат.
"Пошли-ка, смурная", — сказал видимо один из бритоголовых.
Спустя минуту-другую зазвучали гулкие шаги по каменному полу, потом, судя по всему, открылись и снова закрылись двери лифта. Снова шаги…
Вдруг всплеснулись голоса — вероятно, Нину в этот момент проводили через залу, где проходило какое-то собрание:
"…Это черт знает что такое! — выкрикивал кто-то. — Вы же, помнится, обещали, что тут будут человеческие условия!.."
"…В этих ваших белорусских штиблетах совсем обезножил! Неужели нельзя было приобрести что-нибудь более приличное?.."
"…Я не раз говорил, что у меня бессолевая диета, но ваши повара — ноль внимания!.."
"…Я про какой противоперхотный шампунь говорил? Про итальянский! А вы на всем экономию разводите! От той отечественной дряни, что вы купили, у меня за эти дни уже вылезла половина волос!.."
Чей-то усталый голос пытался их урезонить:
"Спокойнее, спокойнее, вы не на митинге, господа эвакуированные. Давайте будем решать все эти вопросы в рабочем порядке…"
Но другой, запальчивый голос перебил его:
"А пиво, пиво почему в баре не отпускают? Это в конце концов полное нарушение прав!"
Этот голос Еремеев внезапно узнал.
— Господи, это же Гоня… — проговорил он.
— Вы его знаете? — удивился старик.
— Друг детства, — кивнул Еремеев. — Вот уж не думал, что и он там.
Голоса оборвались так же неожиданно, как всплеснулись. Еще некоторое время слышались шаги, потом открылась какая-то дверь и кто-то басоголосый сказал обрадованно:
"Ниночка! Нашлась-таки наконец! А я-то уж и не чаял… Благодарю вас, господин Небрат, вы проявили себя как настоящий профессионал".
"Рад стараться!" — по-военному отчеканил экс-педагог и даже, кажется, прищелкнул каблуками.
"Да, да, постарались на славу, — сказал бас. — Пожалуй, можно будет и сократить вам испытательный срок, я похлопочу. А теперь прошу — оставьте нас с Ниночкой наедине".
"Слушаюсь!" — выпалил Небрат. Было слышно, как он вышел и за ним закрылась дверь.
Только тут Нина наконец заговорила.
"Господин Самаритянинов, — спокойно сказала она, — я вижу, после моего ухода вы сменили свои методы. Теперь они стали чисто уголовными".
Еремеев вспомнил: ну да, был такой Самаритянинов — кажется, советник президента или что-то навроде того, он даже видел как-то по телевизору его выступление. Конечно же! Этот самый голос! Очень запоминающийся. А потом советник внезапно куда-то исчез, нигде не проскальзывало никаких о нем упоминаний. Так вот, оказывается, куда он делся!..
"Что поделаешь, Ниночка, — вздохнул Самаритянинов, — обстоятельства диктуют. Когда под угрозой срыва такая грандиозная программа, как операция "Ковчег" — тут не до чистоплюйства, ты сама своей умненькой головкой должна бы это понять… Я ведь догадался — ты каким-то образом набрела на те двенадцать табличек. Ей-Богу, будет лучше, если ты скажешь, где они".
"Я нашла их рисунки, — ответила Нина. — Но когда вы начали охоту за мной, я все эти рисунки уничтожила. Не верите?"
"Отчего же, верю, — отозвался советник. — И так оно, пожалуй, даже к лучшему, что уничтожила. Но я также наслышан и о твоей фотографической памяти, поэтому ничуть не сомневаюсь — ты все в точности запомнила. Может, воспроизведешь? Или хотя бы поделишься, что ты в них такое обнаружила?"
"Я их еще не до конца расшифровала, — отозвалась девушка. — Но и того, что я успела расшифровать, достаточно, чтобы сделать определенные выводы. И вряд ли те, которые вас устроят".
"Например?.. Ну, я жду!.." — В голосе Самаритянинова слышалась явная угроза.
Нина, однако, оставалась невозмутима.
"К сожалению, с некоторых пор я вам не доверяю, господин Самаритянинов, — сказала она. — Вы уже и так нагромоздили вокруг "Ковчега" столько лжи! Только теперь, благодаря этим табличкам, для меня многое прояснилось. И если я об их содержании и расскажу, то разве лишь на открытом симпозиуме, желательно международном. Устроите мне такой — тогда ради Бога".
"Ну это ты размечталась! — с плохо скрываемым раздражением произнес Самаритянинов. — Нет уж, моя милая, хочешь ты того или не хочешь, но сперва обо всем расскажешь мне! Поверь, у нас имеются методы…"
""Сыворотка правды"? — совершенно не испугалась Нина. — А я-то, право, думала, у вас повыше "ай кью". Во-первых, как я уже сказала, таблички не до конца расшифрованы, и действие сыворотки только помешает мне их расшифровать. А во-вторых, всем известно, что ваша сыворотка отупляет испытуемого, он может отвечать лишь на самые простые вопросы: где, что, когда. О действительно сложных материях он вам расскажет не лучше, чем шимпанзе о римановой геометрии. Вы меня недооцениваете, если прибегаете к таким глупым угрозам".
Еремеева поразила выдержка девушки, и сердце сжималось от жалости к ней, такой умной, такой бесстрашной и такой одинокой в этом безнадежном мире. В этот момент он поймал себя на том, что относится к ней совсем не как к ребенку. А старик Шмаков, слушая ее, не уставал умиленно повторять:
