Виталий Вавикин - Шарманщик
И только поэтому ты хочешь жить. Не ради себя, а ради тех, кому ты нужен. И все друзья, которых уже давно нет, ненавидят тебя за эту трусость. И даже девочка-азиатка, которую вы насиловали и пытали под ясенем, смеется над тобой.
– Пошла к черту! – кричишь ты.
И кто-то с неба вкладывает в твои руки штурмовую винтовку. И ты бежишь вперед, убивая всех на своем пути. И небо смеется, забавляясь над твоим безумным гневом. И ему все равно…
– Расскажи мне о Харрисе, Ян. Расскажи о Миранде Чжунг, – требует небо. – Как давно ты им служишь? Как давно продал им свою душу?
– Я не помню! – кричишь ты. – Я не знаю!
– Так вспомни! – громыхает небо.
– Я не могу!
– Вспомни!
– Не могу!!!
И заклинившая винтовка обжигает руки, когда ты перехватываешь ее за раскаленный ствол, чтобы проломить прикладом голову еще одному не желающему умирать другу.
– Сдохни! – орешь ты, вколачивая его в землю. – Сдоооохниииии!!!
– Вот тебе нож, Ян, – говорит небо, протягивая в длани своей бесценный подарок.
– Я больше так не могу! – кричишь ты, но продолжаешь убивать.
Продолжаешь, потому что хочешь сдохнуть, но ты уже не принадлежишь себе. Ты разделился на сотни, тысячи тел в залитой кровью форме, которые бегут среди взрывов и мертвецов, чтобы нести смерть всем, кого встретят на своем пути. И ты убиваешь их, упиваясь этим диким экстазом бесконечного самоистязания, которое в своем однообразии уходит за горизонт. И не будет этому конца, пока ты не убьешь всех, кто был когда-то тобой. И лишь в конце тебе будет позволено умереть, а до тех пор ты обречен жить вечно. И никакие крики не помогут. Ты приговорен к пожизненному созерцанию своей собственной смерти.
– Спаси меня! Спааасии!
Но небо молчит. Вернее, не молчит, а поет как-то тупо и неуместно, сорванным голосом Майка:
Падение!
Нынче тьма начинает набирать силу.
Задержи дыхание, это далеко не конец.
Оставь потерянных и погибших позади,
Теперь у тебя есть шанс найти укрытие.
Я не желаю менять мир,
Я просто хочу оставить его более холодным.
Подожги запал и сожги все,
Иди по дороге, которая никуда не ведет…
– Ян, очнись! – слышишь ты знакомый голос. – Очнись, я не смогу тащить тебя так долго – ты слишком тяжелый!
Ты открываешь глаза и видишь знакомую черную щетину Харриса.
– Давай же! – говорит он. – Помоги мне!
Ты послушно пытаешься переставлять ватные ноги. И это все, на что ты сейчас способен, – сил нет даже думать…
– Трогай! – кричит Харрис водителю, и желтый аэрокэб устремляется в небо… В усеянное серебряными звездами небо… Ты закрываешь глаза, но небо не исчезает. Оставив тело, ты поднимаешься к нему, в его темную непроглядную пустоту, в его густую бесконечность, и звезды ждут тебя, перешептываясь о твоих прегрешениях, которых нет… Ничего больше нет…
* * *В пыльной комнате с задернутыми шторами пара тараканов доедает чей-то завтрак. Тело понемногу оживает, хотя пару дней назад сил не было не то что выносить нескончаемые ломки, но даже для того, чтобы просто дышать.
– Есть курить? – спрашиваешь ты Харриса.
Он подходит к тебе и дает свою недокуренную сигарету.
– Я думал, ты сначала попросишь воды, – говорит он.
Ты киваешь.
– И воды.
– Держи, – он садится на стул и смотрит, как ты жадно пьешь и не можешь напиться. – Еще?
– Позже, – теперь ты пытаешься отдышаться.
– Мозги в кучу? – спрашивает Харрис.
– Есть немного, – говоришь ты.
– Они это любят – сводить нас с ума. У них есть целая система, машины, оборудование…
– Они сказали, что ты и Миранда использовали меня, заставив убить сестру…
– И ты им веришь?
– Я не знаю. Мне кажется, я даже себе не верю.
– Значит, у них ничего не получилось, – Харрис улыбается. – Паранойя – это самое здоровое чувство, которое доступно нам в современном мире…
– Харрис? – говоришь ты. – На кой черт ты вернулся за мной?
– А ты бы не вернулся?
– Не знаю.
– Вернулся бы! – грустно улыбается он. – Мы, военные, все сдвинутые. Знаешь, как поется в старой песне: «Братья по крови остаются собой до конца, и это глубже твоих самых сокровенных мыслей, а не просто новое веяние…»
– Любишь петь? – спрашиваешь ты.
– Больше слушать, – говорит он.
– Мне тоже нравилось слушать, – говоришь ты и рассказываешь про Майка.
– И он выжил? – спрашивает Харрис.
– Нет, – говоришь ты.
– Как и все мы, – говорит Харрис, и вы молчите.
Молчите, потому что иногда слова просто заканчиваются…
Часть пятая
Глава первая
Я сокрушу мудрость мудрецов и сведу на нет разум разумных.
Исайя 29:14Ибо глупость Божья превосходит мудрость человеческую, а слабость Божья сильнее силы человеческой.
Первое послание к Коринфянам 1:25И закончилось смутное время в хрустальном замке. И был избран новый правитель. И был праздник. И было счастье…
– Почему ты не пируешь с остальными? – спросила Бертина, но Флаиа не ответила ей. – Никто не может оспаривать последний выбор посланника, – сказала дряхлеющая женщина.
– Для меня он просто Джаад.
– Для меня тоже.
Две женщины, две соперницы, посмотрели друг другу в глаза.
– Думаешь, он ушел из-за меня? – спросила Флаиа.
– Он всегда уходит.
– Что это значит?
– От Абак ко мне, от меня к тебе, от тебя к либертинцам. Наверное, Легий и выбрал его именно поэтому.
– Скажи, – осторожно спросила Флаиа, – Джаад оставил тебя, потому что ему велел так Легий или потому что Джаад не захотел видеть, как ты стареешь?
– Думаю, дело не в страхе и приказах. Думаю, дело в самом Джааде.
– Он всегда что-то искал, – вздохнула Флаиа.
– Он искал тех, кому он нужен, – глаза Бертины блеснули. – Помню, когда мы были вместе, он всегда поступал так, словно желал проверить мою преданность ему.
– Я этого никогда не замечала.
– Я тоже этого не замечала, пока не потеряла его.
– У нас все было иначе.
– У тебя все было иначе, – грустно улыбнулась Бертина. – В любви всегда есть еще одна пара глаз, которая видит иначе, чем ты.
– Хочешь сказать, что я никогда не понимала Джаада?
– Неважно, понимала его ты или нет. Главное – был он с тобой счастлив или нет.
– А ты?
– А что я?
– Думаешь, с тобой он был счастлив?
– Думаю, ему нравилась моя порочность.
– Он не порочен, Бертина! – возмутилась Флаиа. – Тело для него никогда ничего не значило!
– И он никогда не хотел прикоснуться к тебе? Никогда не хотел изучить твое тело и вдохнуть его жизнь в одну из своих скульптур?
– Иногда.
– Вот видишь.
– Но это было просто желание, которое всегда можно контролировать. Мы жили не плотью, а чувствами, если, конечно, ты знаешь, что это…
– Знаю, – покрытое морщинами лицо напряглось. – Знаешь, сколько дней я ждала, что он вернется. Не в то время, когда он ушел к тебе, а сейчас, когда Джаад предпочел нам либертинцев.
– Но он не хотел тебя.
– Нет, – в выцветших глазах вспыхнул бессильный гнев. – Мне больно это говорить, но думаю, он ждал лишь одного человека.
– Меня? – робко спросила Флаиа.
– Тебя, – выдохнула Бертина. – Но ты позволила ему уйти. Ты сидела здесь, пока он обливался слезами в чужом мире. Ты оставила его. Предала.
– Я ждала его!
– Это он ждал тебя, а ты смиренно принимала неизбежность, – высушенные временем пальцы Бертины сжали молодую руку соперницы. – Знала ли ты, чем жил Джаад до тебя? Знала ли ты его прежнюю жизнь, не здесь, а там, за пределами замка?!
– Пожалуйста, отпусти меня!
– Как мог Джаад любить человека, который любит только свои чувства?! – Бертина ослабила хватку, позволяя Флаиа освободить руку.
– Никогда больше не прикасайся ко мне! Ни ты, ни кто-либо другой!
– Как мог Джаад любить тебя… – вздохнула Бертина. – Как мог любить…
* * *Абак ждала тот день, когда брат оставит Хрустальный замок и вернется к ней, но вместо этого сама оказалась в Хрустальном замке. Кариш раболепно оглядывался по сторонам, а она лишь пыталась сдержать нарастающее чувство тревоги. Длинные коридоры уходили в бесконечную даль, залы были огромными и кристально чистыми. В фонтанах журчала неиссякаемая вода, которая несла жизнь и могла исцелить все болезни…
– Прости, что не смогла сама прийти к тебе, – сказала Бертина Абак и посмотрела на Кариша. – Это твой муж?
– Пока еще нет, – сказала Абак, поражаясь, насколько же быстро время забирает красоту и свежесть.
– Что-то не так? – спросила Бертина.
– Ты всегда была такой красивой! – призналась Абак.
– А ты всегда была честной, – грустно улыбнулась Бертина. – Помнишь, что говорил об этом Джаад?
– Ложь, как змеиный яд, убивает медленно, но верно?
