Нил Шустерман - Беглецы
Риса изумленно вздыхает, Коннор смотрит на нее и оглядывается, пытаясь понять, что ее так поразило. В углу стоят три неподвижные фигуры: девочка и два мальчика.
— В вашей премилой семейке, пополнение, — говорит им Соня.
Ребята продолжают стоять как изваяния. Старшеклассники, как и Коннор с Рисой. Товарищи по несчастью, это видно с первого взгляда. Усталые и измученные. «Интересно, я так же выгляжу?» — думает Коннор.
— Бога ради, прекратите на меня пялиться, — говорит Соня. — А то вы похожи на выводок крыс.
Пожилая дама начинает расхаживать по подвалу, указывая, где и что лежит.
— Здесь консервы, и нож тоже должен быть где-то тут. Ешьте что хотите, но не оставляйте объедков, а то появятся настоящие крысы. Туалет с ванной дальше. Поддерживайте там чистоту. Я через некоторое время схожу в магазин за детским питанием и бутылочкой. Да, кстати, здесь есть аптечка. Надо промыть рану от укуса, кто бы там тебя ни тяпнул.
Коннор старается сдержать улыбку. Старушка крайне наблюдательна.
— Сколько еще ждать? — спрашивает один из ребят, прячущихся в подвале, — крепкий, мускулистый юноша агрессивного вида. Он постоянно кидает на Коннора настороженные взгляды, считая, очевидно, его способным оспорить его роль альфа-самца.
— А тебе какая разница? — спрашивает Соня. — На деловую встречу опаздываешь?
На это парень ничего не отвечает, только скрещивает руки на груди и бросает на пожилую даму испепеляющий взгляд. На запястье у него татуировка — свирепая акула скалит зубы. О да, думает Коннор, очень страшно. Я впечатлен.
— Еще четыре дня, и я избавлюсь от вас навсегда, — вздыхает Соня.
— А что будет через четыре дня? — спрашивает Риса.
— Мороженщик приедет, — отвечает Соня.
Не говоря больше ни слова, старушка с проворством, которого Коннор никак не ожидал, взбирается вверх по лестнице и захлопывает крышку люка.
— Детка, мадам Дракониха ни под каким видом не хочет говорить, что будет дальше, — говорит долговязый светловолосый парень с легкой ухмылкой, по всей видимости никогда не покидающей его лицо. Его покрасневшие глаза говорят о том, что он провел немало бессонных ночей, но прическа по-прежнему безукоризненна. Одет парень в какие-то обноски, но по едва заметным признакам можно, заключить, что он из богатой семьи.
— Нас отправят в заготовительный лагерь — вот что будет дальше — и там разрежут на куски, — отвечает девушка. Она азиатка и выглядит почти так же круто, как и парень с вытатуированной на руке акулой. Волосы ее выкрашены в темно-розовый цвет, а на шее красуется кожаный ошейник с острыми, как наконечники стрел, клепками.
Парень с татуировкой неодобрительно смотрит на нее.
— Как же ты достала со своими идиотскими шутками насчет конца света и всего такого.
Коннор замечает, что у парня на щеке красным огнем горят четыре длинные параллельные царапины, сделанные определенно женскими ногтями; а у девушки-азиатки, в свою очередь, имеется синяк.
— Это не конец света, — огрызается девушка, — это просто конец нас.
— Ты прекрасна в своем нигилизме, — замечает долговязый.
— Заткнись, а? Ты говоришь это только потому, что тебе нравится слово нигилизм и ты понятия не имеешь, что это такое.
Риса многозначительно смотрит на Коннора, и он понимает, что она хочет сказать: «Неужели придется провести четыре дня в компании этих отморозков?» Тем не менее она первая протягивает руку для пожатия и представляется. Коннор, хоть и без особого рвения, присоединяется к ней.
Выясняется, что у каждого члена великолепной тройки, как, впрочем, и у каждого подростка, счастливо избежавшего заготовительного лагеря, имеется своя печальная история, дослушать которую можно, лишь вооружившись пачкой самых толстых бумажных платков фирмы «Клинекс».
Ухмыляющегося долговязого парня зовут Хайденом. Как правильно предположил Коннор, он из до безобразия богатой семьи. Родители развелись и стали делить имущество, к которому, видимо, причислили и его. Между ними произошла эпическая битва, и спустя два с половиной года после развода судебная тяжба все еще продолжается. Единственным итогом затянувшейся войны стало соглашение о том, что каждый из родителей предпочел бы видеть сына в заготовительном лагере, нежели поступиться правом быть его опекуном.
— Если бы энергию, затраченную родителями, удалось преобразовать в электричество, его бы хватило, чтобы несколько лет обслуживать небольшой городок, — прокомментировал Хайден.
— Девушку зовут Маи. Ее родители очень хотели мальчика. В конце концов сын у них все-таки родился, но после появления на свет четырех дочерей. Маи была четвертой.
— В том, что меня решили отдать на разборку, — заметила Маи, — нет ничего нового. В Китае во времена, когда правительство запрещало семьям иметь больше одного ребенка, девочек убивали не задумываясь.
Имя здоровяка с татуировкой — Роланд. Он мечтал стать военным, но родился со слишком высоким уровнем тестостерона, или стероидов, или того и другого сразу, став слишком опасным человеком даже для армии. Подобно Коннору, Роланд постоянно дрался в школе, но Коннору почему-то показалось, что последствия драк с участием Роланда были куда печальнее. Однако подвело его не это. Роланд превратил в котлету отчима за то, что тот поднял руку на мать. Она, в свою очередь, вступилась за отчима и, простив мужа, ополчилась на сына, подписав разрешение на разборку.
— Это же несправедливо, — говорит Риса.
— Можно подумать, то, что случилось с тобой, справедливо, — замечает Коннор.
Роланд смотрит на Коннора в упор с ледяным выражением.
— Ты с ней в таком тоне разговариваешь. Может, ей подыскать другого парня?
Коннор отвечает ему преувеличенно душевной улыбкой.
— Мне нравится твой дельфинчик, — говорит он, указывая на татуировку на руке Роланда.
Верзила возмущен:
— Это тигровая акула, идиот.
Коннор дает себе слово никогда не поворачиваться к Роланду спиной.
***Акулы, как было написано в книге, которую Коннору однажды довелось перелистывать, страдают от чудовищной формы клаустрофобии. Но они не просто боятся закрытых пространств, нет. Эти огромные рыбы физически не могут в них существовать. Никто не знает почему. Некоторые считают, что дело в металлических клетках, которыми перегораживают аквариумы: они раздражают акул. Как бы там ни было, большие акулы в неволе долго не живут.
Проведя день в подвале антикварного магазина, Коннор начинает понимать, что чувствуют акулы. У Рисы на руках ребенок, поглощающий все ее внимание, и хотя она жалуется на то, что никогда даже не думала брать на себя такую ответственность, Коннор понимает, что на самом деле она благодарна ему за то, что ей есть чем занять томительные часы ожидания. В подвале имеется вторая комната, и Роланд настоял, чтобы ее заняла Риса с ребенком. Он старательно делает вид, что заботится о ребенке по доброте душевной, но на самом деле всем ясно, что он предложил Рисе отдельную комнату, потому что плач малышки его раздражает.
Маи читает. В углу лежит целая куча старых пыльных книг, и Маи глотает их одну за другой. Отдав спальню Рисе, Роланд выдвигает на середину комнаты стеллаж и устраивает за ним маленький кабинет. Он восседает там с видом человека, которому не привыкать к тюремной камере. Когда Роланд не сидит за стеллажом, он занимается вопросами питания — расставляя банки с консервами то так, то этак. По его словам, он формирует для каждого свой рацион.
— Я отвечаю за питание, — заявляет он. — Теперь нас больше, и мне предстоит решить, что будет есть каждый из вас и когда.
— Я и сам могу решить, что буду есть и когда, — возражает Коннор.
— Нет, так не пойдет, — говорит Роланд. — Я здесь этим занимался, когда тебя еще не было, и буду заниматься дальше.
Он протягивает Коннору банку рубленой ветчины «Спам». Мальчик смотрит на нее с отвращением.
— Не нравится? — спрашивает Роланд. — Будешь со мной спорить, и этого не получишь.
Коннор пытается решить, стоит ли заехать Роланду по физиономии. Впрочем, долго размышлять в подобных ситуациях мальчик не привык — слишком уж у него горячая голова. Драка не начинается только потому, что в разговор вовремя вмешивается Хайден. Забрав банку из рук Коннора, он быстро открывает ее и начинает есть ветчину прямо руками.
— В кругу друзей клювом щелкать не принято, — говорит он. — Раньше я о существовании «Спама» даже не подозревал, а теперь начинаю любить его. Боже, какая радость: я превращаюсь в нищеброда из трейлера, — добавляет он с ухмылкой.
Роланд злобно смотрит на Коннора. Тот не сдается и глаз не отводит. В конце концов он решает сказать то, что обычно говорит в таких ситуациях:
