Джон Уиндем - Кукушата Мидвича
— Все это время я был скептиком по отношению к вашим, как мне казалось, слегка сумасшедшим идеям, — заметил я. — С сегодняшнего дня от моего скептицизма не осталось и следа. А как тот мальчишка посмотрел на нас! Я убежден, что на мгновение он подумал, что стрелял кто-то из нас с Бернардом. И только убедившись, что в наших руках нет оружия, он переключил свое внимание. Трудно описать те ощущения. Ужас? Не то слово. Ты тоже почувствовал? — спросил я Бернарда.
— Странное, очень неприятное, какое-то липкое чувство, — развел руками Бернард. — Страшно мерзкое ощущение.
— О, господи! — воскликнул я, треснув себя рукой по лбу. — Я был так потрясен, что забыл сообщить полиции о раненом мальчике. Нужно вызвать скорую на Ферму.
Зеллаби отрицательно махнул рукой:
— У них в штате свой врач. Еще пауза.
— Мне совсем это не нравится, полковник, — сказал Зеллаби. — Совсем не нравится. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, что начинается кровная вражда.
17. Мидвич протестует
Обед в Киль Мэйне пришлось отложить, чтобы мы с Бернардом могли дать показания в полиции. Поэтому, когда с формальностями было покончено, я вдруг понял что такое революция. Мой желудок настойчиво требовал пищи. Я был благодарен чете Зеллаби за любезное приглашение поужинать и провести ночь в их доме. Вечернее происшествие заставило Бернарда изменить планы относительно возвращения в Лондон. Он решил, что обязательно должен находиться если и не в самом Мидвиче, то где-то не дальше Трейна. Так что мне предстояло решать, составлю ли я ему компанию или отправлюсь в столицу поездом. Кроме того, я в корне изменил свое отношение к Зеллаби и считал своим долгом извиниться.
Немного смущенный, я маленькими глоточками потягивал ликер. Зеллаби понимал, что мы достаточно сыты последними событиями, и старался удерживать беседу на темах, далеких от Мидвича. Однако вскоре насущные проблемы городка вновь окружили нас в лице мистера Либоди. Он выглядел очень озабоченным и постаревшим больше, чем я мог ожидать, не общаясь с ним на протяжении восьми лет.
Анджела принесла еще одну чашку и предложила новому гостю кофе. Его усилия поддерживать отвлеченную беседу были заметны. Он поставил на стол пустую чашку, всем своим видом показывая, что больше не может сдерживаться.
— Что-то надо делать, — заявил он.
— Дорогой мой викарий, — как можно мягче обратился к нему Зеллаби, — мы уже давно об этом думаем.
— Я подразумеваю безотлагательные действия. Мы делали все от нас зависящее, старались сохранить какое-то равновесие, что ли, найти Детям место в этом мире. Наши взаимоотношения с ними строились чисто эмпирически. Настало время издать законодательный акт, определяющий статус Детей, описывающий их возможности и влияние на окружение. Суд должен иметь основания для своих решений. Раз закон не способен вершить правосудие, люди начинают презирать такой закон и переходят к самостоятельным действиям. Что и подтвердилось сегодня. И даже замни мы сегодняшний кризис, завтра он вновь всплывет в еще более страшной форме. И использовать закон для принятия, незаконных решений тоже нельзя. Расследование сегодня утром больше напоминало фарс, как и дело Джима Пола. Просто необходимо принять решение, позволяющее как-то контролировать поступки Детей на законном основании. Пока не начались новые неприятности.
— Вспомните, — сказал Зеллаби, — когда мы еще предвидели подобные трудности. Меморандум даже посылали на имя полковника. Мы не могли предугадать, что события развернутся по столь кровавому сценарию, но всегда хотели, чтобы и действия Детей подпадали под наши законы. И что же было дальше? Очень просто: вы, полковник, передали наш меморандум в вышестоящие инстанции и сверху нам выразили благодарность за проявленное беспокойство и заверили, что соответствующие учреждения вскоре разработают надлежащие инструкции и правила поведения для Детей. Короче, дело запихнули под сукно в надежде, что все обойдется. А начни эти «соответствующие учреждения» разрабатывать такие инструкции, оставались бы им только посочувствовать. Я лично не представляю, как можно заставить Детей подчиняться каким-то правилам, если они того сами не захотят.
Мистер Либоди постукивал костяшками пальцев по краю стола и выглядел совершенно беспомощным.
— И все же мы должны что-то предпринять, — повторил он. — Ситуация стала непредсказуемой. Взрыва можно ждать в любую минуту. Почти все мужчины Мидвича собрались в «Косе и камне». Никто не созывал собрания. Все собрались стихийно. Женщины ходят по домам, шепчутся. Такое впечатление, что все только и ждали повода.
— Повода? — переспросил я. — Не понял. Какого повода?
— Ку-ку, — сказал Зеллаби. — Кукушата, то есть. Уж не думаете ли в самом-то деле, что жители Мидвича любят своих, так называемых, Детей? Преданный взгляд только успокоительная маска для жен. А сколько гнева и даже ненависти скопилось там, глубоко в подсознании? Они его стараются упрятать. И это делает им честь. Женщины же в большинстве своем таких жестоких чувств не испытывают. Пусть они даже сто раз знают, что Дети — это не их малыши. Но они испытали все трудности вынашивания и боль родов. Пусть они обижены на внушение, примененное Детьми по отношению к ним. Все равно женскую привязанность к своим отпрыскам трудно разорвать. А такие, как мисс Огл или мисс Ламб, все равно любили бы Детей, имей те даже хвост и копытца. И единственное, на что можно надеяться, это терпение мужчин.
— Все так запуталось, — добавил мистер Либоди. — Нарушились нормальные семейные отношения. Вот-вот что-то должно произойти. Что-то страшное.
— Вы считаете, дело Полов окажется фатальным? — спросил Бернард.
— Не исключено. Если и не это дело, так другое, — мистер Либоди выглядел совсем потерянным. — Сделать бы что-то, пока не поздно…
— А вот не получится, мой дорогой, — решительно заявил Зеллаби. — Я уже говорил вам это раньше. Пора бы уже поверить мне. Вы многое делали, чтобы сглаживать углы, утрясать конфликты. Но ни вы, ни кто другой из нас не в состоянии предпринять что-нибудь основательное. Инициатива-то далеко не в наших руках. Она у Детишек. С уверенностью могу заявить, что знаю их гораздо лучше любого из нас. Я внимательно изучал их еще с младенчества. И тем не менее заявляю, что совсем их не знаю. Трудно даже сказать, знаем ли мы, хотя бы в общих чертах, чего они хотят или какой у них образ мышления. Кстати, что с тем парнем, в которого стреляли?
— Скорую отослали назад. За ним присматривает доктор Андерби. А Дети сами удаляют осколки. Их в теле множество. Но Андерби считает, что там будет все в порядке, — ответил викарий.
— Молю Бога, чтобы он поправился. А то тут такое начнется, — сказал Зеллаби.
— Мне кажется, уже началось, — грустно молвил Либоди.
— Э-э, нет, — возразил Зеллаби. — Пока что агрессором выступали люди, а для серьезного конфликта необходимы активные действия и второй стороны.
— Неужто убийство двух братьев Пол не такие действия?
— Ну нет, это не агрессия. Уж поверьте, у меня есть некоторый опыт с Детьми. В первом случае сработал простой инстинкт самосохранения. Во втором же — необходимая оборона. Не забывайте, в ружье находился еще один патрон, который готов был повергнуть вторую жертву. В самой основе это непреднамеренные убийства; провоцировали Детей, а не наоборот. И единственный, кто делал попытку убить специально, был Дэвид Пол.
— Ежели кто зацепил вас машиной, а вы за это его убили, так как это называется? Дэвид ожидал от следствия правосудия. Его ожидания не оправдались. И тогда он сам решился быть и судом и палачом. Так что же совершил Дэвид? Преднамеренное убийство или правосудие?
— Только не правосудие, — твердо заявил Зеллаби. — Скорее, начало междоусобицы. Но одно стало кристально ясным — законы, естественные для одного вида, не применимы к другому.
Викарий покачал головой:
— Не знаю, Зеллаби, просто не знаю. Я запутался. Даже не знаю, можно ли Детей приговорить за убийство.
Зеллаби вздернул брови.
— Бог сказал, — продолжил Либоди, — сотворим человека по своему образу и подобию. Хорошо. Но что же такое Дети? Образ — не внешний вид, но внутренний мир, дух, душа. Вот вы сказали и я поверил, 'что у Детей нет индивидуальности, значит, нет души. Я хотел сказать, что они имеют всего две души на всех: одну для мужского пола и другую для женского. Каждая из них гораздо могущественнее, нежели у любого простого смертного. Так что же тогда такое Дети? Внешне они — люди, но другого происхождения. И если они другой природы, то может ли убийство кем-нибудь из нас одного из них считаться убийством? Получается — нет!. А коль они не подходят под запрет «не убий», да еще сами ему не подчиняются, то как же мы тогда должны к ним относиться? Вот сейчас мы наделяем их всеми правами Хомо Сапиенс. Вправе ли мы так поступать? А может, нам необходимо бороться с ними всеми возможными способами, чтобы защитить истинный род Хомо? Обнаруживав доме змею или какое-нибудь другое опасное существо, мы совершим вполне понятные и не противоречащие нашей этике и законам действия. Не знаю. Я в затруднении.
![Джон Уиндэм - День триффидов [День триффидов. Куколки. кукушки Мидвича. Кракен пробуждается]](/uploads/posts/books/59307/59307.jpg)
