Константин Щемелинин - "Я"
Ветер усиливался, волны зашумели сильнее, рыбы ушли на глубину и отправились в открытое море, а мы все сидели. Волны успокаивали душу, казалось само сердце билось в их ритме, в ритме волн. Печали ушли, а надежда осталась. Уходить не хотелось, но когда начался шторм, и свирепый ветер стал бросать нам в лица соленые брызги, мы ушли.
А через несколько дней меня укусила ядовитая змея, и я умер. Я наступил на нее, спрятавшуюся среди листьев, наступил по глупости и неосторожности, причем наступил ей на хвост. Змея не собиралась нападать на такую крупную добычу вроде меня, ведь она сама была длиной меньше, чем я; но в ее понимании я напал на нее, и боль у нее в хвосте наглядно свидетельствовала об этом, поэтому нет ничего удивительного в том, что, «спасая свою жизнь», она укусила меня. Мои товарищи пытались спасти меня, сначала сделав прижигание, а потом попытавшись высосать отравленную кровь из ранки, но яд был силен, и оцепенение уже начало растекаться по телу приятной истомой. Я не боялся этой смерти, ведь я знал, что я человек, а здесь у меня просто прогулка в другом биологическом воплощении. Я не отождествлял себя с тем халанином, который сейчас умирал, лежа возле сине-белого куста под деревом с гладкой глянцевитой корой и мутнеющим взором смотрел на зеленый шатер из листьев с редкими огоньками белых и красных цветов. Это он умирал — не я.
Мысли у меня в голове ворочались с трудом, тяжелые и обрывочные. Я умирал постепенно и незаметно для себя, дрожа от озноба; зрение мое помутилось. Смерть не несла с собой ни боли, ни страданий, ни окончательности жизни — я был уверен, что буду существовать и дальше, поэтому смерть свою принял очень спокойно.
Так оно и оказалось. Мы сидели втроем вокруг тела, которое раньше было мной, и для которого все уже закончилось. Я смотрел на его бледные заострившиеся черты лица и думал о том, что он умер. Он умер, а я остался жив! И, тем не менее, в его смерти была какая-то завершенность, которая касалась всех нас. Я смотрел на свою смерть и думал, что теперь по-другому буду смотреть на свою жизнь. Мне нужно жить дальше со своей смертью бок о бок; жизнь и смерть сплелись во мне в единое целое, и с этим я отныне навек.
Не поняв смерть — не поймешь и жизнь.
Отныне у меня есть это бесценное знание, и я должен с успехом использовать его, а иначе все в моей смерти теряет свой смысл.
Живи в мире со своей смертью, человек!
Мы ушли. Мы покинули это печальное место, а я все думал и думал о своей смерти; я думал о ней всю свою жизнь, но по-настоящему серьезно стал обдумывать ее после того, как увидел свое мертвое тело.
Каждый умирает в одиночку.
Да, именно так: ты приходишь в этот мир один и уходишь из него тоже один; и глубокое понимание того, что начало и конец твоей жизни в основном касаются именно тебя одного, должно научить тебя правильно ощущать жизнь, правильно оценивать чувства, поступки и вещи, а также правильно расходовать свое время.
…Мы ушли. Мой "отец " сказал нам, что хоронить меня не надо, он потом просто уберет тело: переведет массу мертвого тела в энергию, которую возьмет себе, — вот и все. На планете не должны оставаться следы нашего пребывания — вдруг люди наткнутся здесь на человекоподобные кости, которым тут не место, что тогда? Для людей нас здесь не было и нет, а когда мы уйдем отсюда, то уйдем без следов своего пребывания на этой планете. Разума на Хале не было и нет, а мы трое — лишь временное порождение воли Хозяев Вселенных.
Люди спорят насчет наличия разума на Хале: почему его нет и будет ли он; а если он будет, то когда он будет и будет ли он вообще? — это вопросы без ответа для мира людей. А я знаю точно: Хала слишком молода, чтобы вырастить разум — он появится, но позже, спустя многие миллионы лет, если человечество допустит его возникновение.
Будущий разум Халы уже в момент своего рождения будет находиться под пятой человека, и развиваться он будет (если будет?!) тоже под контролем человека, и поэтому он никогда не достигнет тех высот, на которых находятся люди, — он будет всегда догонять, причем догонять очень медленно и до тех пор, пока не достигнет предела, установленного для него людьми. Земляне легко могут достигнуть своего, периодически уничтожая племена халан или же отдельных их представителей; у землян остается еще целый арсенал средств воздействия, который они будут применять по мере надобности. Но не надо думать, что земляне такие уж жестокие и негуманные, — если поменять халан и землян местами, то результат будет тем же самым: развитие землян будет происходить под пятой халан. Виноватых нет — таковы правила «игры», которая зовется «отношениями между разумными цивилизациями», — мой читатель, ты поймешь это позже, когда я расскажу тебе об органической ненависти миров друг к другу.
…А тем временем, прошло еще несколько дней нашего путешествия, и вот пришла эта ночь. Она была теплая и бархатная. Я сидел без сна под чужими звездами и думал.
Где ты, любовь, где ты?! Ты ушла от меня навсегда, ибо, наконец, я осознал, что я — нечеловек. Любовь может быть между человеком и человеком, а я кто?! Человек не может дышать воздухом Халы и вспоминать свою смерть, не может!!! Любовь ушла от меня, но я, надеюсь, осталась в том человеке в другой Вселенной, которым раньше был я.
И зачем я только согласился на это?! Власть над миром, власть над временем, — к чему она?! Слезы были у меня в душе — не в глазах. Бархатная ночь смотрела на меня своими звездами, а я смотрел внутрь себя. Теперь я понял, что значит «никогда» и «навсегда»: я никогда не буду человеком, никогда не буду одним из них. Я был человеком раньше, и я навсегда потерял это. Я потерял любовь, и потерял ее навсегда… Потеря жгла меня изнутри, но я понимал, что так и должно быть. Жизнь состоит из потерь и приобретений — я потерял людей, но приобрел право на власть над миром.
Но зачем я согласился?! Удивление и любопытство — да, наверное, так оно и было. А может быть, суть заключается в чем-то другом? Может дело заключается в том, что уже тогда я чувствовал свое великое предначертание? Власть над миром — к чему она? Вот вернусь я с Халы назад, к жене, вернусь другим — более сильным и уверенным в себе, чем был раньше, и совсем-совсем, абсолютно чужим. Воздух Халы и моя смерть встали между мной и людьми. Что мне делать? Что у меня остается? Надеяться? На кого? На «отца»? — но это моя боль и моя утрата — так должно было быть и так есть. Молиться? Кому? — себе или кому-либо другому? Но не может быть, чтобы совсем не было никаких надежд.
Ночь, моя дорогая ночь, помоги мне!!! Войди мне в душу и успокой!
Ночь была велика и необъятна, черный бархат неба расстилался до самой бесконечности. Бесконечное пространство и бесконечное время… Он обещал мне власть над временем, но это снаружи меня, а мое время, время, которое течет у меня в сердце, поможет мне.
Где, ты любовь, где ты, счастье? — время, помоги! Я надеюсь на тебя, мое время, на мгновения, которые уходят одно за другим, над которыми не властна даже смерть. Вечность, да, похоже — это мое время. Время приведет все в порядок, расставит все по местам своим и тогда, я надеюсь, ясность будет мне наградой, и я пойму самого себя, наконец.
Время уходило, и ночь вместе с ним. Отчаяние и надежды на лучшее оставили неизгладимый след в моей душе. Скоро появится солнце, мое солнце, и я встречу его восход в моем мире, мире Халы, как встречал его в мире Земли. У меня теперь два мира — я стал другим, но я думаю, что это к лучшему. Ночь уходит, и неистовое солнце расстилает свое пламя над горизонтом. Я вспоминаю прошлое, живу в настоящем и надеюсь на будущее. Здравствуй, мир! А любовь, вернешься ли ты ко мне и в каком виде?! Я ничего не знаю, но будущее ждет меня, и я иду к нему!
Переломная ночь кончилась. Светлый мир сгладил последствия ее, но результат все равно остался: я — нечеловек, а между мной и людьми — пропасть. Внутренняя логика моих поступков исходит из симбиоза моей нечеловеческой сущности и человеческого начала, поэтому она в принципе не управляется ни моралью, ни законом людей — я сам по себе — сам себе и поступок, и судья. Я один такой в мире людей — перелом в моей душе совершился — у меня свой путь, а у людей — свой. Прошедшая ночь расставила все на свои места, и как ни больно осознавать это, но отныне выбора у меня уже нет: пока я — раб своей сущности, но я надеюсь, что в свое время она будет рабом меня!
Переломная ночь кончилась, и потекли дни и недели жизни в мире Халы. Однажды ко мне обратился один из моих спутников. Кстати говоря, я уже давно с трудом отличал, кто из них мой «родственник» — они оба были очень похожи и внешне, и в психологическом плане, и при внечувственном нечеловеческом восприятии. Он сказал мне: «Пойдем, посмотрим на людей», и я согласился.
За людьми мы наблюдали с вершины холма. Открытая степная равнина, на которой мы находились, давала прекрасный обзор — люди были как на ладони. Птицы пели у нас над головами, они свистели и щебетали на все окрестности. Пахло жаркой степью, немного влажной и пряной. Четыре различных типа машин, десятка два людей, да снующие туда-сюда роботы, по-видимому, выполняли какие-то исследования. Мы расположились гораздо дальше охранных роботов, поэтому могли свободно рассматривать пришельцев. Меня сразу же поразил один факт: люди двигались очень медленно, а их движения были неуклюжими, плохо скоординированными и неточными — фигуры в скафандрах казались больными.
