Александр Звягинцев - Ярмарка безумия
- Ну, ты удовлетворен?
Я пожал плечами.
- Или остались вопросы? Давай-давай, спрашивай, пока я добрый.
- Я слышал, экспертиза обнаружила синяки от ударов на теле Ампилоговой?
- А, это адвокат все ужасы расписывал… Ну, были синяки. Но! Она изрядно выпила в тот вечер, а потом еще накачалась транквилизаторами. А потом у них там лестница такая крутая, что свалиться ничего не стоит… К тому же… Ты знаешь, что Ампилогов ее бил?
Я ничего не сказал, хотя пару раз слышал от Нюры, что между Ампилоговыми бывают весьма шумные выяснения отношений и даже драки. Но как-то мне и в голову не приходило, что они дрались до синяков.
- Да-да, представь себе. А в тот вечер между ними могло произойти все, что угодно. Учитывая, в каком состоянии они оба были.
- Значит, и ссадины на лице…
- Не ссадины, а царапины от ногтей. Ты думаешь, профессиональные киллеры стали бы царапать ей лицо ногтями?
- Говорят, что в лесу неподалеку нашли на следующий день два обгорелых трупа…
- Ну, ты и упорный! - помотал головой Шаховской. - Ну, нашли! Но экспертиза не может утверждать, сожгли их в тот же день или раньше, до убийства Ампилогова или позже. И потом, неужели ты поверишь, что грамотные люди станут тут же прибирать за собой? Жечь рядом с местом убийства трупы исполнителей? Кстати, пуль там тоже не нашли. У одного трупа проломлен череп. Так что скорее всего бомжи или забулдыги подрались, а потом те, кто убил, решили замести следы. В общем, дорогой друг, не думай, что прокуратура ничего не делала.
- Ничего такого я не думаю, - сказал я. - Просто вокруг дела ходит масса слухов…
- Ну, разумеется! Дело-то шумное, а главное, с политическим душком. А ты сам знаешь, что творится вокруг таких дел.
- Знаю, - согласился я.
Да уж, мне ли этого не знать! Первый раз я оказался втянут в такую ситуацию, когда разбиралось дело Дегайло - сына первого секретаря обкома. Сынок был, конечно, мерзавец, но полноценных доказательств изнасилования, в котором его обвиняли, не было. Свидетели, а это случилось во время студенческой вечеринки, сами были пьяны и не могли ничего утверждать однозначно. Да, Дегайло приставал к девушке, но и она кокетничала напропалую. Да, он вроде бы тащил ее в комнату, но она, опять же, то ли сопротивлялась, то ли изображала сопротивление. Да, когда Дегайло закрыл дверь, кому-то показалось, что она зовет на помощь, а кто-то принял ее крики за страстные стоны… А о том, что происходило в комнате, где они были вдвоем, каждый рассказывал по-своему. И я признал изнасилование недоказанным.
Прокурор Ледников, отец друга и одноклассника Артема, был уверен, что я принял такое решение из-за того, что на меня давили. Разумеется, давили. Но решение мое профессионально и юридически было совершенно безупречно. Доказательств было явно недостаточно. Но поди попробуй докажи это тому же Ледникову! Кстати, в вынесении обвинительного приговора тогда тоже были заинтересованы весьма влиятельные люди. Так что я вполне мог бы вернуть прокурору Ледникову его обвинение в том, что я уступил давлению. А он, спрашивается, не уступил, представляя в суде дело с неочевидными доказательствами? А если не уступил, то кому он мог это доказать тогда? Кому докажет теперь?
Бывают ситуации, когда можно только стиснуть зубы и терпеть».
Но разговор с Шаховским на этом не закончился. Судья дотошно продолжал излагать свои сомнения.
«- А как ты объяснишь тот факт, что Ампилогов был убит именно накануне его выступления в Думе? Выступления с разоблачениями то ли министра, то ли вице-премьера, вдруг увлекшегося предоставлением чрезмерных преференций одному холдингу с сомнительной репутацией… Для любого нормального человека тут повод задуматься. Предотвратить такое выступление - разве не мотив?
- Банальное совпадение. Выступления Ампилогова давно уже никого не пугали, так их было много».
«На самом деле, - пишет судья, - об этом выступлении я слышал лишь краем уха и практически забыл. Но пусть Шаховской думает, что я в курсе всего и копаю глубоко».
«- Ну, что тебя еще смущает? - весело спросил Шаховской.
- Например, то, что суд второй инстанции снизил меру наказания за убийство до двух лет… Притом что первый приговор - три года. Согласись, случай редчайший!
- Хочешь сказать, что суд второй инстанции, убедившись, что осужденная ни в чем не виновата, решил не оправдать ее, а только уменьшить срок почти в два раза! То есть, из твоей логики следует, все суды у нас купленные, вершат неправедные дела, но порой им становится стыдно, и поэтому они смягчают, насколько можно, несправедливые сроки. Ты и впрямь так считаешь? Ты? Сам в прошлом судья!
- А у тебя есть другое объяснение?
- Есть. И ты его знаешь не хуже меня. Ампилогову все жалеют, за нее просят весьма высокопоставленные люди. Организуются какие-то комитеты в ее поддержку. В том числе и за границей. Дочь страдает, внук спрашивает, когда вернется бабушка!.. Сама она ведет себя, как великомученица и страстотерпица. Всячески превозносит своего мужа, клянется ему в вечной любви и уверяет всех в собственной невиновности. И все это чуть ли не каждый день в газетах, по телевизору! Ты сам бы не смягчил приговор? У тебя таких ситуаций не было?»
«Были, - не отрицает судья. - Еще какие ситуации у меня были! И преступников в зале суда отпускал, и несчастных, виновных лишь в том, что случайно оказались не там, где нужно, приговаривал. И ничего не мог с этим поделать. Но сегодня я не судья, я лишь пытаюсь узнать правду о смерти своего соседа. Хотя, - вдруг замечает судья, - вряд ли смогу объяснить, зачем мне она. Но почему-то мне кажется, что тут скрыто что-то важное и для меня».
«- А как ты объясняешь то, что она отказалась подавать просьбу о помиловании? Даже ради освобождения не захотела признать свою вину? Твердила, что не помилования она ждет, а оправдательного приговора, потому что она мужа не убивала и не могла убить…
- А-а! - отмахнулся Шаховской. - Могла, не могла… Ты помнишь дело Вилюевой? Она убила своего сына, и ты ее осудил за это. Но у нее в мозгу что-то перед этим сломалось, и с тех пор она сама была свято убеждена, что сделал это какой-то черный человек. Я не психиатр, но мне кажется, что у Ампилоговой была такая психика, что она могла внушить себе все, что угодно. Что я тебе объясняю!»
Буквально на следующий день, как следовало из дневника, Шаховской позвонил судье сам. Был напорист и чуть ли не весел.
«- Ну, что, персонаж Достоевского, все окидываешь проницательным взором прошлое?
- А почему Достоевский?
- Ну, как же, помнишь, у него герои все норовят «мысль разрешить». Им даже капиталов не надо, дай нравственную коллизию распутать. Впрочем, я тебя понимаю. Для нашего брата распутать неясное дело - самое разлюбезное занятие. И пока не распутаешь - ни есть, ни спать не можешь.
- Ладно, ты не преувеличивай! Прямо уж ни есть, ни спать. Дрыхнем как миленькие! Просто я хочу разобраться, что произошло в доме соседей… Что тут необычного?
- Нет, - вдруг серьезно сказал Шаховской. - Ты не просто разобраться хочешь, ты хочешь рассудить и вынести свой приговор. Как тебе кажется, ты способен вынести приговор справедливый и окончательный. Но тут есть закавыка…
- Какая?
- А такая, что ты теперь хочешь рассудить не по закону, как раньше судил, а по справедливости. Хотя сам знаешь, что закон и справедливость не одно и то же.
- Зачастую. Но не всегда.
- Ладно, это разговор, ты сам знаешь, бесконечный. Но так как твои внутреннее состояние и душевный покой мне небезразличны, я советую тебе поговорить с Еленой Григорьевной Крыловой. Она сможет рассказать тебе много чего по интересующему тебя вопросу. Позвони ей, я ее предупредил… Потом обсудим твои впечатления».
После разговора с Шаховским судья погрузился в размышления. Действительно, чего он так взволновался по поводу Ампилоговых? Совсем ведь неблизкие люди. Ну, соседи, так соседей много, и у всех свои драмы и трагедии. И опять судья пришел к выводу, что, копаясь в этой истории, он все время понимает и открывает что-то важное про себя и свою семью. Нет, разумеется, ему и в голову не приходило, что его жена способна на что-то подобное. Тут виделись связи непрямые. Это было похоже на впечатление от какой-нибудь картины, вдруг тронувшей душу. Чужая беда вынуждает глубже заглянуть в себя, признаться в мыслях, которые ты доселе боялся произнести даже для себя…
Ну, а еще, разумеется, все-таки профессиональный азарт, тщеславное желание показать: вы все не смогли, а я сумел. Тем более что ощущение какой-то тайны, окутывавшей это дело, не оставляло судью.
И еще один вопрос. Чего это вдруг Шаховской так возбудился? Сам позвонил, договорился о встрече с Крыловой… Уж у него-то сейчас действительно других дел полно. Значит, почему-то хочет быть в курсе. Почему? Просто интересно? Ну, это вряд ли. Но явно хочет.
Больше судья на эту тему рассуждать не стал, но вопрос тут действительно возникает. И Ледников его запомнил.
