Дмитрий Барчук - Орда
– И тоже в результате свихнулась, – добавил хакер.
– Может быть, – задумчиво произнес Андрей Александрович. – Может быть.
– С девкой с ихней только познакомишься, а она тебя как давай сразу грузить: а какой у тебя годовой доход, имеются ли условия для совместного проживания, какая у тебя медицинская страховка… Какая с ней после этого может быть любовь? А наши русские эмигранты еще хуже коренных канадцев. Пытаются копировать манеры, поведение… Тьфу! Гордятся, что они могут ночью прогуливаться по городу, без боязни, что их кто-нибудь долбанет по башке. А у самих глаза – тусклые-тусклые. Потому что они в этой стране навоз, удобрение. Их дети, может быть, и смогут чего-нибудь добиться. Но не они. Эмигранты сами поставили на себе крест. Они живут только чтобы поесть, поспать, одеться да детей выучить. Канадские хохлы – те вообще, самые главные наши враги. Они нас, москалей, на дух не переносят. Считают, что мы и не нация вовсе, а какой-то монголо-финский гибрид.
Аксаков снова улыбнулся, но уже через боль. Заныло раненое плечо. Надо было поменять бинты. Но об этом ночью в КПЗ можно было только мечтать.
– Самое удивительное, Сережа, что они правы, – прошептал Андрей Александрович. – А еще на Западе про нас часто говорят: поскребите хорошенько русского, и вы увидите татарина. Я тоже вначале обижался на такие уколы. А сейчас, наоборот, горжусь, что я – потомок Великой Орды, колонией которой была вся Европа.
– Шутите? – недоуменно спросил Сергей.
– Нисколько, – ответил его бывший патрон. – Когда выйдем отсюда, я дам тебе пару интересных книжек прочитать, и ты поймешь что к чему. А пока ближе к теме. Как же ты умудрился из Канады оказаться в российской кутузке?
– Так я и рассказываю об этом. В общем, торонтские ханжи достали меня до глубины души. Вы только представьте себе, Андрей Александрович, в полночь все бары, рестораны, дискотеки – все закрываются. Даже потусоваться негде. Ханжи они и есть ханжи. Поверите или нет, но мне даже дышать стало трудно, несмотря на весь кислород, что поднимался с поверхности Онтарио. В общем, прослышал я, что в Квебеке – совсем другая жизнь. Все ж франкоязычная провинция. Но не могут же французы зажраться, как янки. И рванул я в Монреаль. Попросил руководство, чтобы меня перевели в монреальский филиал нашего банка. Первое время я тащился от этого города. Настоящий американский Париж. Тусовка до самого утра. По-моему, вся Америка там отрывается. Да и к нам, русским, здесь другое отношение. Квебекуа (так называют себя франкоязычные местные жители) терпеть не могут британцев. Поэтому их отношение к иммигрантам зависит от того, как те относятся ко всему английскому. Я относился плохо. И меня легко приняли в здешнем обществе. Здесь я сразу стал начальником отдела компьютеризации и вошел в руководящее звено филиала. В Монреале я проработал около года. Могу сказать без ложной скромности, что все компьютерные сети в монреальском филиале СиАйБиСи созданы при моем деятельном участии. Жалованье мне добавили. Я уже снимал апартаменты с одной спальней в достаточно престижном районе Кот-де-Неж. Внизу многоэтажного дома был бассейн, и я пристрастился каждый вечер плавать. Познакомился с хорошей девушкой – дочерью директора нашего филиала. Ее звали Софи. В общем, все уже шло к свадьбе. И отец ее не возражал против нашего брака. Я считался перспективным женихом. Мне уже поступали весьма лестные предложения о трудоустройстве от других крупных монреальских банков. Я был в полном порядке. Если б не один случай. История банальная. Я малость перебрал в баре и поехал к себе домой. А у меня был такой балдежный автомобиль – «фольксваген»-«жук». Сделан под старину, но лошадок в его моторе – дай боже. И стоил он немало. Тридцатку американских баксов. Останавливает меня полицейский за превышение скорости, видит, что я несколько нетрезв, вернее, весьма нетрезв. Садится к себе в машину, через персональный компьютер выходит на мое досье в министерстве иммиграции и натурализации и блокирует мой вид на жительство. Управление автомобилем в нетрезвом виде у них вообще считается страшным преступлением. А тут еще наш пьяный дипломат в Оттаве задавил какую-то женщину. И я попал под эту волну. Утром на работе скандал. Руководство пишет ходатайства в иммиграционные ведомства. Софи вся в слезах. Начала меня учить уму-разуму. Дескать, как можно взрослому солидному человеку вести себя так. А если бы я был ее мужем, отцом ее детей… Ну, я вспылил. Сказал, что никогда им не буду, и катились бы они ко всем чертям со своей разлюбезной Канадой. Швырнул на стол своему шефу, отцу Софи, удостоверение личности и водительские права. Попил еще пару деньков для смелости. А потом взял билет и улетел в Москву. Российский-то паспорт я еще не сдавал. А из столицы на родину.
Родители меня как увидели, слезу пустили. Они пенсионеры, живут очень скромно. Только мичуринский участок и выручает. А я приехал из себя весь такой заграничный. Денег же наличных у меня с собой всего тысячи три было. Я их быстренько спустил. Остальные все на кредитной карточке. Так папаша Софи чего учудил: заблокировал мою кредитку. Я стал названивать в банк, в Монреаль. А мне отвечают, что все мои сбережения ушли на оплату моего кредита, полученного в ихнем банке на покупку автомобиля. Так машина стоит на стоянке. Вы заберите ее и верните мне мои деньги. А они отвечают, что этого они не могут сделать без личного присутствия заемщика, то бишь меня. И тут меня такое зло взяло. И я решил, что не полечу ни в какой Монреаль. Пусть они моими деньгами подавятся. Я сам возьму денег столько, сколько захочу. Мне не составило никакого труда взломать кодовые замки на их файлах, осуществляющих денежные переводы. Я же сам эти программы составлял. И я стал ежедневно качать из монреальского филиала СиАйБиСи по 999 долларов 99 центов на свой личный счет в нашем Сбербанке, зная о том, что переводы на сумму меньше тысячи канадских долларов мои программы просто-напросто не отслеживали. Так продолжалось полгода. Я вернул все деньги, на которые меня кинул папаша Софи. Более того, получил существенную компенсацию за причиненный мне моральный ущерб. Я стал жить на широкую ногу. Не хуже, чем в Канаде. Родителей переселил из хрущевки в нормальную квартиру. Купил себе спортивный БМВ. Но не везет мне на тачки, Андрей Александрович. Объезжая яму, вылетел на встречную полосу и поймал лупатого «мерса». А на нем братки ехали, типа тех, что на верхних нарах загорают. Насчитали они мне за ремонт «мерседеса» сорок тонн гринов и поставили на счетчик: по «штуке» за день – такая пеня была. А мне где бабки брать? Только в родном СиАйБиСи. Вот я и изменил своим принципам, хапнул напоследок полмиллиона канадских долларов. Они меня и отследили. Сообщили нашим ментам. У тех волосы дыбом встали: надо же, какой-то программист такие бабки стырил? Наше правительство договор об экстрадиции преступников, вроде бы, с Канадой еще не подписало. Но даже если и подписало, меня все равно канадцам не отдадут. Уж больно хочется нашим милицейским начальникам прикарманить мой гонорар. Вот и держат меня здесь, с этими урками. Ждут, когда я колоться начну.
– Андрей Александрович, миленький, – парень вплотную прижался к уху Аксакова и стал торопливо шептать. – Вы человек в городе известный. Вас надолго здесь не закроют. Потерзают малость и выпустят. Когда окажетесь на воле, пожалуйста, внесите за меня залог. Там всего тысяч сто рублями. Просто у моих стариков нет таких денег. А я как выйду, я их вам тут же верну. Хотите, даже с премией? Какая вас устроит? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят тысяч долларов. Американских и налом. Я свой гонорар успел конвертировать и обналичить. Больше не могу. Извините. Мне еще надо адвокату заплатить. И себе на жизнь оставить…
– Я помогу тебе, Сережа. Без всякой премии. Только и ты меня не оставь в трудную минуту, – ответил Аксаков.
Похоже, что громче обычного. Потому что на верхних нарах кто-то большой и грузный заерзал и зыкнул на них зло:
– Тише, вы там, бакланы. Раскудахтались. Завтра покудахчете. Будет время.
* * *– Вышло ее время. Преставилась раба Божия Пелагия, – печально оповестил собравшихся в горнице домочадцев спустившийся с лестницы дьякон Воскресенской церкви Михаил.
Первой закатилась набожная Елена, за ней Бортэ, им стали подвывать Митька с Настькой. Сохранившая самообладание Азиза, словно ей неведомы никакие человеческие чувства, как заводная кукла прошла через горницу, сняла с себя черный платок и занавесила им большое зеркало в ажурной чугунной раме, висевшее на стене.
Мы с Иваном тоже не плакали. Все-таки мужчины. Да и признаться, мне старухина смерть была только на руку. Некому теперь стало бить меня по рукам и учить кержацким манерам.
