Николай Романецкий - Искатели жребия
Он вдруг замолчал. Паркеру показалось, что друг к чему-то внутри себя прислушивается.
— Коллега! — возмущенно сказал Паркер. — Но ведь это похоже на бегство!.. Заварить такую кашу и… Кому же, как не вам, разгребать это болото?!
— Увы, Дин, — сказал Калинов, и было в его голосе что-то такое, что Паркер сразу понял: решение принято и разубеждать Калинова бесполезно.
— Чем же вы собираетесь заниматься?
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… Разгребать болото можно и с другой стороны.
Теперь Паркер удивился твердости, которая прозвучала в голосе друга. Сказал — как отрезал! Ни капли сомнения.
Над старинными зданиями разнесся грохот: на Нарышкином бастионе Петропавловки отметила полдень пушка.
— Не пора ли снимать дисивер, Алекс? — спросил Паркер. — Или вам понравилось ходить в семнадцатилетних юнцах?
— Саша! — раздался вдруг сзади девичий голос. Паркер обернулся. На мостике через Фонтанку стояла та самая девушка, которую он видел в записи с рекордера. Рыжеволосая принцесса в зеленом платье с глазами цвета изумруда…
Калинов встал и протянул Паркеру руку. Тот крепко пожал ее.
— Прощайте, коллега! — сказал Калинов. — Желаю вам удачи! Будем чистить болото с противоположных сторон… Я снял дисивер еще вчера вечером, после изгнания с заседания Совета.
Паркер застыл на месте, открыв рот и забыв опустить руку. Калинов повернулся и побежал туда, где ждала его принцесса.
— Александр Петрович! — крикнул Паркер.
Но Калинов его уже не слышал. Легкими прыжками он несся по Невскому, а худенькая девушка бежала ему навстречу, и ветер развевал рыжие длинные волосы.
И тогда Паркер отвернулся и пошел в противоположном направлении. Через несколько шагов он оглянулся. Калинов и девушка шли назад, к мосту. Над ними с криками носились чайки. Бронзовый конь вставал на дыбы. Девушка доверчиво прижималась к Калинову, а тот мужественно расправлял узкие юношеские плечи.
Часть вторая. ОБРЫВАЮЩИЙ НИТИ
…и дрожью незаметной
Колеблет ветер нить, порвать пытаясь тщетно;
Она крепка, тонка, прозрачна и проста.
Зинаида Гиппиус. «Нить»Глава 1. ДЕТИ СОЛОВЬЯ
Вчера было воскресенье, и Калинов провел его с детьми. Погуляли в лесу, набрали грибов, потом сходили на берег залива и часа два бросали камешки в воду — у кого больше блинчиков получится. Когда вернулись, теща организовала обед по-домашнему — жареные грибы с картошкой. Обедали с удовольствием: даже Сережка не ныл, что такой еды не хочет.
О Вите Вирджиния не заговорила ни разу.
Неделю назад Вита умчалась на Марс. Ее ждал месяц беззаботной жизни в Эолисе — одном из самых модных марсианских курортов. Неделя — срок небольшой, однако Калинов уже затосковал. Наверное, именно поэтому нынешнее утро оказалось таким хмурым. И, наверное, поэтому Калинов решил совершить сегодня на службу живой визит, хотя обстановка подобного героизма, в общем-то, не требовала.
Он тосковал. Тосковал, делая зарядку на лоджии, тосковал за умыванием и бритьем, однако, позавтракав, должен был сказать себе правду: соскучился он не по Вите, а всего лишь по ее телу.
Разлука с Витой была не худшим поворотом, особенно теперь, когда между ними наметилась странная, непривычная трещинка — а Калинов чувствовал ее уже месяца три. Поэтому они впервые в совместной жизни решили провести отпуска в разное время и отдельно друг от друга: поживут какой-то срок в разлуке, глядишь, все и образуется… Накануне отъезда Вита отвезла отпрысков к бабе Джинджер — если уж освобождать мужа от семейных забот, так до самого конца…
Перед уходом Калинов связался с детьми. Сельма и Сережка уже успели поспорить, можно ли сейчас добраться вплавь до Кронштадта; выкупаться в бассейне; передраться под душем; помириться; умять завтрак. Обо всех этих успехах отцу было доложено наперебой и с восторгом.
— Смотрите, не балуйтесь в джамп-кабине, — напутствовал детей Калинов. — И слушайтесь бабушку.
Потом на экране появилась баба Джинджер собственной персоной. Отношение Вирджинии к Калинову всегда было каким-то заискивающе-покровительственным и не слишком теплым, но тот не обижался: он и сам понятия не имел, как должна относиться теща к зятю, который вдвое старше ее. Они обменялись парой ничего не значащих фраз, и Вирджиния отправилась провожать внуков в школу, потому что они, увы, еще не доросли до того возраста, когда джамп-кабина станет отзываться на их команды.
Запирая двери квартиры, Калинов ощутил, что ему не хватает прощального поцелуя, которым Вита ежедневно одаривала мужа при утреннем расставании. Мотнул головой — ощущение было сродни занозе. Чтобы отвлечься, прошел мимо лифта и побежал вниз по лестнице, вслух пересчитывая ступеньки. Как часы разлуки… Выйдя из подъезда, уважительно раскланялся с соседкой, спешащей домой после утреннего моциона.
Соседка жила здесь уже лет тридцать, хорошо знала старого Калинова и первое время с подозрением поглядывала на Калинова-юнца. Однако с расспросами не приставала. И не удивительно: любопытно, чем бы она могла поинтересоваться? Куда исчез хорошо ей знакомый А.П.Калинов и почему принадлежащую ему квартиру занял молодой человек с таким же именем?.. На что означенный молодой человек посоветовал бы ей связаться с местным терминалом Глобального Информационного Банка. И узнать, что член Социологической комиссии и Совета Планеты, лауреат Нобелевской премии милосердия, действительный член нескольких академий, кавалер ордена Почетного легиона и золотой медали Kindness… заслуженный… скончался в возрасте девяноста восьми… светлая память навсегда… И дата смерти совпадает с датой открытия Дримленда. Так что приобретение опустевшей квартиры новым хозяином является вполне своевременным. Что же касается имени, то его соседка могла и не знать. Разница в возрасте между ними была такой, что представляться при первой встрече он посчитал невежливым. И при второй — тоже… А кроме того, и появлялся он в этой квартире только тогда, когда Вита по служебным делам покидала Землю и ему становилось неуютно в Кокореве (хотя вид на Ладогу мало чем отличался от вида на Маркизову лужу)… И, в конце концов, он мог быть родственником того Калинова…
Немногие знали правду об А.П.Калинове. Знала Вита, но всегда говорила, что сердцем в это не верит. Со слов дочери знала Вирджиния, но та вообще не определилась: верить или не верить, и иногда верила, иногда не верила, а иногда и вообще старалась позабыть об этом. Знал Дин Паркер, так помогший Калинову в истории с казаками-разбойниками. Знали отдельные члены Совета Планеты. Отдельные…
Калинов вспомнил, как несколько лет назад умирал Паркер. Калинов прибыл к нему перед самым концом. Паркер был крепким мужиком, умирал в полном сознании и утерял контроль над собой лишь однажды, за несколько минут до смерти. Ненависть, вспыхнувшая в его взгляде, была столь сильна, что Калинова бросило в дрожь.
— За что? — воскликнул Калинов. Но Паркер уже взял себя в руки.
— Простите, Алекс, — прошептал он. Калинов вздохнул:
— Это вы меня простите, Дин!
— С какой стати? — прошептал Паркер. — Вы ни в чем передо мной не виноваты.
Однако глаза его говорили совсем другое.
Когда же они наконец остановились, Калинов вдруг невольно обрадовался тому, что так мало людей знают его историю. И что все они преклонного в основном возраста.
А теперь из знавших все и до самого конца в живых остался лишь один. Этот человек был непосредственным начальником Калинова, и звали его Пол Рассел.
* * *Десять лет назад, перед самым рождением дочери, Калинову приснилось, что он умер. Странный сон оказался, тем более что героем его был не Калинов-нынешний, а тот Калинов, первый, лауреат, кавалер и прочая.
Странный оказался сон, материальный, как супермуви. Тело старого Калинова лежало на постели — привычное, знакомое и в то же время полузабытое. Как давно покинутый родительский дом… Тело лежало мертво-неподвижно, устремив на него пустой взгляд остановившихся глаз, а он, Калинов-новый, беззаботный, как новорожденный ребенок, воздушным шариком парил над умершим и все время подавлял в себе неуместное желание показать трупу нос.
Потом он понял, что не просто парит над телом, а медленно поднимается вверх, все выше и выше, в Никуда, в Вечность; покинутое холодное тело становится все меньше, и только пустой взгляд не отстает, упорно тянется за Калиновым, словно последнее прости, словно единственная нить, связывающая его с собственным прошлым…
А затем он проснулся. И обнаружил, что того обыкновенного страха, с которым, как правило, просыпаются среди кошмара, на этот раз нет. Лишь светлая грусть коснулась души — как в тот день, когда в последний раз встретился с умершей вскоре матерью и, прощаясь с ней, знал, что следующей встречи уже не будет.
