Николай Романецкий - Искатели жребия
И свершилось. Исчез костер, пропали юные лица вокруг.
За окошком, забранным толстой решеткой, синеет небо и светит солнце. Только что из камеры вышел священник, оказавшийся не у дел, потому что заключенный, увы, безбожник. Заскрежетала тюремная дверь. Пришли. За мной. В последний раз отсчитаю четыреста восемьдесят две ступеньки по лестнице. Никто ничего не говорит. Но я-то знаю, что это не на прогулку. Безликие фигуры. Просто какие-то люди. Да и не люди вовсе. Материальное обеспечение, выполняющее мою волю. Люди там, снаружи. Ждут, пока приведут преступника. Ну что ж, я иду. Считаю ступеньки. Обычно я спотыкался на сто двадцать третьей. Сегодня не споткнулся. Сегодня все не так. Тихо в других камерах. Не слышно криков пытаемых, политические не славят Аллаха. Не бегают серые, как мыши, охранники. Неужели все это из-за меня? И снаружи тихо. Не слышно рокота двигателей. И не слышно выстрелов. Наверное, все выстрелы приготовили для меня… Со скрипом открывают дверь во двор. И я выхожу. Пока прячу лицо. Вот они стоят. Все как один. В руках автоматы. Справа безликий офицер. Материальное обеспечение… Зачитает приговор и даст команду. Ага, вот оно. Узнали. У Клода затряслись руки. Флой закрыла глаза. А у той — кажется, ее зовут Ирена — появились слезы. Игорь опустил ствол автомата… Вот так-то, ребята. Вот вам обручение с жизнью. Вы думали, что придется расстреливать анонимного преступника, врага нации. А тут ваш приятель, друг ваших друзей, и вы абсолютно точно знаете, что он ни в чем не виноват. Ведь это просто делается. Донос. Можно даже без подписи. И если хоть что-то было… А что-то бывает всегда. Рассказывал анекдоты про любовные похождения вдовствующей королевы. К примеру. Или в душе желал поменять Христа на Аллаха. И даже если не было ничего — все равно!.. И вот ведут к стене. И вам предстоит брать на мушку друга. И нажать на спуск. А если не сделаете, встанете у той же стены. Но не рядом с ним. Каждый в отдельности. Стадом и в могилу не страшно идти, но вы будете один на один со смертью. И вы это знаете… Безликий читает приговор. Враг нации… участие в распространении… приговаривается к уничтожению… просьба о помиловании… Товсь! Мне жаль вас, ребята. Потому что после этой игры детство у вас кончится. Потому что через час вы будете ненавидеть друг друга. По-настоящему. В жизни, а не в игре. И больше вы не будете встречаться. Потому что невозможно дружить с человеком, который был свидетелем твоей трусости. Хоть и сам он трус!.. И нет больше ваших лиц. Есть только черные глаза автоматов, пристально разглядывающие меня. Пли! — кричит материальное обеспечение. Надо собраться. Чтобы пули срикошетили вверх, а не в стороны. Еще покалечу кого-нибудь… Но что это? Что это?! Выстрелов нет… Пли! — надрывается безликий. А выстрелов нет… Пли! А автоматы дрожат… Расстреляю! И стволы задираются вверх. Под детские подбородки. Сейчас будут выстрелы. Спаси господь тебя, Калинов, после таких выстрелов!
— Стоп! — заорал Калинов. — Стоп!!!
И все исчезло. Перед глазами снова луг, дотлевающий костер, солнце, на горизонте далекий лес.
Калинов опустился на траву — так дрожали колени. Все остальные стояли. Неподвижными глазами смотрели в пространство. Молчали. Не знали, куда деть руки. Кто-то громко всхлипнул.
Калинов уставился в землю. Ему было нестерпимо стыдно.
— Да-а, — сказал Игорь Крылов скрипучим голосом. — Хотел бы я знать, чей это был дэй-дрим…
— И я, — отозвался Клод. — Уж я бы ему выписал напоследок. От всей души…
— Я знаю, — выкрикнул знакомый голос. Калинов поднял голову. Между ним и остальными стояла Вита. Лицо ее было искажено болью.
— Ты!.. — говорила она. — Ты!.. Я ненавижу тебя!.. Пр-ровокатор!
Она заплакала. Громко, по-детски, взахлеб.
— Ненавижу! — выкрикивала она сквозь рыдания. — Ненавижу!
Калинов встал. Он явственно почувствовал, как в одно мгновение между ним и остальными пролегла стена. Стена невидимая и непреодолимая. Пока непреодолимая…
— Простите меня, ребята, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Я должен был это сделать.
Они молчали. Никто на него не смотрел. Как будто его здесь и не было. Никогда.
— Жизнь — это не детские игры, — говорил он. — Жизнь часто бьет по физиономии… И отнюдь не букетом цветов.
— Зачем? — растерянно спросил Клод. — Зачем все это? Разве мы не врубаемся?
— Уходи! — крикнула Вита. — Уходи! У тебя душа старика!
Калинов пожал плечами.
Все-таки они молодцы, — думал он. — И ни в коем случае нельзя бросать их на произвол судьбы. Но разговаривать с ними надо на их языке. А для этого нужно опуститься до одного уровня с ними… Или подняться — не знаю, что уж окажется правильнее. И я буду не я, если не сделаю этого.
Они молча смотрели на него. Только Вита не смотрела. Они закрыли ее от него стеной своих тел, и он слышал только ее плач. Они смотрели на него и молчали, и он понял, что его изгоняют. Как вчера Вампира. Потому что обманулись. Потому что он не оправдал их доверия.
Неужели моя вина столь велика, что даже ты не простишь меня, — спросил он мысленно Виту. А не дождавшись ответа, не удивился, когда вокруг помимо его желания стал стремительно сгущаться серый туман.
Наверное, на его месте сейчас должен был бы стоять Клод. Наверное, таким вот образом и заканчивается обряд обручения с жизнью. Но Клод наверняка ушел бы с другим настроением.
Когда он исчез, Вита заплакала еще громче и безутешней. Остальные растерянно смотрели на нее, не зная, чем можно помочь. Только Алла ласково гладила Виту по голове.
— Не плачь, — приговаривала она. — Не плачь. Мы же выставили его. Теперь он оставит тебя в покое.
— Нет! Я не хочу, чтобы он оставил меня в покое. — Слова прорывались сквозь рыдания, падали, как крупные капли грозового дождя. — Я люблю его! Люблю!
— И правильно, — приговаривала Алла. — И люби! Он еще не закостенел. Из него еще вполне можно вылепить человека. Так что люби себе на здоровье!
Калинов всего этого уже не слышал. Сердце его билось по-иному, не так, как вчера. Перед ним вновь был пульт джамп-кабины с мигающим сигналом Вы ошиблись в наборе индекса. А снаружи стояла Лидия Крылова. Она смотрела на него с надеждой и страхом.
— Все будет в порядке! — весело сказал он и подмигнул ей.
Он дождался, пока она поверила и улыбнулась ему. Тогда он улыбнулся ей в ответ и пошел прочь, насвистывая бравурный мотив. Но сердце его сжималось от неожиданно навалившейся тоски.
* * *— Нет, Алекс, вы были просто великолепны! Я давно уже не слыхал такой страстной речи!
Калинов сидел на скамейке, а Паркер возвышался над ним, вскидывая в восторге руки и тряся лохматой головой.
— Чем же закончилось голосование? — спросил, волнуясь, Калинов, но Паркер словно его не слышал.
— Как вы схлестнулись с Нильсоном! — громыхал он. — Скажу прямо: я даже не ожидал от вас, обычно такого спокойного и выдержанного, столь бешеного темперамента!.. И когда вас удалили с заседания, добрая половина зала — не меньше — кричала: Долой председателя!
— Да ну их, в самом деле! — проворчал Калинов. — Не могут понять, что запретить проще всего… Разобраться труднее! Тем более что сами во всем виноваты. Дети-то тут при чем?
— Да уж, создали мы им жизнь! — сказал Паркер, усаживаясь на скамейку рядом с Калиновым.
— Вот лучшие из них и пытаются сбежать от такой жизни, — заметил Калинов. — Из тех же, кто не пытается, ничего путного, как правило, не выходит… Так, щенки, привыкшие ходить на поводке!
Паркер с интересом наблюдал за ним. Действительно, какой темперамент, какая порывистость! Что стало с Калиновым? Всего несколько дней с молодыми — и словно подменили человека.
— Так чем же все-таки закончилось голосование? — спросил Калинов.
— А чем же оно должно было кончиться? — Паркер снова вскочил на ноги и маятником заметался перед Калиновым. — Конечно же, ваше предложение победило! Слава богу, Совет состоит не из одних Нильсонов.
Калинов вдруг ощутил внутри пустоту. Ну вот и все, — подумал он. — Битва мнений окончена. Не надо больше готовить речей, подбирать аргументы и контраргументы. Не надо опасаться политических соперников. Фиктивный индекс не закроют! Победа во всех направлениях!.. Только почему же мне так грустно?
Над городом повисло ласковое августовское солнце. По улицам сновали озабоченные граждане. Озабоченные чем угодно, но только не своими детьми.
— Пойдемте к нам, Алекс, — сказал Паркер. — Нам тоже нужны психологи. С вами всегда чертовски приятно работать.
— К сожалению, ничего не выйдет, Дин, — ответил Калинов. — Полчаса назад я отправил в Комиссию просьбу вывести меня из состава Совета. Так что с психологией покончено…
Он вдруг замолчал. Паркеру показалось, что друг к чему-то внутри себя прислушивается.
