Нил Шустерман - Непереплетённые
10 • Тринадцать
Акула бросается в атаку и промахивается, но только потому, что задевает край доски, отломив от неё кусок. Теперь зверюга нарезает круги, её стальной плавник рассекает воду на некотором расстоянии от жертвы. Роланда несёт на скалы. Вцепившись в остатки своего буги-борда, он молотит ногами воду. Из ноги, задетой акулой, течёт кровь. Он думает о сестре — может, она побежала за помощью? Об отчиме — наверняка прямо в этот момент он избивает их мать. О своих криках, которые уносит и пожирает ветер.
Когда Роланд наконец добирается до скал, его трясёт. Он лихорадочно выискивает на каменной стене выступы или трещины, по которым мог бы подняться, но на гладком скользком утёсе зацепиться практически не за что. Роланду удаётся встать на доску и подтянуться вверх, но волна смывает его со скалы и бросает в воду.
Хищник приближается. Тугой узел затягивается в животе жертвы.
Тёмная туша вкрадчиво струится под водой, ужасающая в своём молчании.
Роланд вцепляется окровавленными пальцами в едва заметные трещины.
Хищник ударяется об остатки буги-борда и размалывает его на куски.
Роланд зажмуривается, мечтая открыть глаза и проснуться в своей постели — вот бы это был всего лишь сон! Но реальность стремительно настигает.
Акула снова проходит мимо, задев его боком.
Роланд ощупывает скалу, впиваясь израненными пальцами в камень. И в этот раз ему удаётся подтянуться, почти выбраться из воды.
Акула приближается в последний раз, её бросок ещё быстрее, чем раньше. Роланд хватается за выступ, тот отламывается, и жертва летит вниз с камнем в руке.
Сердце Роланда падает даже не в пятки — оно, кажется, проваливается к самому дну океана, утягивая его за собой. Может быть, так оно и лучше? Эта мысль заставляет его желать смерти. И вдруг он обнаруживает, что его до краёв заливает ненависть. Он ненавидит океан, сыгравший с ним злую шутку. Он ненавидит утёс, подставивший ему подножку. Он ненавидит акулу. Но больше всего он ненавидит себя за то, что оказался слабаком.
И тут что-то начинает расти внутри него, некая не поддающаяся описанию сила — мощный всплеск энергии, какого он никогда не испытывал прежде. Пальцы Роланда сжимаются в кулак, стискивая камень.
И, молниеносно приняв решение, через мгновение после удара о воду, пловец отталкивается от скалы, сжимая камень так, что тот впивается в его кожу. Но боль не имеет значения, потому что в этот момент Роланд контролирует ситуацию. Съешь ты или съедят тебя. И теперь Роланд стал хищником. Ещё секунда — и вот он смотрит в глаза чудовища, тёмные-тёмные, чернее, чем сама бесконечность
Всё происходит очень быстро.
…Внезапно резкая боль охватывает его лодыжку…
…его тащит в глубину, в бездну…
…Он тонет в собственном головокружении…
…Колотит, пинает, бьёт изо всех сил…
…Всаживает камень в бездушный глаз…
… Вонзает его всё глубже и глубже…
… Пока наконец…
…хищник не отпускает его…
11 • Семнадцать
Зейн по-бычьи бросается вперёд. Роланд грациозно ускользает. Зейн обхватывает его ноги, и Роланд, нырнув, берёт голову противника в замок. Тот пытается вывернуться, но Роланд держит крепко, более того, сжимает ещё сильнее, не давая Зейну вдохнуть. Лицо противника багровеет, начинают выступать вены по мере того, как кровь приливает к голове. Зейн пытается поймать ртом воздух, но соперник ничего ему не оставил. Ещё мгновение — и Зейн потеряет сознание, но тут Роланд отпускает его.
Теперь жаждой крови одержим Зейн. Он пытается сражаться, но тело подводит его — движения неуклюжи и замедленны. Бьёт соперника в лицо. Бьёт ещё раз, но Роланд терпит, поскольку знает: с каждым ударом враг теряет силы. За ними следят все в зале. Роланд приседает, обхватывает ноги противника — крепче, чем это делал Зейн, поднимает его на плечо и одним разрушительным движением бросает вниз, за край ковра. Он отчётливо слышит звук ломающейся кости, когда Зейн приземляется на деревянный пол.
Зейн кричит от боли, этот оглушительный вопль отдаётся в барабанных перепонках Роланда. Враг конвульсивно выгибает спину, перекатывается, и в этот момент Роланд видит его сломанную руку — страшно вытянутую, заломленную назад под жутким противоестественным углом.
Роланд поднимается. Насытившийся, как никогда бодрый и живой, чувствуя пульсацию адреналина в крови, глядя, как бьётся и вопит его враг. Несколько секунд — и вокруг образуется толпа. Тут все: тренеры, борцы, зрители.
Тренер Пратт бросает взгляд на Роланда, но тот заговаривает первым:
— Он снова меня ударил. Вы сами видели, он первым ко мне полез. Это была самозащита.
И, как предполагалось, товарищи по команде подтверждают его слова.
Помощник тренера спешит оказать первую помощь, какая в его силах. Зейн стискивает зубы, глаза его наполняются слезами. Тренер Пратт в волнении снуёт взад-вперёд, и когда до него доходит весь ужас случившегося — его лучший борец, звезда команды, выведен из строя! — он закрывает лицо руками и трясёт головой.
— На пересадку руки уйдёт не один месяц…
Валери бросается к Зейну. Поднимает глаза на Роланда и кричит в истерике:
— Что ты наделал, урод?!
Роланд остаётся невозмутим. Стирает кровь с предплечья, демонстрируя татуировку-акулу, встречается взглядом с Валери и ухмыляется:
— Я победил.
И поворачивается к ней спиной, улыбаясь про себя. Теперь он знает, что он непревзойдённый хищник. Он — акула.
Нечистые
•
Соавтор Терри Блэк
1 • Джоб
Ордер на расплетение не стал для Джоба Мэрина неожиданностью.
Джоб не чувствует гнева, лишь смирение. В голове крутится вечная песня отца: «Жизнь, сынок, — это не даровая поездка. Нужно платить за билет». Отец смотрит на мир с позиций теории Дарвина: борись, чтобы получить своё, а Джоб в его глазах где-то среди динозавров. И что совсем не улучшает ситуацию — брат и сестра безумно успешны: благодаря достижениям в баскетболе Грег получит стипендию, а Бриттани одна из лучших студенток в колледже Уэлсли.
Джоб — их полная противоположность. Оценки в школе удручающие, никаких наград и кубков, нет даже заслуживающих упоминания друзей. Он именно такой сын, какого не хотелось бы его отцу — пассивный, не стремящийся к успеху, ничем не интересующийся, без хобби и увлечений. В общем, ордера следовало ожидать.
Когда на пороге их дома появляются юнокопы, Джоб даже не пытается сопротивляться. Он чувствует лишь усталость, изнеможение и безысходность.
— Подтвердите вслух, что вы и есть Джоб Эндрю Мэрин, — говорит один из копов. Тот, что с дёргающейся бровью.
Джоб кивает.
— Я сказал, вслух.
— Да, это я.
Дёргающаяся Бровь достаёт карточку и читает по ней:
— Джоб Эндрю Мэрин, подписав этот ордер, ваши родители и/или законные опекуны подвергают вас ретроспективной терминации, задним числом датируемой шестым днём после зачатия, что делает вас… — бубнит он стандартный текст, но Джоб не слушает. Он смотрит на родителей, неуклюже топчущихся в прихожей их современного дома: уверенный в собственной правоте папа и нерешительная мама. Сестра в колледже, брат на соревнованиях, так что в свидетелях только предки. Джоб даже рад, что брат и сестра не видят этот унылый спектакль.
Наконец Дёргающаяся Бровь завершает:
— … все права гражданина с этого момента официально и перманентно отзываются.
Падает неловкая тишина. Мама делает движение вперёд, словно собираясь обнять сына, но отец хватает её за локоть, покачивая головой. У юнокопа дёргается бровь.
— Ну что ж, если это всё, то мы пойдём. Спасибо за сотрудничество.
— Да, — отвечает отец.
Джоба запихивают в фургон, который отвозит его к автобусу, загруженному дюжиной таких же подростков — оцепеневших и апатичных, едва ли понимающих, как они здесь оказались. Их везут в заготовительный лагерь «Лесной Дар» на северо-востоке Пенсильвании рядом с городом Уилкс-Барром — в обширное поместье, огороженное металлической сеткой. Тут пахнет розами и можжевельником, деревья и кусты пострижены в форме разнообразных лесных животных. Новеньких отводят в зону ожидания и усаживают в алфавитном порядке за длинными столами, словно для некоего теста.
— Джоб Мэрин, — выкликает кто-то довольно скоро. Его ведут по коридору с ковровой дорожкой и заводят в комнату с надписью «Смотровая».
— Доброе утро, Джоб, — приветствует его мужчина в лабораторном халате, улыбаясь, но руку для пожатия не протягивая. На приколотой к его груди табличке значится: «Др. Дружес», и Джоб мысленно пририсовывает «кий», чтобы получилось «Др. Дружеский».
Его усаживают на смотровой стол, покрытый листом хрусткой стерильной бумаги. Очень похоже на визит к врачу, если только врач не планирует вытащить из тебя органы и раздать их малышне, как леденцы на палочке.
