Джузеппе Д’Агата - Америка о’кей
Выходит, теперь он знает, что не такой уж я тихоня?
Папа ищет ухо Иоанна.
— Ладно, ладно. Ммм.
— Отлично, — поддакивает Иоанн, глядя в мою сторону. — Отлично.
Впервые он смотрит на меня внимательно. О, даже с любопытством! У, удивленно.
12
Пора.
Я хочу выйти вперед (и-и-и!) и второпях спотыкаюсь о вазу (китайскую) в пасхальной целлофановой упаковке, торчащую из мусорной кучи. Грохаюсь на пол.
Смейтесь, господа, ах, смейтесь на здоровье!
— Дорогой брат Георг! Аббат Гаррисбергский! Нация в долгу перед тобой. Я хочу первым выразить тебе нашу безграничную благодарность. Эхо твоей победы услышат грядущие поколения, которые придут на смену нам, твоим счастливым современникам, свидетелям этой великой минуты, достойной того, чтобы ее воспел в веках (ах!) столь же великий поэт.
— Черт подери, Ричард, я рад слышать это от тебя. Разрази меня гром, если я не думал, что ты уже подох!
Ишь чего захотел! Я перехожу (у-у-у!) на бреющий полет и открываю прицельный огонь.
О! Обратитесь в слух, люди.
— Наш отец и славные кардиналы нашего отца, бога на земле, воздадут тебе по заслугам, я уверен. Должен признать, что ты сделал карьеру и превзошел мои ожидания. Хотя больших надежд, откровенно говоря, я на тебя не возлагал. — (Эге, Георг самодовольно хихикает.) — Знаешь, что напоминает мне этот день? Время, когда самым серьезным твоим занятием было уничтожение домашней птицы и скотины. Кур, свиней, овец, индюшек, гусей.
Георг зажмуривается, отдаваясь приятным воспоминаниям.
— Разрази меня гром, если я не перебил всю живность! — Он заливается неудержимым (гомерическим?) смехом. — Помаленьку.
У, живодер! Я даю аудитории успокоиться.
— Еще вчера ты не умел звонить по телефону — в цифрах путался. А, Георг?
— Подумаешь! Разрази меня гром, если я и сегодня не путаю шестерку с девяткой!
— Зато ты умеешь нажимать кнопку: нажал — и ракета летит.
— Йес, это точно, разрази меня гром!
О, обратитесь в слух! Слушайте, люди или друзья (как вас там?), ибо вам предстоит оценивать мои дела (о-о!), о которых я подробно рассказываю в этой книге.
В книге?
— Хорошо бы и впредь были войны, дабы ты, Георг, лишний раз имел возможность показать, на что способен. Войны, которые под силу выиграть даже ребенку. Одному из наших цветущих, розовощеких малышей. Войны во имя прогресса и мира, а других мы и не ведем. — (Эге. Эгеге.) — Я прилюдно (открыто — о!) восхищаюсь тобой и завидую тебе. И не потому, что это твой триумф, что тебя чествуют и венчают славой. На нее я не претендую, она всецело твоя, лавры меня не волнуют — суета сует. — (Э. Эге. Эгеге.) — Я, Ричард, охотно бы поменялся с Георгом ради всей той власти, которая у него в руках и которой он мог бы воспользоваться, если б только захотел. Да что я говорю, власти — могущества, дарованного свыше и сравнимого лишь с могуществом нашего отца, великого папы Эдуарда.
Хотя папа ни разу на меня не взглянул, о, он не упустил ни слова из моей речи.
— Верно, верно, — говорит он Иоанну. — Ммм.
— Отлично. Отлично, — расшифровывает Иоанн. Явно (о-о!) оживившись. — Папа хотел бы услышать от аббата Йоркского, что бы аббат сделал, будь он Георгом.
Прежде чем ответить, делаю (выдерживаю) подобающую паузу. У-у-у!
— Я скажу не столько о том, что бы я сделал в будущем, сколько о том, что сделал бы во время последней войны в Европе.
Все слушают меня в молчании. Ишь ты!
Мой рот наполняется черной, ой, сладкой слюной.
— Миллион человек, здоровых и трудоспособных, представляет собой великую силу — (у!) — армию, которая в состоянии завоевать мир. Итак, я Георг, понятно?
— Нет, я Георг, разрази меня гром!
Смотрю на застывшие лица кардиналов — одного (о!), второго (о-о!), третьего (о-о-о!).
— Согласен. Европейские рабочие не были доставлены сюда силой, их привели в нашу Страну нищета и голод. Они даже не подозревают, что это мы обрекли их на нищету и голод, и приписывают свои несчастья неизвестному агрессору. Более того, им кажется, что мы пришли им на помощь, избавив от нищеты и от голода. Понятно?
Выгнув брови, Марк поправляет очки, делающие его глаза воловьими.
— Хорошо. Но, так сказать, что же сделал Георг?
— Йес, разрази его гром. Что он сделал? — интересуется Георг.
— О, очень простую вещь! Попросил этих людей помочь ему захватить власть. Чтобы стать королем.
Слышите, а? Прислушайтесь, и вы уловите лихорадочный стрекот всех придворных мозгов. Советую также обратить внимание на шевелящиеся губы.
Уста.
— О!
— У!
— Э!
— А!
— И!
Переложить это на старомодный язык проще простого.
— Королем?
— Прямо-таки королем?
— Именно королем.
— Значит, королем.
— Королем, он сказал.
Первым решается обнародовать свои мысли Георг. Он цепляется за слова, подсказанные ему польщенным самолюбием.
— Королем? Черт подери, вот это мысль! Разрази меня гром!
Я ему улыбаюсь.
— Разрази тебя гром! (Ишь чего захотел!)
Моя (у-у) улыбочка переходит в язвительную (у-у-у!) ухмылку.
— Разумеется, на армию, состоящую из европейцев, не очень-то можно полагаться, но и недооценивать ее я бы не стал. Во всяком случае, древние легенды рассказывают, что до рождения нашей великой Страны хозяевами мира были европейцы. Выходит, чего-то они стоили.
Я предостерегающе (у, успокаивающе) поднимаю руки.
— Но мы не должны волноваться, не должны паниковать. Решающий довод, перечеркивающий все опасения, все сомнения относительно честности Георга, просто элементарен. Привести вам его?
В общем гомоне голосов улавливаю призыв Луки:
— Говори, аббат Йоркский!
— О’кей, выкладывай! — кричит Матфей.
Как бы мне хотелось воспроизвести сладостный звук лютни!
И-и!
— Георг не Ричард. Это и есть для нас лучшая гарантия.
Я ни на секунду — ууу! — не терял отца из виду.
Именно ему предназначаются мои слова. Даже Иоанн — ну и ну! — никак на них не реагирует. Пока не реагирует.
Георг грезит наяву (у-у!):
— Королем! Разрази меня гром! Вот здорово!
О! О-о!
Сейчас слова должны быть беспощадно язвительными.
— Теоретически наш кардинал Марк, государственный секретарь, допустил оплошность, не выделив надежного сановника для контроля армии и ее действий. Таким образом, Георг был окружен исключительно офицерами, преданными ему. У, ни для кого из нас не секрет, что наша армия без ума от аббата Гаррисбергского.
Король.
Или лучше царь. Такое же краткое и роковое слово (о!), как «бог» (короткие слова, как и восклицания, были первыми словами, которые произнес человек, и будут последними).
— Королем, — повторяет Георг, и под бескрайними сводами тронного зала долго не смолкает восторженное эхо. — Вот это да, жена!
— Черт, — вторит ему Анна.
Ахтыохты!
Шалишь!
Ишь ты!
Мне удается продолжить:
— Но, на наше счастье, один из старших офицеров генерального штаба может быть свидетелем постыдного сговора Георга с европейскими рабочими. Ценным свидетелем — в случае необходимости. Иными словами, если бы Георг был Ричардом.
У Марка (а-а-а!) дрожат губы.
— Так сказать, что ты хочешь этим сказать? Объясни.
Матфей швыряет шляпу на пол и топчет ее. В сердцах. Ах!
— Что это еще за история с королем? Нельзя ли поясней? Эй!
— Отвечай! — грохочет Лука.
— Кто ответит? — спрашиваю я елейным голосом. — Может, ты, брат? Не хочешь ответить?
— Разрази меня гром. Король? Я?
Я поднимаю голову (у-у!), чувствуя, как хрустят при этом шейные позвонки — вот-вот сломаются.
— Стать королем, — кричу я, — значит надеть золотую корону, усыпанную брильянтами, смести папу, кардиналов и всю церковь отказа!
Отец привлекает к себе Иоанна.
— Ммм. Верно, верно. Ммм.
Иоанн хмурится.
— Отлично. Папа приказывает арестовать и заключить в тюрьму аббата Гаррисбергского по обвинению в предательстве и ереси.
— Так сказать, стража, выполняйте! — распоряжается Марк.
Я спешу (ух!) помешать стражникам:
— Стойте! Вы с ума сошли! Анна, клянусь тебе, я буду защищать твоего мужа ценой собственной жизни!
Анна невозмутима. Такое впечатление, будто она никого не видит. Никого. Во!
— Ура, — лепечет она.
Матфей вцепляется мне в руку (у-у-у!). Он вынул из пасти сигару.
— О’кей, хромоногий, прочь отсюда!
Лука хватает меня за другую руку.
— Ступай в свои апартаменты!
Еще немного — о! — и они меня растерзают.
Я дрыгаю в воздухе короткой ногой (ой!), пытаясь вырваться. А-а-а-а-а!
Я кричу (у-у-у!):
— Это произвол, беззаконие, насилие, с которыми я не могу мириться! Вы не знаете, что такое воображение, и путаете его с действительностью. — (Эхвыух!) — Лука, я взываю к тебе как к великому инквизитору, поборнику правосудия.
