Айра Левин - День совершенства
— Не понимаю все-таки, что с тобой, — сказала она, вставая с кровати.
Тогда он оделся, пошел в свой бокс, снова разделся. Он подумал, что не сможет сразу уснуть, но ошибся.
В воскресенье ему стало еще хуже. У него затеплилась надежда, что ему позвонит Боб, поймет, как ему плохо, и вытянет из него правду. В таком варианте на него не лег бы груз вины и ответственности, но пришло бы облегчение. Он сидел в комнате, глядя на пустой экран видеофона. Позвонил кто-то из футболистов, но он сказался нездоровым.
В полдень он пошел в столовую, быстро съел унипек и вернулся к себе в комнату. Позвонили из Центра — наводили справку о чьем-то имяноме.
Интересно, Боб уже был проинформирован об отклонениях от нормы в поступках и действиях Чипа? Сказала ли ему что-нибудь Пиис? Или звонивший Чипу игрок футбольной команды? А та женщина, оказавшаяся с ним за столом во время ленча? Не будет ли она достаточно чуткой, чтобы заподозрить нечто нездоровое в Чиповом извинении и узнать его имяном? (Полюбуйтесь, ожидает, что другие ему помогут. А кому в Братстве помогает он?) Где его, Боба, носит? Что он за наставник?
Звонков больше не было ни во второй половине дня, ни вечером. Музыку один раз перебили сообщением о межпланетных полетах.
Утром в понедельник, после завтрака он спустился в медцентр. Сканер ответил «нет», но он сказал дежурному, что хотел бы повидаться со своим наставником. Тот послал сообщение по телекомпу, и теперь сканеры отвечали «да» на всем пути к кабинетам наставников, большей частью пустых. Было всего лишь 7.50.
Он вошел в пустой кабинет Боба и сел в ожидании, сложив на коленях руки. Мысленно расставил факты в том порядке, в каком станет о них говорить: сперва о преднамеренной заторможенности; затем о группе, обо всем, что они говорили и делали, и о способе, как их всех разыскать, используя белизну кожи Снежинки; и, наконец, о болезненном и нелогичном чувстве вины, которое он скрывал на протяжении всех лет после того, как оказал услугу Карлу. Раз, два, три! Ему проведут экстра-инъекцию для компенсации всего, чего он, видимо, недополучил в пятницу, и он выйдет из медцентра в полном здравии духа и тела, довольный жизнью.
«Ваше тело принадлежит вам, а не Уни».
Он болен! Уни был волей и разумом всего Братства. Уни создал его, Чипа, предоставил ему пищу, жилище, одежду, образование Он предоставил ему даже соизволение воспроизвести себя. Да, его создал Уни, и отныне и навсегда он станет…
Влетел, размахивая телекомпом, Боб.
— Ли, — сказал он. — Привет! Что-нибудь случилось?
Чип посмотрел на Боба. Боб неверно произнес его имя. Он был Чипом, а не Ли. Он взглянул на свой браслет: Ли РМ 35М4419. Он почему-то ожидал увидеть там Чип.
Когда же его называли Чипом? Во сне, в странном счастливом сновидении его поманила девушка…
— Ли? — повторил Боб, ставя на пол свой телекомп.
Это Уни назвал его Ли. В честь Вэня. Но он же Чип. Чип — черепок от старого кувшина. Так кто же он? Ли? Чип? Ли?
— В чем дело, брат? — спросил Боб, наклоняясь и беря Чипа за плечо.
— Я хотел вас видеть, — ответил Чип.
— По какому поводу?
Он не знал, что на это сказать.
— Ты сказал, я не должен опоздать, — сказал Чип. Он испуганно смотрел на Боба. — Я вовремя пришел?
— Вовремя? — Боб отступил на шаг и искоса посмотрел на него. — Брат, ты явился на день раньше, — сказал он. — Твой день — вторник, а не понедельник.
Он встал.
— Прости, — сказал Чип. — Тогда я лучше пойду в Центр, — и повернулся, чтобы уйти.
Боб схватил его за руку.
— Постой, — сказал он.
В этот момент его телекомп свалился на пол.
— Со мной все в порядке, — сказал Чип. — Я перепутал дни. Приду завтра. Он увернулся от Боба и вышел из комнаты.
— Ли! — крикнул вдогонку Боб.
Чип не остановился.
В тот вечер он внимательно смотрел ТВ-матч легкоатлетов в Арге, передачу с Венеры, новости, танцевальную программу и передачу «Живая мудрость Вэня». После просмотра Чип отправился к себе в комнату. Он нажал кнопку выключателя, но она оказалась чем-то прикрыта, и выключатель не сработал. Хлопнула дверь — кто-то ее закрыл, и этот «кто-то» находился рядом, дышал, но был невидим в темноте.
— Кто здесь? — спросил Чип.
— Король и Маттиола, — отозвался Король.
— Что произошло утром? — спросила Маттиола, стоявшая, кажется, у стола. — Для чего вы ходили к своему наставнику?
— Рассказать, — ответил он.
— Но вы не сделали этого.
— Я должен был, — сказал он. — А теперь извольте уйти.
— Ты видишь? — спросил Король Маттиолу.
— Мы должны попытаться, — сказала она.
— Пожалуйста, уходите, — сказал Чип. — Я не хочу больше быть связанным с вами, ни с кем из вас. Я не знаю, что правильно, что — нет. Я даже не знаю теперь, кто же такой я сам.
— В вашем распоряжении примерно десять часов, чтобы выяснить это для себя, — сказал Король. — Ваш наставник придет сюда утром, чтобы отвести вас в Главный Медцентр. Там вас подвергнут осмотру. Но это не должно произойти в течение еще приблизительно трех недель, то есть до следующего замедления ваших реакций. Это стало бы для вас второй ступенью. Но если это произойдет завтра, то станет ступенью минус первой.
— Однако этого может и не случиться, — сказала Маттиола. — Еще не упущена возможность достичь второй ступени, если поступите, как мы вам скажем.
— Я не хочу вас слушать. Уйдите же, пожалуйста.
Они промолчали, Чип уловил движение Короля.
— Неужели вы не понимаете? — сказала Маттиола. — Если вы сделаете то, что мы скажем, вам снизят дозу, так же как и нашим. Если же нет, ее снова доведут до прежнего уровня. И наверняка даже усилят, правда, Король?
— Точно, — сказал Король.
— Чтобы вас надежней «защитить», — сказала Маттиола. — Чтобы вы никогда больше не ускользнули от них, даже не пытались сделать этого. Разве вы не понимаете, Чип? — Ее голос приблизился. — Это ваш единственный шанс, больше не будет. Всю остальную жизнь быть вам механизмом.
— Не механизмом, а номером, — возразил Чип. — Здоровым номером, исполняющим свое назначение: содействовать Братству, а не обманывать его.
— Ты зря сотрясаешь воздух, Маттиола, — сказал Король. — Если бы это случилось несколькими днями позже, ты, возможно, смогла бы пробить его недоверие. Но сейчас еще рано.
— Почему вы не рассказали обо всем наставнику сегодня утром? — спросила Маттиола. — Вы ходили к нему. Почему же не сказали? Другие так сделали.
— Я собирался, — сказал он.
— И почему все-таки нет?
Он отвернулся от нее.
— Он меня назвал Ли, — сказал он. — А я думал, я — Чип. Все — наперекосяк.
— Но вы действительно Чип, — сказала она, подходя ближе. — Вы некто с именем, отличным от имянома, данного ему Уни. Некто, задумавшийся над самостоятельным выбором профессии вместо того, чтобы предоставить это сделать Уни.
Он отодвинулся, взволнованный и растревоженный, затем повернулся и различил смутные очертания их балахонов — Маттиола маленькая, напротив него метрах в двух; Король справа от него на светлом фоне двери.
— Как вы можете высказываться против Уни? — спросил Чип. — Он дал нам все!
— Лишь то, что мы поручили ему давать нам, — сказала Маттиола. — А лишил он нас в сотни раз большего.
— Он дал нам родиться!
— А сколько раз, — сказала она, — он не разрешал рождения? Как вашим детям и как моим.
— Что вы имеете в виду? — спросил Чип. — Разве любой, кто пожелает иметь детей, должен получить на это разрешение?
— Да, — сказала она. — Именно это я имею в виду.
Мотая головой, он попятился и сел на койку. Маттиола подошла к нему, присела на корточки и положила свои руки ему на колени.
— Пожалуйста, Чип, — сказала она, — мне не следовало бы говорить вам такие вещи, пока вы говорите так, как говорите, но прошу вас, очень прошу, поверьте мне. Поверьте нам. Мы не больны, мы здоровы. Это окружающий мир болен — он болен эффективностью, унизительной покорностью, услужливостью. Сделайте то, что мы вам скажем. Станьте совсем здоровым. Ну, пожалуйста, Чип!
Ее искренность обезоруживала его. Он пытался рассмотреть ее лицо.
— Почему вас это так трогает? — спросил он. Ее руки на его коленях были маленькие и теплые, и он ощутил острое желание прикоснуться к ним, накрыть их своими ладонями. Он смутно угадывал ее глаза, большие и с особым разрезом, необычные и прекрасные.
— Нас так мало, — сказала она, — но, возможно, если б нас было больше, мы смогли бы что-то предпринять, каким-то образом выбраться отсюда и найти место, где можно было бы устроить жизнь для себя.
— Как те неизлечимые, — сказал он.
— Нас приучили их так называть, — сказала она. — На самом же деле они, может быть, непобедимые, неподверженные одурманиванию.
