В. Галечьян - Четвертый Рим
Измученный болью в раненом плече, Луций сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене. Лина примостилась рядом и, вытянув ноги, положила на них голову юноши. С видимым трудом перебирая ногами, Луций передвинул их так, чтобы занять горизонтальное положение. Слабым движением он попытался поднять коротенькую юбку девочки еще выше, и она, улыбнувшись и стараясь не беспокоить его голову, сдвинула ткань на себя, сколько было возможно. Луций блаженно завертел головой на нежной теплой коже. Он даже пытался целовать манящую плоть, но Лина, нежно гладя колючие, местами обгорелые в пожаре волосы, быстро успокоила его. Вскоре юноша затих и впервые за последние дни заснул, успокоенный присутствием той, к которой стремился. Лишь изредка он дергался от боли в плече, и тогда Лина нежно гладила его.
Понимая, что Луцию более всего необходим отдых, Лина сама решила найти выход из тупика. Сняв с себя футболку, она подложила ее под голову юноши и стала ощупывать осыпающиеся колонны. Она была уверена, что обязательно обнаружит кнопку, открывающую дверь. И действительно, водя руками по черной колонне, она задела за угловатый выступ орнамента, и бронзовая плита ушла в стену, открывая темные сени.
Пройдя их, они уткнулись в лаз настолько узкий, что двигаться по нему можно было лишь на коленях. Спускаясь все глубже под землю, беглецы застыли на краю уходящей вертикально под землю воронки.
В сумрак отверстия свешивалась висячая железная лестница, и Луций стал решительно спускаться. Лина, не отставая, следовала за ним. Достигнув последней ступени, юноша дрогнул. Слабенькое освещение прекращалось у его ног, а колодец бездонно уходил вниз. Возвращаться они не могли, но и пути вниз не было, и Луций безнадежно поднял глаза на достигшую его рук Лину. Девочка совсем не отчаивалась. Она высмотрела углубление в стене слева от юноши и возбужденно указала на него. Отпустив лестницу, он перескочил на вырубленные в камнях ступеньки, ведущие наверх к блеклому свету. Приняв девочку, юноша перевел дыхание, и они зашагали наверх по спиральной лестнице, пока не вышли к бронзовой решетке, закрывающей проход в широкую галерею.
Луций вначале тихонько, а затем все сильнее затряс решетку, не видя никакого выхода из западни. Внимательно осмотрев стены вокруг решетки и не найдя никакого механизма их открытия, Лина присоединилась к нему и, схватив прутья обеими руками, тоже принялась трясти их. Однако вскоре поняв бесплодность своих попыток, они прекратили безнадежное занятие. Луций задумчиво смотрел в даль галереи, думая, следует ли звать кого-либо на помощь или все же попытаться как-то выбраться самим, а девочка, схватившись обеими руками за решетку, безвольно повисла на ней, закрыв глаза.
Обеспокоенный юноша обнял Лину, и она, рыдая, горячо прильнула к нему. Нежно прижимая к себе девочку здоровой рукой, Луций повлек ее на пол возле решетки, снял футболку и принялся изучать бретельки лифчика. Она, опустив глаза, внимательно и даже радостно наблюдала, как он расстегивает и стаскивает с нее юбку, затем трусики. Тут Лина закрыла глаза, дав возможность без смущения любоваться своим телом, и даже подложила руки под голову. Почувствовав поцелуи юноши на щеках, шее, груди, она вновь открыла глаза, желая видеть удовольствие, которое он получает. Ей хотелось что-то сделать с руками, оставшимися у нее под головой, но она никак не могла найти им применения.
Отпихнув одежду Лины, Луций быстро разделся, и теперь уже силой забрав руки девочки своей здоровой рукой, завел их ей за голову, и не имея возможности распрямить согнутые ей в коленях ноги из-за раны, просто навалился всей тяжестью тела, распрямляя девочку под собой.
Почувствовав на себе горячее тело юноши, Лина совершенно неожиданно для себя испытала неудобство от навалившейся на нее тяжести, но, вспомнив о раненом плече Луция, не стала его отталкивать, чтобы не сделать больно. Она пожалела его, и от этого чувства ее опалило волной тепла, слившегося с теплом юноши. Чувство тяжести исчезло, наоборот, стало неожиданно легко. Она слегка поменяла положение и расслабилась, все сильнее отдаваясь ощущению невесомости, вносимому в нее горячим телом юноши. Луций, восприняв ее поведение как сигнал к активным действиям, нежно и вместе с тем сильно и решительно раздвинул ноги девочки.
Она вскрикнула от боли и дернулась в его объятиях, но он не отпустил ее, а внимательно следя за горящими глазами и то ослабляя, то усиливая толчки в зависимости от подергивания век и слабых стонов, слетающих с ее губ, чтобы не сделать девочке больно, все глубже проникал в нее. Когда же тело юноши победно вздрогнуло, и он радостно вскрикнул, Лина лишь недоуменно посмотрела на него. Она оттолкнула его и, испытывая боль и жалость к себе, уставила неподвижный взгляд в потолок. Луций что-то успокаивающе шептал ей, ободряя, а она обвиняла его, не понимая, зачем он так обошелся с ней.
— Теперь ты доволен? — спросила она сухо.
— Очень, — ответил он ей и нежно поцеловал в губы. — Еще никогда мне не было так хорошо!
И тут она испугалась, что могла бы не удовлетворить его, и обрадовалась за него. И от этой радости ей стало хорошо.
Девочка притянула Луция к себе и, крепко прижав, скомандовала:
— Теперь лежи тихо. Я буду слушать, как стучит твое сердце во мне…
Луций тоже решил последовать примеру девочки и вскоре почувствовал правой стороной груди, как тянется к нему ее сердце.
— Никогда не думала, что любить так интересно! — развеселилась Лина.
— Я тоже, — впервые за последнее время не смог сдержать смеха юноша.
— Давай так и будем лежать, ничего не делать и не вставать.
— Я раздавлю тебя.
— Мне не тяжело. Наоборот, очень приятно. Луций не вняв пожеланию, а воспользовавшись благоприятным положением, нежно, чтобы не сделать больно самому для него дорогому на свете существу, вновь овладел девочкой. Испытывающая счастье не от удовольствия, а от радости, которую доставляла юноше, Лина старательно выполняла указания более опытного партнера. Закончив, Луций, еще очень слабый после ранения, растянулся рядом с девочкой, а она с любопытством и нежностью стала гладить и целовать его.
Вначале она сдерживала себя боязнью за состояние раненого юноши, но вскоре утробно застонала и, воспользовавшись его согласием и стараясь давить не слишком сильно, забралась на него. Только теперь она испытала истинное наслаждение, разраставшееся в ней все сильнее. Не в силах удержать в себе удовольствие, Лина громко закричала и, дернув ногой, ударила с силой по крайнему пруту решетки, отчего та, дрогнув, поднялась.
Пройдя за решетку и миновав галерею, влюбленные выяснили, что вновь оказались в тупике. Юноша попытался покопать валявшейся в глухом коридоре лопатой, но, поскольку наталкивался лишь на камень и металл, оставил эту затею; затем обстучал черенком стены и обнаружил едва заметные контуры круглой дверки. Тогда он изо всех сил ударил в нее черенком, и дверь распахнулась в порушенный сад.
4. ЗВУКОВИЗОР
Выброшенный взбунтовавшимися согражданами в раскрытое окно второго этажа Нарцисс вскочил на ноги и бросился к фонтану. Впервые вступившись за другого, поэт едва не расстался с жизнью, но решимости спасти друга-певца у него не убавилось.
— Бежим! — закричал он еще на бегу. — Историки возбудили толпу и идут убивать нас!
— Не оружием защищают боги, а живым словом, — кротко ответил певец и пописал в фонтан. — Сохраняй спокойствие. Никакой враг не проникнет в нашу цитадель.
— Но я нахожусь по другую сторону барьера, — по-прежнему испуганно проговорил Нарцисс.
— Иди на мою сторону, — повелел ему друг, и Нарцисс мгновенно перемахнул бордюр, плюхнувшись в жижу. — Настал мой час, — продолжал Орфей загадочно.
Однако пыл певца был совершенно напрасен. Заляпавшийся в грязи Нарцисс пришел в такой ужас от своего подпорченного вида, что забыл обо всем на свете. Он бы выскочил из фонтана и помчался мыться в стан мятежников, но мысль о том, что придется шагнуть в тину, парализовала его. Нарцисс застыл, как цапля, на одной ноге и молчал. Зато Орфей прочно стоял на ногах.
— Идем, — тянул он Нарцисса. — Наше место в центре восстания!
— Остановись! — панически завизжал Нарцисс. — Ты обрызгаешь меня.
— Ну что ж, — глубокомысленно согласился певец, — разум обладает содержанием лишь через существование, — и почесал затылок, пораженный мудростью собственного высказывания.
Орфей нагнулся и вытащил из-под стопы предмет, напоминающий формой и размерами побуревший от времени кирпич. Он пробежал пальцами по ряду клавиш, пробуя их, и над ним появилось слабое голубое сияние, как у экрана телевизора. В зависимости от строя мелодии цвет облачка менялся то плавно, то вспыхивая вдруг всполохами. Воплощаясь в душу инструмента, певец временами жмурился, потом открывал глаза, убеждаясь в гармонии изображения и звука.
