В. Галечьян - Четвертый Рим
Шеф-повара с целью устрашения и отвращения от любых каверз схватили и привязали спиной к громадному мешку с мукой так, что он вовсе не мог двинуться. Правда, ушлые повара, чтобы освободить своего шефа, пошли на шаг, полный такого коварства, что даже многоопытные историки не могли ему противостоять. Громогласно заявив, что начало нового витка истории необходимо отметить блинами со сметаной, они стали с большой скоростью черпать муку из привязанного к их шефу мешка и вскоре наполовину его опорожнили. Никто им ничего не сказал, потому что блины в самом деле вышли замечательными и, хотя все россказни о сметане оказались надувательством, блюдо так и шло на «ура». Как только шеф-повар почувствовал, что вес в мешке поубавился, он быстренько вскочил на четвереньки и убежал, семеня конечностями, вместе с остатками фуража на спине.
После сытного обеда силы армии многократно возросли, и захват средств связи и больничной кассы произошел как бы автоматически. Испуганный персонал, не оказывая практически никакого сопротивления, сгрудился в актовом зале и с ужасом наблюдал за развитием мятежа.
Ведомые воинственными историками больные прошлись по лаборатории и разбили все пробирки и склянки с лекарствами, предварительно распробовав наиболее привлекательные. Затем те, кто не заснул под действием лекарств, строевым маршем прошли по всем коридорам больницы, сгоняя прячущихся или ничего не подозревающих людей в одно место, все в тот же актовый зал. Когда облава завершилась, из нападавших в состоянии двигаться было всего два десятка наиболее активных сумасшедших. Однако армия медперсонала была так напугана, что безо всякого сопротивления выделила из своих рядов несколько человек, которые по приказу историков принялись связывать остальных и складывать их рядами на пол. В результате операции громадный палас в центре актового зала оказался весь занят лежащими на нем людьми. В знак доверия и за заслуги перед Всемирным правительством земного шара вся связывающая своих коллег бригада была произведена в сумасшедшие и отправлена за барбитуратами, анаболиками и другими психотропными средствами, предназначенными для грядущих экзекуций. Та легкость, с которой больным удалось захватить клинику, вскоре повергла их на новые подвиги.
Среди взятого в плен персонала Тойбин велел разыскать сестру-хозяйку, и четверо психов-порученцев привели ее в актовый зал, где воинственный историк соорудил себе штаб-квартиру, и поставили перед ним.
— Ключи! — повелительно скомандовал Тойбин и протянул вперед руку ладонью вверх. — Где ключи от складов?
Ответом ему было молчание. Пережившая пять президентов и восемь директоров клиники сестра-хозяйка считала захват больницы временным недоразумением и вовсе не собиралась допускать в самые сокровенные свои хранилища банду голодранцев. К сожалению, воспитанная на безграничном уважении и страхе перед ней больных, она не поняла всей грандиозности произошедшей в психушке революции. По мановению историка здоровенные руки психов подняли ее в воздух, перевернули вниз головой и стали трясти. Из бездонных карманов, составлявших, казалось, весь наряд медсестры, стали вываливаться металлические деньги, косметика, перочинные ножи и шариковые ручки. От непривычки висеть вниз головой сестра-хозяйка кричала истошным басом, дрыгала ногами и плевалась в пол, но от ритмичной тряски открылись самые потаенные ее карманы, из которых вылетели пачки крупных ассигнаций и, наконец, вожделенная связка ключей.
— Так-то, старая дура, — сказал Тойбин, — не хотела отдавать по-хорошему, теперь, считай, все потеряешь.
Он приказал посадить ключницу под замок в одну из палат строгого режима и не спускать с нее глаз. В этот миг в актовый зал вбежала медсестра в розовой сорочке, за которой гнался врач-психиатр, пресытившийся не способной в должной мере удовлетворять его женой и вышедший на вечернюю охоту. Спасаясь от его загребущих рук, медсестра, не разобравшись, впрыгнула на шею Губину и так застыла. Тотчас психиатра взяли в плен и как перековавшегося поставили наблюдать за другими медсестрами и врачами. Полуголую женщину, чтобы не возбуждать излишнего внимания к ней, Тойбин повелел взять в качестве проводника для похода на склад. Дабы не могла повторить она подвиг Сусанина, пожертвовавшего собой ради монарха, руку медсестры привязали к запястью самого могучего больного и гуськом, сбиваясь с шага на прыжки, поскакали вниз, в подвал психбольницы.
Медсестра в самом деле знала дорогу на больничные склады и через десять минут хождения по разным закоулкам привела историков и сопровождающее их войско к громадной железной двери с пятью дырками, расположенными перпендикулярно полу. Методом тыка пять крепких замков были расшифрованы и открыты, и с грохотом и визгом железная дверь распахнулась.
Перед революционерами возник темный вход. Медсестра указала выключатель, и в глубине хранилища зажглась тусклая лампочка. Озираясь, больные зашли внутрь хранилища и остановились в недоумении. Со всех сторон их окружали громадные кучи разнообразной одежды. Громоздились целые ярусы одеял и матрасов, военное обмундирование, в которое можно было одеть целый полк, соседствовало с баррикадой из саперных лопаток и противогазов, скрывающей бесконечные ряды всякого хлама. Спотыкаясь и перепрыгивая через завалы старых светильников, болотных сапог и садовых ножниц, которыми можно было, учитывая их количество, постричь всю сибирскую тайгу, больные вышли во второй склад, целиком состоящий из больших холодильных камер.
Оказалось, что в громадной связке ключей были и маленькие острые ключики от холодильных камер. Раскрыв дверь одной из них, Тойбин вместе с двумя доверенными психами вошел в ледяное помещение и увидел ряд замороженных коровьих туш, очертания которых терялись где-то вдали. Качнув одну из туш, он установил, что она промерзла насквозь и понадобится не меньше суток на разморозку. Сглотнув слюну, историк приказал своему воинству снять несколько туш и с трофеями возвращаться назад. Сам же он был заворожен видом громадного, похожего на заиндевелое бревно осетра, поднять его и то с большим трудом смогли шестеро больных.
Увидев, что все его войско нагружено, как говорится, «выше крыши», Тойбин приказал возвращаться. Однако тут произошла небольшая суматоха, так как потерялась привязанная медсестра. Пока ее спутник был занят погрузкой туш на плечи своих друзей, она потихоньку освободилась и убежала в неизвестном направлении. Поискав ее несколько минут, историки рассудили, что бедная женщина вернулась, не выдержав холода в своей легкой одежде, и уже не думая о ней, повели свой отряд, тяжело груженный мясом и осетром, назад. Когда революционеры подошли к выходу, оказалось, что дверь склада заперта снаружи. Видимо, медсестра коварно закрыла их, а сама смоталась. Тойбин приказал сделать факелы из ваты, которую тут же нащипали из большого одеяла. При свете факелов он внимательно осмотрел тушу осетра и велел психам использовать ее как таран.
Заледенелая рыба весила не меньше двух центнеров и по крепости превосходила дерево. С пятого удара дверь раздробилась на отдельные лучинки и стружку, и с победными воплями больные вырвались на свободу. Как стадо бизонов, сметающее все на своем пути, бунтовщики-революционеры промчались мимо Орфея с Нарциссом, а те даже не подняли на них глаза.
Судорожно раскрывая рот, Орфей издавал какие-то нечленораздельные звуки словно немой, безуспешно обращаясь к другу, который не замечал ничего, кроме окружности собственного живота. Наконец Нарцисс поднял глаза и в ужасе закричал. Тина пруда пошла красными мазками, и вдруг эти пятна одновременно превратились в их мозгах в родной образ.
— Анита, — прошептал Нарцисс, — зачем ты не взяла нас с собой? — и зашлепал к Орфею, который спустился к другу.
Обнявшись, они плакали, стоя по колено в тине, пока сумасшедший певец, отстранившись, не запел впервые за последние пять лет.
3. РЕШЕТКА
Бесконечные переходы вывели, наконец, Луция и Лину в сухой коллектор со слабым запахом благовоний. Беглецы с удивлением рассматривали идеально круглый проход, пытаясь отыскать источник аромата. В конце прохода они уткнулись в глухую бронзовую перегородку. Ее обрамляли, как бы поддерживая свод, полуразрушенные красные и черная колонны. Внимательно ощупав крошащуюся под пальцами поверхность, они не нашли какого-нибудь замка или запоров и в недоумении отошли назад в небольшой зальчик с выщербленным каменным полом, который мог служить не чем иным, как накопительной площадкой для входящих.
Измученный болью в раненом плече, Луций сел прямо на пол, прислонившись спиной к стене. Лина примостилась рядом и, вытянув ноги, положила на них голову юноши. С видимым трудом перебирая ногами, Луций передвинул их так, чтобы занять горизонтальное положение. Слабым движением он попытался поднять коротенькую юбку девочки еще выше, и она, улыбнувшись и стараясь не беспокоить его голову, сдвинула ткань на себя, сколько было возможно. Луций блаженно завертел головой на нежной теплой коже. Он даже пытался целовать манящую плоть, но Лина, нежно гладя колючие, местами обгорелые в пожаре волосы, быстро успокоила его. Вскоре юноша затих и впервые за последние дни заснул, успокоенный присутствием той, к которой стремился. Лишь изредка он дергался от боли в плече, и тогда Лина нежно гладила его.
