Александра Седых - Башня континуума
Терри заполыхала от злости.
— Вот как ты называешь собственного ребенка. Существом!
— Пожалуйста, не придирайся к моей терминологии.
— Да. Ты умный. А я — глупая курица. Ты и женился на мне, наверное, для того, чтобы я оттеняла своей глупостью твой несравненный ум.
У Кита из горла вырвался сдавленный смешок.
— Что? Уволь, дорогая. Я совсем не для того на тебе женился.
— А почему тогда?
Кит открыл рот, намереваясь заверить Терри, что он ее очень любил, и покончить с этим кошмаром, но рот открылся и как-то сам по себе, помимо воли, начал говорить правду, которая кого угодно способна сделать свободным, но счастливым — едва ли.
— Черт! Мне было двадцать два. Я смертельно хотел переспать с тобой. Я смертельно хотел переспать с… кем угодно. Мне приходилось принимать трижды в день холодный душ, чтобы снять это ужасное напряжение. И я не смел сунуть себе руку в штаны, чтобы избавиться от него… потому что в церкви мне твердили, что это — смертный грех. Что мне оставалось делать?
Терри, видимо, и впрямь была чуть-чуть глуповата, ибо столь прямо заданный вопрос поставил ее в тупик, где она застряла, тоскливо глядя на неодолимую каменную стену.
— Неужели… это была единственная причина…
— Нет. Не только. Ты была милая. Хорошенькая. С великолепными манерами. Нашего круга, из старинной родовитой семьи. А еще к тебе прилагался солидный довесок в виде сталелитейного концерна. Я тебе скажу, потому что ты всю жизнь витаешь в облаках, Тереза, люди женятся и по куда менее веским основаниям. Женятся и живут долго и счастливо.
— Почему?! — выкрикнула Терри исступленно.
— Почему — что?
— Почему ты просто не отправился в бордель?!
— А почему ты думаешь, что не отправился, — холодно, спокойно ответил Кит.
Терри обомлела.
— Ты ходил в бордель?
Кит закончил с лошадкой и принялся вырезать из картофеля звездочки с пятью лучами.
— Да. Еще до нашей помолвки. Меня отвел Ричард.
— Ричард?
— Не суди его слишком строго, умоляю. Он искренне хотел помочь. Это был дорогой, шикарный, эксклюзивный бордель, что-то вроде закрытого частного мужского клуба, разве без плевательниц на каждом шагу. И бархатные алые занавески. Когда я увидел занавески, то сразу понял, что совершил непоправимую ошибку, но было уже поздно.
К сожалению, место, где Кит оказался в результате, гораздо больше напоминало мрачный зев Шеола, чем райские кущи.
— Я оказался наедине со шлюхой. Красивой, дорогой, ухоженной шлюхой. Поверь, она знала свое дело. Она делала и то, и это. То, что она вытворяла, наверное, могло расшевелить векового старца, поднять из могилы мертвеца. Вот только у меня с ней ничего не получилось. Ничего. Абсолютно ничего. Так погиб миф о великом герое-любовнике. Я хотел умереть. Я и правда хотел умереть. Я решил, что вернусь домой и покончу с собой. Серьезно. По счастью, шлюха поняла мое состояние. Шлюха спросила меня, что я сам думаю об этом. Я сказал ей, что думаю… я сказал, что не могу заниматься этим со шлюхами. Она спросила, что я имею против шлюх. Я ответил, что ничего не имею против шлюх, кроме того, что они — шлюхи. Она подумала и сказала, что, раз так, мне не стоит отчаиваться, а следует попробовать с порядочной, высоконравственной, религиозной женщиной.
— Порядочная? О, Боже. И это была я? — спросила Терри, донельзя потрясенная.
— Да. Ты. И у нас все получилось замечательно, не правда ли.
Терри не знала, что это. Непреднамеренная игра света и теней? Ее злосчастные нервы, расшатанные, будто цинготные зубы? Но вдруг она увидела, что глаза мужа источают свет. Ровный, мертвенный, блистающий, белый свет.
Прежде Терри и помыслить не могла, что женщина на восьмом месяце беременности способна выказать подобную абсурдную, стремительную прыть. Она ни о чем не рассуждала и не медлила ни секунды, а сорвалась с места и бросилась бежать, ведомая самым древним, могущественным и примитивным инстинктом на свете — отчаянным стремлением спасти своего ребенка от неведомой и непостижимой, но смертельно опасной, угрозы.
Чудовищная паника поглотила ее и сожрала без остатка рассудок. Терри принялась отчаянно кричать. Она зацепилась за ковер и потеряла туфли. Как слепая, она натыкалась на мебель и больно ударилась бедром о мраморную колонну. Но и боль не заставила ее очнуться. Паника передалась и ребенку, который яростно забился внутри. Не переставая плакать, кричать и дрожать, Терри выбежала в холл и бросилась к входным дверям, сулящим блаженное спасение. Но не тут-то было. Охранники в фуражках и в черной униформе принялись хватать ее руками в жестких перчатках. Терри вскрикивала и уворачивалась, но они поймали ее.
— Миледи, что с вами?
— Пустите, мне надо на воздух!
— На дворе ночь и лютый мороз, вы не одеты. Где ваши туфли?
— Пустите, он убьет меня, убьет!
— Успокойтесь, Тереза, никто вас не тронет, здесь вы в безопасности.
— Я не в безопасности, я совсем не чувствую себя в безопасности, я не…
Она замолчала, услышав его шаги. Лицо его обрисовалось в полумраке холла подобно бледной и таинственной луне. В руке он по-прежнему держал нож, и свет, исходящий из его глаз, отражался от зазубренного стального лезвия.
— Куда же ты бежишь. От меня не убежишь. Мы будем вместе навсегда, навеки, слившись в единой песне Священного Роя, в торжествующем гимне нашему покровителю и заступнику, великому Отцу, красному ангелу Аваддону.
3На тринадцатом этаже самого высокого здания Империи царили мерзость и запустение. В холле грудами лежала старая мебель, затянутая пластиковыми чехлами. Полы покрывал слой пыли в три пальца толщиной. Лампы дневного света искрили и мигали, издавая звуки, подобные пению летних цикад. Черный коридор, по обе стороны расчерченный прямоугольниками дверей, начинаясь ниоткуда, исчезал в никуда, будто трасса в сердцевину сюрреалистического кошмара.
За запертыми дверями слышалась какая-то возня, шаги, детский плач, хохот адских обезьян, бормотание умалишенных, бессвязные стоны расстроенного пианино, пение сатанинского хора, жужжание легионов африканских пчел, паровозные гудки и звон клавиш печатной машинки.
Некоторые из дверей были стеклянными, и через мутные стекла можно было разглядеть содержимое комнат.
В одной комнате, например, находился потолок с вбитыми в него тремя массивными крюками. На первом в петле болтался истлевший скелет в пошитом на старинный манер бархатном камзоле, украшенным золотым шитьем. К рукаву камзола была прикреплена бумажная бирка с надписью ЗАКАЗЧИК. На двух других крюках болтались, составляя невеселую компанию ЗАКАЗЧИКУ, скелеты с бирками ПОДРЯДЧИК и АРХИТЕКТОР.
За второй дверью, потускневшая от времени латунная табличка на которой гласила МУДРОСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ, на книжных стеллажах, расставленных вдоль выкрашенных зеленой масляной краской стен, лежали горы протухшего, заплесневелого сыра.
За третьей дверью, что казалось совсем уж невероятным, в зеленой океанской воде плескался фиолетовый осьминог размером с дом, с мириадами немигающих красных глаз, разбросанных по мясистому телу, с сотнями щелкающих острых клювов и тысячами извивающихся щупалец.
За дверью номер четыре находились часы. Настенные, напольные, настольные, старинные и самые современные, механические, электронные, водяные, песочные, пружинные, и у них было одно общее. Все часы шли вспять.
А за пятой дверью, в комнате, которая при более внимательном рассмотрении оказалась больничной палатой…
4Долгое время спустя Терри открыла глаза. Взгляд ее скользнул по изысканной декоративной лепнине, кремовому потолку и бледно-персиковым стенам, украшенным акварельными пейзажами. Спрятанные в стенах невидимые динамики источали птичье пенье и умиротворяющий рокот океанских волн. Повсюду в хрустальных вазах стояли цветы.
Зажатая в прокрустовом ложе мягких подушек и одеял, Терри с трудом повернула голову и увидела мужа. Кит сидел рядом, изучая свои деловые бумаги и делая пометки. То, что он там видел, ему явно не нравилось. Он хмурился, прикусывая и перекатывая во рту незажженную сигарету. Золотое перо его ручки царапало и прорывало бумагу насквозь.
Теперь Терри просто не понимала, что на нее нашло. Кит вовсе не выглядел жутким монстром. Его глаза не излучали призрачный, потусторонний свет. И он не пытался ее убить. Напротив, хотел помочь. Жаль, ничего не получилось, но она не могла винить мужа. Врач с самого начала предупреждал Терри, что исход ее беременности может оказаться печальным.
— Господи…
Терри застонала. Окровавленная, истерзанная пустота внутри отозвалась мучительной болью. Кит отложил в сторону бумаги, выплюнул сигарету, смял, швырнул в мусорную корзину и склонился над женой.
