Урсула Ле Гуин - Роза ветров (сборник)
Я не знаю, как его звали. Не знаю, что он сделал. Да мне и плевать. Как будто его и не было в моей жизни. Но принадлежать я никому не намерена!
И вот что я поняла: я буду любить людей. Они этого, конечно, никогда не узнают. Но я собираюсь научиться очень хорошо любить. Я знаю, как это сделать. Я уже начала практиковаться. И это вовсе не значит, что ты кому-то принадлежишь или кто-то принадлежит тебе — в общем, все в таком роде. Как когда Чел-си выходила замуж за Тима. Да ей просто хотелось свадьбу, и мужа, и блестящий пол в кухне, который даже натирать не нужно, и прочую дребедень. Она хотела, чтобы все это ей принадлежало.
А мне все эти глупости ни к чему. Но практика все же нужна. Вот мы с мамой живем в развалюхе, где даже и кухни-то нет, не говоря уж о полах, которые натирать не нужно; а готовим мы на печке, в которой мусор сжигают, и по всей квартире у нас валяется героин, и воняет кошачьей мочой из-за тех бродячих кошек, которых мама вечно в дом приносит. Мама хватается за любую бросовую работу, например убирается в салоне красоты, принадлежащем Мирелле, и у нее все время прыщи, потому что она ест всякую дрянь вроде «Хостес Твинкиз», а не нормальную пищу. И она все время что-то копит, запасает. А мне нужно отдавать.
Я думала, что практиковаться в любви — это одно и то же, что заниматься сексом, и прошлым летом мы с Денни занимались сексом. Мама купила нам презервативы и заставила меня, держась с нею за руки, ходить вокруг горящей свечи, а сама что-то вещала о «превращении в Женщину». Она хотела, чтобы и Денни тоже при этом присутствовал, но я ее от этого отговорила. Секс — это неплохо, но он не помог мне добиться того, к чему я так стремилась: влюбиться по-настоящему. Наверное, я выбрала ошибочный путь. А Денни привык заниматься со мной сексом и всю осень таскался за мной и долдонил одно и то же: «Старра, детка, ты же сама знаешь, что тебе это нужно». Он ни за что не желал признаться, что это ему нужно, а вовсе не мне. Если бы мне это было нужно, я бы могла и сама все сделать, причем куда лучше, чем он. Я, правда, ему этого не сказала. Хотя однажды у меня это чуть не сорвалось с языка, когда он уж совсем меня достал и не желал оставить меня в покое, даже когда я ему сказала, чтобы он заткнулся. И если бы он в конце концов не начал гулять с Даной, я вполне могла и не выдержать и наговорить ему всяких гадостей. А больше я никого здесь не знаю, в кого можно было бы влюбиться. Я бы, например, с удовольствием попрактиковалась на Арчи, да ничего не выйдет: он на Грейси Фейн запал. И лезть к нему было бы просто глупо. А еще я подумывала о том, чтобы спросить у отца Арчи, мистера Хидденстоуна, нельзя ли мне поработать у него на ранчо, когда наш город в следующий раз окажется поблизости от его хозяйства. Я тогда могла бы и маму часто навещать. А на ранчо могла бы познакомиться с каким-нибудь симпатичным парнем, работником или ковбоем. Или, может, туда Арчи заехал бы. И хорошо бы без Грейси. А вообще-то и сам мистер Хидденстоун тоже ничего. Они с Арчи очень похожи. И отец, если честно, куда привлекательнее сына. Но для меня он, наверное, слишком стар. И лицо у него — как пустыня. Зато глаза, я заметила, того же цвета, что бирюза в мамином колечке. Впрочем, не знаю. Вряд ли ему нужна повариха или еще какая-нибудь прислуга. Да и лет мне всего пятнадцать — маловато для такой работы, наверное.
Дж. НидлесНикогда не мог понять, откуда родом эти хоховары. Кто-то говорил, из Белой России. Это подходит. Сами они крупные, высоченные, а волосы у них густые и такие светлые, что кажутся белыми, зато глаза небольшие, но ярко-синие. А носы как картошка. И никто из них никогда прямо в глаза тебе не посмотрит. Их женщины вообще практически не разговаривают. И дети тоже. А мужчины обронят что-то вроде: «Упаковку дрожжей и три банки маринованной свеклы», и ни тебе «здравствуйте», ни «до свиданья», ни «спасибо». Но честные. Платят тут же наличными. Когда они приезжают в город, то одеты с головы до ног как полагается: женщины в длинных платьях с кружевами и нашивками на рукавах и по подолу; и даже совсем маленькие девочки одеты в точности как взрослые женщины — в таких же длинных, жестких, накрахмаленных юбках и в таких штуках на голове вроде чепцов, под которыми они свои волосы прячут. И даже самые что ни на есть крошки глаз на собеседника никогда не поднимут. Мужчины и мальчики всегда в длинных штанах, рубашках и куртках, даже когда у нас тут зной, как в настоящей пустыне; у нас ведь часто в июле жара бывает за сорок. Примерно так, по-моему, одеваются меннониты с восточного побережья. Только эти хоховары очень пуговицы любят. У них очень много пуговиц. На тех жакетиках, что на их женщинах, наверное, по тысяче пуговиц. А у их мужиков — на ширинке. Им это, должно быть, здорово мешает, когда нужно к делу переходить. Но, говорят, проблема пуговиц сразу отпадает, стоит им в свою общину вернуться. Там они вообще все с себя сбрасывают, даже в церковь свою голышом ходят. Том Сунн клянется, что это так, да и Корри рассказывала, что раньше по воскресеньям частенько пробиралась туда вместе с другими ребятишками и видела, как эти хоховары, раздевшись догола, идут по дороге через холм и поют на своем языке. Интересное, должно быть, зрелище, когда их высокие, крупные, даже несколько тяжеловесные и очень белокожие женщины с широкими бедрами и арбузными грудями торжественно шествуют на вершину холма. И, конечно, босиком. Вот только чем они, черт побери, в церкви-то занимаются? Сам я понятия не имею, а Том говорит, что блудом. Да ведь Том Сунн ни черта не видит, коровью лепешку от крысиной норы в земле отличить не способен, так что все это одни разговоры. А больше никто из тех, кого я знаю, никогда у них в церкви за холмом не бывал.
Иногда по воскресеньям можно услышать, как они поют.
В общем-то, религия в Америке — вещь весьма странная. По мнению христиан, истинная вера только одна и других нет. С другой стороны, среди верующих всякой твари по паре. Даже у нас, в Итере, есть, насколько я знаю, и баптисты, и методисты, и Церковь Христа, и лютеране, и пресвитериане, и католики, хотя католической церкви в городе нет и никогда не было, и квакеры, и один иудей-вероотступник, и даже одна ведьма. Ну, и еще эти хоховары. Да на старой ферме поселились какие-то гуру — или как там они называются? И, между прочим, большая-то часть людей никакой религии и вовсе не исповедуют, разве что порой найдет на них, вот и сходят в церковь.
В общем, весьма большое разнообразие конфессий для такого городка, как наш. Мало того, жители Итера словно примеряют на себя службу в других церквах, но все никак не определятся, вот и переходят из одной религиозной общины в другую. Возможно, сам характер нашего города делает всех нас такими беспокойными. Но, с другой стороны, люди в Итере обычно живут довольно долго, хотя, конечно, не так долго, как Тоби Уокер. Так что у нас хватает времени, чтобы разные вещи попробовать. Моя дочь Корри, например, еще подростком стала баптисткой, а потом влюбилась в Джима Фрая и переметнулась к методистам, а еще через некоторое время ненадолго прибилась к лютеранам. Венчалась она в методистской церкви, а сейчас, прочитав какую-то книжку, вдруг решила стать квакершей. Но и это еще далеко не конец, поскольку с недавних пор она без конца ведет какие-то разговоры с этой ведьмой Пирл У. Аметист и не расстается с книжкой «Магические кристаллы и ты».
Эдна говорит, что все это ерунда. Но у Эдны-то характер потверже, чем у многих.
Эдна — вот моя религия, я так думаю. И обратился я в эту веру много-много лет назад.
Что же касается этих гуру, тех людей, что живут на ферме, то сперва они, конечно, вызвали в Итере некоторое беспокойство. Они прибыли сюда лет десять назад, а то и двадцать. А может, даже еще где-то в шестидесятые. Иногда мне кажется, что они вообще тут давным-давно живут. Во всяком случае, жена моя еще жива была, когда они здесь появились. И вот у них как раз тот самый случай, когда религия перемешана с политикой, хотя, наверное, оно и всегда так бывает.
В первое время деньжищ у них было — чертова уйма! И они ими направо и налево сорили, хотя мне-то от этого не много перепало. Потом они купили старую ферму и тридцать акров пастбища. Окружили все это проволочной изгородью, и пусть меня черти съедят, если они по этой изгороди электричество не пропустили! Причем не просто слабенький разряд, который способен бычка отпугнуть, а такой, что и слона свалит. Переделали всю старую ферму, построили амбары и что-то вроде казарм, даже генератор свой поставили. И тем, кто находился внутри этой изгороди, полагалось все делить между собой поровну. Хотя снаружи оно, конечно, виднее было: их наставникам, гуру, доставалось гораздо больше, чем остальным. Это, так сказать, политическая часть вопроса. Социализм, в общем. Бубонный социализм. Его разносят крысы, и вакцины против него не существует. Говорю вам, здешние жители тогда здорово приуныли. Им казалось, что население тех стран, что за железным занавесом находятся, а также все хиппи Калифорнии прямо в следующий вторник возьмут да и сюда пожалуют. Поговаривали даже о том, чтобы пригласить Национальную гвардию, чтобы она защитила права местных жителей. Лично я предпочел бы хиппи, а не Национальную гвардию. Хиппи — они все-таки безоружные, хоть и говорят, что они одним своим запахом убить могут. В общем, тогда в Итере настроение было осадным. Одни осажденные на ферме, за оградой, по которой электрический ток пропущен, и под защитой этого своего социализма, а вторые — снаружи, в самом Итере, где жители пытаются защитить себя своими гражданскими правами, желают оставаться исключительно белыми, не пускать сюда всяких иностранцев, ничего ни с кем не делить и т. д.
