Сергей Трищенко - Каменный век деревянных людей
Долгое время гусеницы не появлялись ни днём, ни ночью. Воины скучали, ящерицы голодали и грызли друг у друга хвосты. Спасибо, помог деревенский староста: прислал свежей рыбы.
Но однажды часовой – им снова оказался Тус – вновь поднял тревогу среди бела дня.
– Опять в моё дежурство! – ругался он, указывая на вереницу подплывающих плотиков. – Герб командир!
На этот раз Вурч остался неумолим:
– Ты хорошо сражался в прошлой битве! Неясно, правда, откуда взялись гусеницы, разорившие деревню… Чтобы такого не повторилось, сиди на вышке и смотри в оба!
Тус молча покорился.
Снова бой! Радостное возбуждение охватило Виша.
Перед сражением все основательно напились воды. Это увеличивало мощь и силу гидростатического скелета и позволяло выдерживать большую нагрузку. Но, конечно, если бы кого-нибудь гусеница придавила на камнях, тому пришлось бы очень туго. Раньше бывали случаи, когда кое-кто не выдерживал большой нагрузки и ломался. Во всяком случае, упавший на камни без травм не обходился.
Но сегодня сражение пошло не как обычно. То ли часовой поздно поднял тревогу, то ли плотики плыли слишком быстро, но больше половины гусениц успело выбраться на берег, и их пришлось атаковать на суше. Хорошо, что в гарнизоне появились ящерицы. Недаром их специально готовили для сухопутной битвы!
Ящерицы рвались в бой. Воинам повезло, что утром животных не успели покормить.
Свирепые пресмыкающиеся рвали гусениц на части и тут же пожирали. Это несколько снижало общую боевую мощь отряда, однако удержать голодных ящериц никому не удавалось. Наезднику требовалось немалое искусство, чтобы не дать ящерице сожрать гусеницу полностью, а направить в атаку на следующую.
Битва разгорелась нешуточная. Бить гусениц на земле, где они максимально подвижны, совсем не то, что топить в море.
Преимущество люрасов было в количестве, а также в применении ящериц: обороняясь от рассвирепевших животных, гусеницы принимали оборонительную стойку: поднимали верхнюю часть туловища. Тут-то люрасы и подскакивали сзади, поражая чудовищ в нервные сплетения. Вишу удалось обездвижить несколько гусениц первым же ударом копья. Он даже немного возгордился. Но хвастаться время не приспело: схватка продолжалась.
И везло не всем. Кук, атакуя замершую перед ящерицей гусеницу, не заметил подплывшую сзади, и угодил в жуткую пасть. И хотя Люц подоспел на помощь и ударил гусеницу копьём, она успела укусить Кука за спину. Его еле успели спасти, оттащив в сторону. Но рана оказалась очень тяжёлая. Кук стремительно терял сокровь. Она сочилась из него и тут же впитывалась в песок.
Гигант Бао, сломав толстое базальтовое копьё, в отчаянии ухватил гусеницу за разинутые челюсти, и, напрягая все силы, пытался разорвать пасть. Или хотя бы удержать раскрытой.
Гусеница завертелась на месте. Её маленькие лапки заскребли по телу великана, острые коготки расцарапывали кожуру, но это было неопасно. Хуже то, что гусеница оказалась довольно большой и сильной. Бао слабел. Тело покрыли крупные капли тёмного пота.
Виш, преодолев оцепенение, прыгнул вперёд, и принялся наносить чудовищу в спину беспорядочные удары пикой, не заботясь о том, чтобы поразить нервные узлы, а желая хотя бы отвлечь гусеницу от Бао, выпустить ей малость лимфы.
Это ему удалось: несколько ударов – и гусеница ослабла, а Бао удалось свернуть ей вязы и стряхнуть с себя.
– Спасибо, брат, – тяжело отдуваясь, Бао склонил голову перед Вишем.
– В следующий раз не давай ей разинуть пасть! – бросил Вурч, на мгновение останавливаясь перед Бао.
– Это почему? – делая очередной вдох, спросил тот.
– Гораздо проще удержать стиснутые челюсти, чем не дать им закрыться, – пояснил Вурч.
– Ты об этом никогда не говорил, – покачал головой Бао.
– Я не думал, что найдётся такой богатырь, как ты! – сказал Вурч. – Мало кто может схватиться с гусеницей врукопашную!
Бао слабо улыбнулся:
– Теперь я буду знать. И мы будем ловить их живыми! – И он яростно взмахнул рукой.
– Может, это и пригодится, – задумчиво произнёс Вурч, озирая панораму закончившейся битвы.
На этот раз без потерь не обошлось.
Кук тяжело пострадал от гусеницыных челюстей. Гусеница выкусила ему плечо и часть шеи. Гарнизонный лекарь не мог ничего сделать. Он стоял, опустив ветверуки, и понуро смотрел, как Кук умирает.
– Эфра! Позовите Эфра! – попросил умирающий.
Эфр подошёл к ложу.
– Эфр! – задыхаясь, попросил Кук. – Когда я умру, ты… сожги меня!
Эфр отшатнулся. Но Кук продолжал умоляюще:
– У нас… вера такая. Мы должны сгореть после смерти…
– И наш дымок лёгкой пыльцой упадёт вам на головы, – продолжил Вурч шёпотом.
– Ты… ты знаешь? – пробормотал Кук.
Вурч кивнул.
Кук откинулся назад:
– Тогда я спокоен. Ты сделаешь всё, как надо…
Вурч остался рядом с умирающим. Тот метался в бреду. У него начался сильный жар. Но он не просил воды, он требовал совсем иного:
– Огня! Огня! Очистительного огня!
Вурч наклонился к нему и начал что-то тихо рассказывать. Виш прислушался: что он там шепчет?
– …а дорожки там засыпаны чистейшим перегноем и политы кровью молодых ящериц… – шептал Вурч умирающему.
– Всё, – прервал его лекарь – он уже завял.
Вурч встал и печально посмотрел на Кука.
– Прощай, собрат! – прошептал он.
Гарнизон собирал погребальный костёр для Кука.
Откуда-то притащили старые гнезда гигантских ос. Ими лучше всего разжигать пламя.
Вурч распорядился собрать и принести засохшие части Неподвижных Собратьев – прибрежных тростника, камыша, рогоза, растущих в пойме речушки.
Некоторые бойцы роптали, но Вурч остался непреклонен:
– Каждый должен быть похоронен по его вере. Кук – наш товарищ. Мы похороним его так, как он просил. Что плохого в том, что вместе с ним сгорят несколько давно умерших и засохших Неподвижных Собратьев? В его селении их сжигают испокон веков.
– Это так, – подтвердил Чер. Сегодня он оставался серьёзен, как никогда, и не отпустил ни одной шутки.
Виш вызвался идти одним из первых. Его, конечно, коробила мысль о сжигании останков неразумных растений, но желание исполнить последнюю волю товарища пересилило. Тех же, кому вера вообще запрещала прикасаться к сухим останкам Неподвижных Собратьев, оставили в казарме.
Собранное приносили и оставляли на площадке.
Погода в тот день словно нахмурилась. Низкие облака неслись по небу. На море разыгрался небольшой шторм. Если какие гусеницы и рискнули отправиться на плотиках, вряд ли они достигнут берега. Не помогут ни мёртвая хватка челюстей, ни коготки на передних ножках.
Эфр подошёл к большой куче сухого материала, на вершине которой лежал Кук, опустился перед ней на колени, протянул к будущему костру обе ладони, сжался… И два языка пламени одновременно вонзились в кучу.
Она вспыхнула почти мгновенно.
Эфр отскочил, чтобы не загореться от собственного пламени. Ему помогли, заботливо поддержав под мышки.
Кук весело полыхал на погребальном костре. Трещали искры, как будто хотели донести до оставшихся его последние слова, его голос – глуховатый, надтреснутый. Но все знали, что Кук был мёртв, когда его возносили на костёр.
Грянули волынки. Наполненные воздухом мешки из лягушачьих шкур, выпуская его через пищики из тонких косточек, выводили заунывную мелодию.
Виш отошёл в сторону. На глаза навернулись слёзы, и он не хотел, чтобы кто-либо видел его слабость. Но не он один плакал. Такой слабости не следовало стыдиться.
В очередной обход Виш и Чер отправились поутру. Солнышко едва показалось из-за гряды дальних гор, и утренняя прохлада лёгкой дымкой тянулась по низинам.
– Поедем верхней дорогой, – сказал Чер, когда они подходили к ящерюшне.
– Почему? – спросил Виш.
– Оттуда дальше видно, – пояснил Чер. – А море спокойное. Гусеницы будут плыть медленно. Мы всегда успеем добраться до берега, пока они подплывут.
– А если их будет много? – спросил Виш.
– Даже если их окажется слишком много, один успеет доскакать в гарнизон и предупредить своих. Догадываешься, кто это будет?
– Догадываюсь, – вздохнул Виш.
Вывели оседланных ящериц. Ящерицы, хорошо размятые и промассированные, играли тугими мышцами.
– Бао, твоя работа? – крикнул Чер, глядя на выходящего из ворот ящерюшни тёмнокожурого гиганта.
– Моя! – довольно ухмыльнулся Бао.
– Я так и знал! Только ты можешь правильно размять ящериц. Остальные только щекочут их.
Бао заржал. Ящерицы ответили тихим писком, раскрыв огромные пасти.
С приближением осенних дней в ящерюшнях по ночам становилось прохладно – накопленного стенами тепла не хватало, и ящерицы едва не застывали. Чтобы этого не произошло, дежурные по ящерюшне, под утро, перед выездом на боевое патрулирование, слегка поколачивали их по конечностям, разминая холодеющие мышцы, устраивали своего рода массаж.
