Роберт Хайнлайн - Дорога Славы
Грудь моя болела. Мои ребра, казалось, были готовы сломаться в любое мгновение. Я не мог поднять и пальца. Я хватал губами воздух, но его мне не хватало.
По-настоящему я не боялся, потому что я знал, что мы стартовали на ускорении в несколько “G”, но я чувствовал себя ужасно неуютно. Я с трудом повернул голову и увидел, что небо уже стало пурпурным. Пока я на него смотрел, оно стало черным и на нем появились звезды, миллионы звезд. А потом через иллюминатор проник луч солнца.
Рев дюз был невероятным, но шум становился все тише и тише, а потом и вовсе исчез. Известно, что старые корабли были весьма шумными, пока их скорость не превышала скорости звука; но к “Бифросту” это не относилось. В нем было тихо, как внутри комнаты, обитой пуховыми подушками.
Делать было нечего, оставалось просто сидеть, уставившись в черное небо, пытаться дышать и бороться с тяжестью, навалившейся на грудь.
А потом — так неожиданно, что мой желудок сделал сальто, — я вообще потерял всякий вес.
4. КАПИТАН ДЕ ЛОНГ ПРЕ
Я могу сказать вам только одно: когда в первый раз оказываешься в невесомости, в этом нет ничего забавного. У тебя из желудка вылетает все. Чтобы этого не произошло, перед стартом необходимо как следует поголодать. Бывалые космонавты привыкают и великолепно переносят это — я имею в виду невесомость. Они говорят, что два часа сна в невесомости заменяют целую ночь на Земле. Я тоже привык к ней, но никогда не находил в ней никакого удовольствия.
“Бифрост” разгонялся чуть более трех минут. Это стало возможным благодаря высокому ускорению — почти в шесть “G”, иначе разгон занял бы гораздо больше времени. Потом мы на протяжении часа находились в невесомости, пока капитан не вывел “Бифрост” на орбиту “Мейфлауэра”.
Другими словами, мы падали вверх на высоту в двадцать тысяч миль, если так можно сказать. Это звучит довольно глупо. Каждый знает, что предметы падают вниз, а не вверх.
Но мы падали вверх.
Как и каждый человек, я получил в школе основы знаний по космической баллистике, знал небо и слышал множество забавных историй о невесомости в космическом корабле. Но если взять, например, меня, я не верил в это, пока я не испытал этого сам.
Возьмем, например, миссис Тарбаттон — женщину, которая хотела позавтракать. Я считаю, что она, как и все остальные люди, ходила в школу. Но она долго еще хотела пожаловаться капитану. Я, конечно, не знаю, что ей от него было нужно, — может быть, она хотела, чтобы он высадил ее на отдаленном астероиде.
Конечно, я испытывал сострадание к ней — и к себе. Вы хоть раз переживали землетрясение? Когда все, к чему вы с давних пор привыкли и считали надежным, вдруг начинает шататься и твердь под вашими ногами больше не отвечает своему названию? Здесь это было именно так и даже еще хуже.
Я не хочу повторять здесь уроки физики, но если космический корабль летит по орбите, вверх или куда-нибудь еще, то он вместе со всем содержимым движется в одном направлении, и кажется, что он падает в бесконечно глубокую пропасть. Только один желудок, кажется, делает исключение и поднимается вверх, к горлу.
Это было первое, что меня поразило. Я был крепко пристегнут, чтобы не парить по всему помещению, но я чувствовал слабость, дрожь в теле и головокружение, как будто меня кто-то ударил под дых. Потом мой рот наполнился слюной, я сглотнул и горячо пожалел о том, что съел этот кусочек шоколада. Но это мне не помогло.
Единственное, что меня спасло, — то, что я не позавтракал. Многим другим пассажирам так не повезло. Я постарался не присматриваться. Я намеревался, как только мы окажемся в невесомости, отстегнуться и подплыть к иллюминатору, но теперь я отказался от этого намерения. Я остался пристегнутым и сосредоточил все силы на подавлении дурноты.
Стюардесса вернулась с нижней палубы и вошла на нашу. Она оттолкнулась кончиками пальцев и ухватилась рукой за центральную опору. Потом она, как лебедь, подплыла и осмотрелась вокруг. Оттуда был великолепный обзор, однако в данное мгновение я не был способен оценить это.
— Все в порядке? — весело спросила она.
Это было глупое замечание, но стюардессы и медицинские сестры ведут себя только так. Кто-то застонал, и какой-то ребенок в другом конце помещения заплакал. Стюардесса приблизилась к Тарбаттон и сказала:
— Теперь вы можете получить завтрак. Что вам подать? Яичницу-болтунью?
Я стиснул зубы и отвернул голову. Почему она не может помолчать? Потом я снова огляделся. Ей придется дорого заплатить за это глупое замечание, потому что ее обязанность составляет поддержание чистоты.
Когда с миссис Тарбаттон было закончено, я сказал:
— Э… э… мисс…
— Эндрюс.
— Мисс Эндрюс, нет ли возможности сделать инъекцию?
— Сейчас, дружок, — сказала она улыбаясь и достала иглу из маленькой сумочки на своем поясе. Она подала мне шприц. Я сделал себе укол, и на мгновение мне показалось, что сейчас шоколад окончательно покинет мой желудок. Но потом все прошло, и мое положение показалось мне почти приятным.
Стюардесса оставила меня и дала шприцы еще паре человек, которым было так же плохо, как и мне. Миссис Тарбаттон получила от нее еще одну инъекцию, которая полностью отключила ее. Первые храбрецы отстегнулись и поплыли к обзорным иллюминаторам. Я обнаружил, что тоже могу попытаться это сделать.
Это было не так легко, как казалось, — парить в невесомости. Я отстегнул пояса безопасности и встал. То есть, я хотел встать. В следующее мгновение я затрепыхался в воздухе и попытался ухватиться за что-нибудь.
Я перевернулся в воздухе и врезался затылком в нижнюю часть рубки управления. Я увидел звезды, но не в иллюминаторе, а в своих собственных глазах. Потом пол палубы с креслами снова приблизился ко мне.
Я попытался ухватиться за ремень безопасности и остановиться. Кресло, которому принадлежал этот ремень, было занято толстым низеньким мужчиной. Я сказал:
— Извините.
— Пустяки, — ответил он.
Потом он отвернулся, словно ненавидел меня. Я не мог больше оставаться там, и я также не мог вернуться к своему собственному креслу без того, чтобы не ухватиться за чужие нары. Итак, я осторожно оттолкнулся и ухватился за одну из опор, прежде чем снова врезаться головой в потолок. На потолке были петли, связанные друг с другом тросиками. Я схватился за один из них и, как руконогая обезьяна, подтянулся к ближайшему иллюминатору.
Я впервые увидел Землю из космоса.
Я знал, чего мне ожидать, но увидел совсем не то, что ожидал. Земля выглядела точно так же, как на географических картах, или, скорее, в телесообщениях со станции “Супра-Нью-Йорк”. И все же это было нечто иное. Если можно так выразиться: рассказы о темноте — это нечто иное, чем сама темнота.
Невозможно описать. Что-то красочное.
Во-первых, она находилась не точно в центре поля зрения, как в телепередачах. Она висела у края иллюминатора, и корма корабля закрывала значительную часть ее. И она двигалась. Она уменьшалась. Пока я наблюдал за ней, она стала почти в два раза меньше и более округлой. Итак, Колумб был прав.
Со своего места я видел кусок Сибири, Северную Америку и северную половину Южной Америки. Канада и восточная часть Северной Америки были закрыты облаками. Я не видел ничего светлее их. Они были ярче, чем снега на полюсах. Прямо под нами, в океане, отражалось солнце. Глазам было больно. Там, где не было облаков, море казалось почти пурпурным.
Это было так прекрасно, что у меня перехватило дыхание. Мне так захотелось снова оказаться на Земле.
А позади нее были звезды — ярче и больше, чем те, которые можно было видеть с Земли.
Довольно быстро вокруг меня образовалась большая толпа людей, пытающихся, протиснуться к иллюминатору. Дети напирали, и матери говорили: “Сейчас, милый, сейчас”. Я сдался. Я отплыл назад, к своему креслу, и крепко пристегнулся одним из поясов, чтобы не дрейфовать по помещению. Я задумался. То, что я родился на такой огромной, великолепной планете, наполнило меня гордостью. Я подумал, что видел на Земле далеко не все, несмотря на экскурсии на уроках географии, скаутские вылазки в Швейцарию и поездку на каникулы в Сомали вместе с Энни и Джорджем.
А теперь я больше этого ничего не увижу. И это очень грустно.
Я поднял взгляд. Передо мной стоял парень.
— Что случилось, Уильям? Тебе плохо?
Да, это был тот самый типчик Джонс. Меня словно огрели по башке пыльным мешком. Если бы я знал, что он тоже хочет переселиться, я бы дважды подумал, прежде чем сделать это самому.
Я спросил его, каким божьим попущением он оказался здесь?
— Конечно, точно тем же, что и ты. Кроме того, я, кажется тебя о чем-то спросил.
Я сказал ему, что чувствую себя неплохо, и спросил, почему это ему пришло в голову. Он взял мою руку и повернул ее так, что можно было видеть красную точку на месте укола. Он засмеялся, и я отдернул руку.
