Мария Фомальгаут - Время неместное
Убьёт он меня…
Идём. Молчим. От этого молчания становится совсем не по себе.
– Жалко его, – говорю, просто чтобы что-то сказать.
– А?
– Жалко его, говорю.
– Само собой.
Убьёт…
Мёртвый не выдаст тайну…
Оборачиваюсь, смотрю в его глаза, серые, серебристые, ничего не могу прочитать в этом взгляде.
– Вы-то как… ничего?
– А?
– Вы-то… ничего?
– Да я ничего, – машет рукой, – переживу…
– А то вы… вы это… вы нам нужны…
Смотрит на меня так, что чуть не давлюсь собственным языком. И верно, забыл совсем, нельзя об этом говорить…
Что мы делали… ночью…
Пережили.
Перебесились, переболели, перемёрли, перевоевали, перемирились, перемечтали о потерянном рае. Пережгли костры, перебили диких зверей, перекутались в шкуры, переплели плетёные хижины.
Встряхнулись.
Очнулись – от многовекового сна.
Огляделись.
Увидели самих себя – на дне глубокого ущелья между двух скал. На одной скале мы уже были – там, где был город, теперь сожжённый дотла. На другую скалу – впереди – нам только предстояло забраться.
Стали забираться. Медленно, потихонечку, полегонечку, по крупиночкам вспоминали дорогу наверх. Кто-то торопился, пытался обогнать соседние племена, кто-то не спешил, мол, все там будем, кто-то и вовсе оставался в низинке, жёг костры, жарил мясо диких зверей….
Мы бы тоже остались в низинке – ещё на век, на два, если бы не сын вождя, чёртов выскочка. Всё-то ему не сиделось в низинке, всё-то выискивал какие-то стёкла, мастерил телескопы, смотрел на звёзды, на новый город на вершине горы. Строил прогнозы: каким может быть город, звал нас – туда, туда, строил какие-то прогнозы, каким может быть город – там, на холме. Два раза уходил – с горсткой отчаянных парней, два раза возвращался назад: измождённый, израненный, потерявший почти всех спутников.
Путь наверх обещал быть непростым.
И всё-таки – пошли. Потихоньку. От плетёной хижины к деревянной избе. От волокуши к повозке, запряжённой лошадью. От костра в пещере до газовых рожков над кроватью. От… до…
Убьёт.
И так я слишком много видел в эту ночь. Угораздило меня оказаться здесь, угораздило увидеть.
Вот так всегда, по молодости мечтаешь увидеть что-то исторически значимое, оказаться в центре событий – и неважно, каких – а когда всё случается, думаешь: нет, не надо, только не со мной, только не мне…
Убьёт…
Такие долго не живут… которые знают…
– Хорошо здесь.
– Хорошо…
Вздрагиваю. Вот принесла вождя нелёгкая ни раньше, ни позже, когда я уже и забыл, что сижу на работе, выискал какую-то игрушку, где нужно собирать кирпичики одного цвета…
И тут вождь, тут как тут, я думал, он уже домой ушёл, а он вот он… Выходит из кабинета, к распахнутому окну…
– Хорошо у нас в городе.
Вторю ему:
– Хорошо.
Только бы не заметил, только бы я не попался. А то шуточка ли дело, первый день в администрации вождя, и так опростоволосился с игрушкой с этой…
Выбился… из грязи в князи…
Смотрю на город – за распахнутым окном. Это у нас в крови, куда вождь смотрит, туда мы и все смотрим. Огромный, большой, многоэтажный, каменные дома рвутся ввысь, под нами носятся туда-сюда юркие машины. Хочу сказать, что не такой уж у нас и чудный город, скорее, чадный город, дымный город – не говорю.
– Этот-то видишь?
Вождь не говорит, что – этот, понимаю сам. Город – другой город, там, на вершине соседней горы, далеко-далеко от нас. Он хорошо виден – ясными вечерами, когда ветром разгоняет туман. Блестящие синие высотки, рвущиеся вверх, запутанные магистрали. Которые вот-вот задушат самих себя, огни, огни, огни…
– Нравится? – спрашивает вождь.
– Ага… здорово.
– Туда бы сейчас.
Хочу сказать – что между нами километры и километры, и глубочайшая пропасть между двумя скалами. Не говорю.
– Дело у меня к тебе есть… – говорит вождь, устраивается за моим столом, – ты у нас парень смышлёный…
Холодеет спина. Вот я не люблю таких прелюдий, когда меня называют парнем смышлёным, и всё такое, отец покойный тоже так делал, начинал издалека, вкрадчиво, мягко, а потом как гаркнет: ты сколько ещё школу будешь прогуливать…
– Дело к тебе есть… Реактор в городе знаешь?
– Знаю.
– Вот… ночью туда пройдёшь, я тебе пропуск выпишу… и…
Объясняет. Не верю своим ушам.
– Так город-то взлетит к чёртовой матери.
– Оно и надо, чтобы взлетел.
– Не понимаю.
– А что тут понимать… вот только такая беда людей вниз и отбросит. Туда, в пропасть, с горы.
– З-зачем… с горы?
Чтобы на другую гору подняться, что непонятно-то? Дальше надо двигаться, дальше… а если в пропасть не спустишься, на новую гору не поднимешься… – вождь смотрит на экран, только сейчас видит мою игру, – ты что делаешь-то, идиотище?
– А… что?
– А то сам не видишь, а что… э-эх, дебилище… кто же так делает, тут видишь же, три камня в ряд надо, а потом…
Убьёт.
Только что прижимал меня к стенке, допытывался, не проболтаюсь ли кому, не скажу ли. Женат ты, парень, нет, не женат, мать жива, жива, это не к добру, ещё матери сболтнёшь… Я отнекивался, отпирался, ну что вы, никто не узнаёт, кого мы хоронили. Я же всё понимаю, государственная тайна…
И всё-таки…
Убьёт он меня.
Почему-то хочется обернуться, сказать, что лучше пусть он убьёт меня, здесь, сейчас, чем потом пошлёт своих людей пристрелить меня, и мою мать заодно, и всех друзей, а то, может, я уже кому проболтался…
Это всё сын вождя виноват…
Выскочка чёртов…
Что за манера у него: если кто в администрации у папочки работает, так сынок его уже не то что своим работником считает, а чуть ли не своей собственностью. Сколько раз заходил в кабинеты, толкал кого-нибудь из работников, чаще всего меня, говорил:
– Пойдём мосты строить.
Мосты…
Ну да, мосты.
Какие мосты…
Всякие. Разные. Мы строили мосты, когда добирались до очередной вершины горы, до очередного города, и сын вождя первый восторженно вбегал в город, и кричал: вау, телепортация появилась, или – шесть-дэ-эффект, вообще крутяк! Вот тогда-то все расползались по домам, по уютным норкам, обживали город, вешали занавесочки и покупали телевизоры в кредит. Вот тогда-то сын вождя (выскочка!) покупал телескопы, смотрел на горы – которые дальше, дальше, смотрел на дивные города – там, там…
Вот тогда и взбрендило ему в голову – строить навесные мосты между вершинами гор, между городами, между пиками, перебираться – от одного города к другому, бесконечно – вверх. Мосты сгорали, мосты рушились, мосты падали в бездну. Порою мы сами чуть не падали в бездну, спасались с обрушенных мостов каким-то чудом. И не отпускала меня подленькая мыслишка, что если бы сыночек вождя свернулся с моста… вот так… несчастный случай… нечаянно… то я бы… правая рука вождя… я бы…
Убьёт он меня…
– Устал?
Вздрагиваю: не ожидал вопроса.
– А… есть маленько.
– Так дай я понесу.
Забирает у меня лопату. Тащит. Это плохо, оставил меня без лопаты, без оружия. Теперь точно проломит мне голову.
А может, нет…
Жили. Карабкались – вверх, вверх по скалам к очередному городу. Из года в год. Из века в век. Из поколения в поколение. Достигали очередного города, очередного пика цивилизации, и сын вождя открывал ворота города. Жили. Смотрели на далёкие пики, далёкие города – в тумане. Делали прогнозы: что может быть там. Губили свой город – в войнах, в катастрофах. Скатывались – в пропасть, в бездну, с высокой горы – вниз. Дичали, жгли костры, прятались в руинах. Понемногу забывали свою историю, самих себя.
А потом сын вождя смотрел на вершину скалы – где был очередной город. И мы – медленно, но верно поднимались по склону вверх. Потихоньку учились добывать огонь и запрягать в повозки лошадей. Потихоньку рассчитывали число пи и расщепляли атом. И искали в древних книгах ответ, а мы первые идём вверх по горе или кто-то до нас поднимался в горы – с каждым разом всё выше?
Входили в город – сын вождя открывал ворота города. вешали занавески и покупали технику в кредит. Смотрели на другие вершины гор и дальние города.
А потом сын вождя входил в администрацию и толкал кого-нибудь, чаще всего – меня:
– Пошли строить мост.
Убьёт…
Всё равно не поверит, что я никому не скажу.
А может, не убьёт, может, ещё хуже, вернёмся в город, прикажет меня арестовать, бросить в тюрьму, буду там гнить заживо до конца моих дней, потому что слишком много знаю. А однажды ночью усну и не проснусь, скажут – скончался от сердечного приступа.
А как вы хотели, наш вождь – он такой. Сейчас идёт за мной, тащит на себе две лопаты, дышит мне в спину. А потом опустит лопату мне на голову.
Может.
И так уже крепко отметелили меня в камере – в те дни, когда всё случилось…
Тогда…
Тогда…
– Со дня на день война будет, – сказал вождь.
