Марика Становой - Рождение экзекутора
Джи был спокоен и холоден:
— Погуляла?
Она сделала нечеловеческое усилие и все-таки вздохнула сквозь сжатое горло. Преодолевая крупную дрожь и снова забывая дышать, спотыкаясь на каждом движении, выбралась из инкубатора.
Джи склонил голову набок и улыбнулся.
— Подойди ко мне, — Джи указал пальцем на пол перед собой.
Страх сожрал Крошку начисто. Остались только обглоданные кости, которые стремились сломаться, рассыпаться в пыль. Тщательно держа равновесие, не чувствуя свое тело, подошла и опустилась на колени. Любое неосторожное движение — она рассыпется, как шалашик из сушеных косточек.
Джи ласково провел пальцем, обрисовывая овал её лица. Она замерла, ожидая наказания, но чувствовала только тепло нежного касания пальцев, гладящих скулы… Крошка не смогла сдержаться и заплакала, не смея шевелиться, не смея упасть.
— Ты мое орудие. Не друг, не дитя, не член семьи. Ты — вещь, ты мой инструмент, и я использую тебя там, где мне будет угодно. У тебя не может быть других желаний, кроме одного — слушаться меня и делать так, как приказано. Ты не имеешь права убегать. Тебе некуда бежать. Ты хотела сгореть? Так гори.
И она загорелась. Боль ментального образа, проглотившая её, была бесконечна. Лопалась и слезала кожа, обугливались и рассыпались в пепел пальцы, взрывались и испарялись глаза. Крик отмирал на краю губ. Внезапная тишина и покой оглушили. В ужасе просканировала себя, но она была цела. Сердце бешено билось в висках, легкие разрывались, всасывая воздух, тело отзывалось болью в каждой клеточке, но все было цело.
Голос… Голос. Мягко рокочущий родной голос, бесконечно знакомыми обертонами срывал кожу, кромсал мышцы и бился внутри каждой кости:
— Не кричи. Крик отнимает разум и восприятие, отвлекает от боли, уводит от процесса, закрывает цель… Не сопротивляйся боли, не пытайся убежать. Прими её. Впусти в себя, раскройся навстречу и растворись в ней. Стань этой болью, и она выпьет тебя, утешит. Сожжет, и твой пепел развеется… Боли не будет…
И снова она горела, чтобы снова очнуться в тишине… Тьма и покой… Тьма душила прозрачной тишиной… Её нет, но Джи… Он везде…
Не осталось ничего, только голос Джи струился вокруг и творил мир.
— Крошка?
Она открыла глаза.
Она дышит.
Воздух. Тепло.
Джи.
Её бог.
Её жизнь. Её смерть.
— Ты понимаешь, кто я?
Где-то глубоко и незаметно шевельнулся страх. Дрогнула и сразу забылась ненависть, и всю её проглотила любовь.
Крошка, с готовностью растворяясь и отдаваясь, бессознательно зашептала:
— Ты мой император…
— А кто ты?
— Я твоя часть…
— Почему ты живешь?
— Ты так решил…
— Присягай мне.
— Моя душа принадлежит императору, моя жизнь в руках императора, моя цель служить императору, — впервые она прочувствовала смысл присяги. Она повторяла ее много раз, заступая на дежурство у трона вместе с гвардейцами, сопровождая императора на приемах, и только теперь слова присяги прожигали её до дна и добивали; распинали, разрывали на куски, вырывая оборванные ростки того, что было её самой сокровенной частью, её духом.
— Подойди ко мне.
Она почувствовала, как фантом императорской любви покинул её.
Она не могла двигаться, она была выжжена и развеяна; тело не слушалось, надорвавшись пережитой болью, страхом и безнадежностью. С трудом передвигая трясущиеся ноги и помогая себе руками, она перебралась ближе и осыпалась у ног императора. Джи протянул руку. Она отчаянно попросила и Джи принял её истрёпанную душу, и нега унесла последние осколки воли, жалкие обломки сознания.
Джи легко подхватил её на руки и унес к себе… и там она окончательно погибла, развеялась и исчезла во взрыве разделённого и усиленного наслаждения.
Джи тихо шептал, и яд его слов проедал кислотой и клеймил.
Слова невесомым пеплом проникали в беззащитное тело и серой чешуей оседали изнутри, вытесняли сердце…
Крошка соглашалась. Джи знает её самые глубокие желания, она живет только для Джи. Никто не даст ей больше, чем её бог. Никто не знает её лучше, чем её бог. И она не хочет никого и никогда, кроме своего бога. И нельзя ей никакой семьи, никаких друзей, она — урод и она рада, что Джи нашел её и взял к себе. Иначе она бы испортила жизнь себе или кому-нибудь еще, пытаясь жить, как все люди. А так она может быть полезна, её жизнь имеет смысл, она служит императору, она служит империи.
Но внутри, сквозь ту странную пустоту, образовавшуюся за сердцем, что-то тянуло её в бездну. Она никак не могла понять, что тянуло её. Она не могла понять, почему у неё вдруг так пусто внутри. Она не понимала и заплакала.
— Тебе нужно детское оправдание, что ты не виновата, что тебя заставили и я даю его тебе… Но мы же знаем, что ты хочешь сама. Я твоя единственная возможность жить честно, в мире со своими желаниями и нуждами. Я проверял тебя и теперь я уверен в тебе. У нас было два тяжелых года.
— Убей меня, — опять потеряв себя в ласках Джи и опять забывая дышать в его руках, она не могла кричать. Руки Джи — прекрасные руки с изящными и длинными, но сильными пальцами… Она могла смотреть на эти руки часами, лишь бы не видеть его глаза, которые выпивали её одним глотком. Под руками же она растекалась в безвольную массу, способную только всхлипывать, потеряв голос, потеряв себя, забыв представление о мире, не чувствуя время и не ориентируясь в пространстве. Спроси её сейчас, она не скажет, не сможет сосчитать даже до двух. Джи, её бог, её суть собралась в малое зерно, вселенная сжалась до величины рук Джи и жила в нем и билась. Она сама не была. Боль перерастала в наслаждение, и наслаждение было бесконечно…
* * *Утром Джи разбудил ее и ушел в ванную.
Хакисс бессмысленно смотрела на потолок. Скан безвольным осьминогом колыхался по базе, в степи… Крошке казалось, что она растворилась в воздухе, разлетелась невидимым туманом, клочками паутины далеко от базы. Её нет. Но люди, кругом люди… ажлисс… А внутри душный пепел… Она встала и, не зная что делать, пошла вдоль стен, ведя рукой по затейливой резьбе деревянный мебели. Диван… стол… шкаф… Неясное ощущение заинтересовало. Оно было тут всегда, но казалось одним из эффектов базы, тихим голосом подсознания. Но нет, это другое… Словно кто-то глубоко-глубоко под землей кричит. Кричит устало и безнадежно, уже давно не слышно его, но остался след голоса, отпечаток ауры. Отпечаток сознания. Нескольких сознаний. Крошка провела рукой, нащупывая след. Средняя полка. Открыла дверцу и шкатулку, стоящую там. Положила ладонь на пять полных ловушек. Она могла бы отпустить их, если бы у нее был нож. Сгоревший в вулкане. Незнакомые ауры полных кристаллов. А её ловушки нет. Джи спрятал. Крошке на краткий миг стало смешно.
Рука Джи протянулась над плечом, закрывая шкатулку.
— Ты никогда не интересовалась моими вещами…
— И не буду… — с трудом ответила Хакисс. Тело было мертво, душа была мертва. Не было ни сил, ни эмоций. Она с трудом стояла. — Кто там?
— Запасные и неудачные крошки, — хмыкнул Джи. Поцеловал и обнял, прижимая к себе, и отвёл к кровати. Она откинула голову ему на плечо и слушала даже не удивляясь, что у нее нет никаких чувств. — Ты же у меня удачная. Ты никогда не хотела убить меня.
— Я обещала не предавать тебя, — еле слышно произнесла Хакисс. Слова были корявы и сухи, их приходилось выталкивать усилием всего тела. Ее начала бить крупная дрожь. Усталым эхом отозвались напряженные мышцы. Она неуклюже и больно прикусила язык.
Джи укутал её фантомом, растворил дрожь, распустил боль. Сел на кровать и притянул Крошку себе на колени.
— Зачем ты убивал меня? — она спрятала лицо у него на плече. Голова была тяжела.
— Я учил тебя. Без боли нет радости. Экзекутором быть тяжело, но теперь ты готова. Ты — хороший экзекутор. Ты будешь со мной, и я не буду искать никого другого. Легкую жизнь для других надо охранять, и ты будешь помогать мне. Я готовил тебя, чтобы ты могла делать свою работу с минимальным страданием. Чтобы ты могла делать свою работу с удовольствием. Я учил тебя и проверял. Ты же учила биологию: без стрессов нет развития, без проверки нет устойчивости. Ты прошла все проверки. И ты теперь готова. Ты моя упрямая, маленькая, но честная Крошка. Тебя сложно было разбудить. Ты ни за что не хотела мне навредить, и поэтому пришлось просить Криса. Но теперь все будет хорошо.
Джи ссадил ее с колен и встал.
— Подними руки, — развернул длинное голубое платье, которое принес из её шкафа в ванной. — Останешься со мной на завтрак?
— Нет, я пойду к себе, — Крошка покачала головой и добавила почти беззвучно: — И я не хочу быть Хакисс.
В памяти выплыла сказка: «Джи подобрал маленькое умирающее словечко… Собрал все пороки, всё зло мира и запер в экзекуторе…»
