Ник Перумов - Я, Всеслав (сборник)
– Ежели всё так, как ты говоришь, – в полной тишине наконец проронил Всеслав, – то сама понимаешь, не могу я просто так тебе ответить, Соня.
– А что? Что мне сделать?! – вырвалось у неё, руки сами собой прижались к груди.
– Ну… хотя бы расскажи, как тебе такое вообще в голову пришло, верно?
– Как в голову пришло… – Соня потёрла виски, наливавшиеся тупой свинцовой болью. – Я вам расскажу, Всеслав Брячеславич. Знаете, как в детективе: «Я буду рассказывать, а вы поправьте меня, мисс Лора Лайонс, если я где-то ошибусь».
Наверное, впервые в жизни Соня-Смерть, командир боевой группы, за которой числилось немало «нейтрализованных целей», словно классическая гимназистка, героиня слезливых романов Чарской, не знала куда девать руки. С силой сцепила, выгнула пальцы, чуть не выворачивая фаланги из суставов.
– Расскажи. А я послушаю, – с прежним странным выражением проговорил Всеслав.
Соня ощутила гулкую, звенящую пустоту внутри. Почему так всегда бывает, что нужные слова исчезают, разбегаются прочь, как Белые Кролики от Алисы, бросаются прочь по бесконечной норе?..
– Я давно чувствовала… – начала она. Нет, не то, совсем не то! – Искала… Сама не знаю чего. Веры… знания… истины… Но – не то всё, как есть не то! Пустота. Обёртка красивая, а внутри… ну, как с новодельными храмами. По паспорту я православная, как и положено, только на самом-то деле… Я с попами всё больше пулями разговаривала или зажигалками.
– Соглашатели которые, – отчего-то счёл нужным вставить Костик.
Всеслав усмехнулся.
– Я, отрок, слуг Белого Христа люблю не больше твоего. Но давай уж не перебивать твоего командира.
Костик покраснел, поспешно закивал и умолк.
– Не получалось у меня с православием. Никогда не получалось, – продолжала Соня, метнув на Костика выразительный взгляд. – Один раз – я еще соплячкой была, лет двенадцать, не больше – зашла во храм, в Спасо-Преображенский собор, что в Питере; и только через порог – верите ли – все свечи как ветром задуло!
Всеслав беспокойно шевельнулся – видимо, не хотел и не считал нужным скрывать свои чувства.
– Бывает, – кашлянул он, – задувает свечи, когда заходишь в дом Белого Христа. И бывает, что за этим – тот, кого изгнали.
Соня осеклась.
– Постойте, Всеслав Брячеславич… Вы Сатану имеете в виду, что ли? Но ведь…
– Хочешь сказать, что их нет, ни Христа, ни его вечного противника? – взгляд Всеслава приковывал. – Скажем и об этом. Только сперва повесть-то докончи!
– Докончу… – Соня немилосердно терзала собственные пальцы. – И вот… тогда-то… ну, словом, когда совсем уже некуда деться стало… – Она ненавидела себя в эти моменты. Торопилась, сбивалась, лепетала, словно по уши влюблённая старшеклассница на первом свидании. И боялась, смертельно боялась, что хозяин не поверит. – Когда создавалось подполье… много всякого-разного было. Знаете, общества там тайные, красивые названия, страшные клятвы… молодые были, глупые…
– А многие так молодыми навсегда и остались, – сумрачно проронил Всеслав. – Знаю, чем они кончили, через смелость свою отчаянную да бесшабашность…
– Да… почти никого и не осталось, – Соня смогла наконец отвернуться. Неожиданно стало легче. Слова полились сами собой:
– И вот… Мальчишки Иванова начитались, «Руси изначальной», помните – там дружина Чёрного Перуна была… воинское братство, что превыше кровного родства… И говорят: давайте так и назовёмся… а я возьми да скажи: если уж дружина Чёрного Перуна, так надо по всем правилам… знак под мышкой калёным железом выжечь… А они мне – да ты что, девчонка, чего нас подначиваешь, сама небось красоту портить не захочешь, да и боли испугаешься… А я говорю: сами вы первее меня испугаетесь, женщины вообще выносливее, нас природа рожать предназначила и боль терпеть… Ну и… горячие головы, завелись, в самом деле железную метку сделали, был у нас тогда кузнец один настоящий… Стоим мы так, стоим, и я вижу – трусят все. А когда железо рдеющее к тебе эдак подносят… страшно ведь, ой как страшно. В общем… меня словно как подхватило что-то, подхватило да повело, я как заору: тру́сы вы все, давайте, с меня начинайте! Руку так подняла – и сама на метку… Колька-кузнец с перепугу чуть концы не отдал, прут железный едва удержал…
* * *Она говорила, захлёбывась, в отчаянной спешке, говорила самую важную в её жизни речь, слова, после которых можно и умереть, главное – выкричаться сейчас, чтобы ничего не осталось бы потаённого, – а я любовался ею. Загорелая, стриженая, совсем не похожая не вальяжных, белотелых красавиц моей давным-давно минувшей юности, с волосами цвета льна и голубыми глазами – но огня в ней хватило бы на десятерых. Да что там десятерых! – и сотню она сумела бы воспламенить, и тысячу. Признаюсь, когда услыхал, что свечи во храме погасли, едва она вошла, – возникла на миг мыслишка, а не от самого ли Вечного Супротивника явилась ко мне эта команда? Конечно, на самом-то деле никакой он не Великий Враг, а просто «обезьяна бога», как не раз писали умные люди, но сил у него от этого не убавляется. И Белый Христос, потерпев неудачу с одним подходом, вполне может испробовать иной, похитрее, с подсадной уткой. А с чистым мраком мне доселе близко встречаться не приходилось. Хватило одного Данта.
А сейчас она торопливо, забыв об окружающих, расстегивала рубашку. Высоко подняла украшенный шрамом локоть.
В подмышечной впадине темнел выжженный калёным железом Знак Перуна, знак воинов, знак мужского оружного братства, знак, которого я не видел уже невесть сколько веков.
Ноги сами распрямились, заставляя встать. Негоже сидеть вот так вот перед братом, что приняла на себя печать моего Бога.
Трое Сониных спутников глазели на неё, разинув рты. Видно, и для них это стало откровением.
А она всё продолжала, совершенно не стесняясь ни меня, ни покрасневших, почти обратившихся в соляные столпы мальчишек:
– Завопила я тогда, помню… благим матом. А потом… потом всё куда-то поплыло, и я увидела… старика… нет, не старик он был, просто зрелый, сильный такой воин, весь седой. В чёрном доспехе, в руках – топор. Поглядел эдак на меня сурово, а потом вдруг улыбнулся и говорит: «Здравствуй, мол, отроковица, али мужей в земле Русской не стало, что таких, как ты, ко мне посылают?..» Я молчу, язык отнялся, и вообще словно и не я там стою… А воин тот потом вгляделся, брови сдвинул, нахмурился и опять говорит: «А, вижу, вижу, отроковица… ну что ж, помогу тебе в беде твоей. Ступай, ищи… Ищи Всеслава-ведуна, он нынче в новогородских северных лесах уже сколько веков обретается. У того Всеслава есть дивный меч, только он твою землю оборонить и сможет…» Сказал так – и пропал. Ну точно в сказке. Меч-кладенец сыскать… – она хихикнула, натужно и искусственно, всё ещё, видать, не до конца веря в самой глубине души. – Я, конечно, сперва решила… или нет, вру, ничего не решала, сразу, сразу поняла – так оно и есть! Мне потом ребята говорили – ты, мол, в отключке целый час провалялась, народ уже испугался, что помрёшь прямо там. Дыхание искусственное делали, массаж сердца… А потом, – она перевела дух, – потом начались сны. И в каждом сне – вы, Всеслав Брячеславич… ты, княже, Всеслав-ведун. И начала я… искать.
Да. Ни для кого я, похоже, уже не тайна. Но если и впрямь послал её ко мне мой Бог, тот, кому я служил верой и правдой, от кого пришла (и досель остаётся) моя сила?
…А Соня – это дар от него, вдруг подумал я. Второй и, наверное, последний дар за столько веков. И пусть её привёл сюда не только Меч, нет – ведь подспудно она, конечно же, как все смертные, искала доказательств того, что вечная и неизбежная для них тьма в конце пути вовсе не так уж неизбежна, – она именно Дар моего Бога. И я от него не отвернусь.
– И как же искала? – одними губами, не в силах оторваться от её глаз, проговорил я.
Она слабо улыбнулась. Забытая рубашка так и осталась расстёгнутой. Над левой ключицей я увидел еще один шрам – звёздочкой.
– В архивах искала… Необычных людей, что на одном месте живут… ну, знаете, как в тех же детективах… как там к кому дома переходили… А потом… словно как надоумил меня кто-то – стала в битвах искать… странного. И нашла. – Она в упор посмотрела на меня. – Начала с Невской битвы, с Ледового побоища… Куликово поле, конечно же. Сколько там у Боброка конницы было? Неполных тысяча двести, так? Так как они могли всю битву повернуть, а? От края до края поля – пять километров, что в одну сторону, что в другую. Пока ещё весть дойдёт!.. И на этих километрах – каша, каша человеческая, когда только и видишь, что врага, саблей замахнувшегося! Как у нас в учебниках истории пишут – мол, ударил засадный полк, остальные увидели, воспряли, следом навалились? Чушь! – Она даже скривилась, хлопнув ладошкой по столешнице. – Когда насмерть бьешься – вокруг себя ничего уж не видишь, не слышишь. Какое уж там «воспряли»! И подумалось мне… не обошлось там без тебя, Всеслав-ведун… а ещё – не обошлось там без твоего меча. Утонули бы всадники Боброка во вражьем море, и… Словом, с этого у меня всё и началось. Дальше я тоже кое-что нашла. Вот при Бородине тебя точно не было, иначе бы не так кончился этот бой, и у Самсонова тоже… а до того – под Мукденом. Хотя на Крымской войне могли бы и появиться, Всеслав Брячеславич, встать рядом с теми, кто Малахов курган защищал…
