Виктория Угрюмова - Пылающий мост
– Мы нашли оговоренное, но не знаем, отдашь ли ты нам эти вещи.
– Что же это? – спросил шеид, про себя приготовившись соглашаться без раздумий. Он высоко оценил услугу, оказанную ему лурдами. И реально смотрел на вещи: если он сейчас нарушит соглашение, то от Тиладуматти в течение суток не останется камня на камне – он уже видел, что произошло с унгараттами, и вовсе не хотел разделить их горькую судьбу.
– Вон те идолы, – указал Мадурай на две бесформенные груды, теряющиеся в темноте. – Они когда-то были вывезены с Варда твоими подданными; это домашние божества наших предков – мы их любим и хотели бы забрать с собой. Здесь им все равно не находится дела.
Теконг Бессар весьма удивился. Сколько он себя помнил, идолы стояли в углу. Он когда-то пытался расковырять одного из них, чтобы узнать, что там, под слоем глины, но отец запретил ему это делать, сказав, что если это изображения каких-то неведомых духов, то они вполне могут обидеться на такое неуважительное отношение. Сняли их с какого-то из разбившихся о рифы и затонувших в море Сейбо кораблей. Из соображений безопасности – проще говоря, на всякий случай – спрятали в царской сокровищнице. Во всяком случае так объяснял их происхождение отец Теконг Бессара. А как оно было на самом деле, знали, пожалуй, только сами идолы. Ценности в них было ни на грош, а если и была, то шеид о ней не подозревал. И поскольку был человеком разумным, то сразу согласился на просьбу лурдов, не задавая глупых вопросов о том, что делали их домашние божества на Варде – то есть весьма далеко от пылающего Гобира.
– Берите, конечно берите. Если хотите чего-то еще, то я буду рад исполнить вашу просьбу.
– Спасибо, шеид, – ответил Баяндай. – Но сверх уговора нам ничего не нужно. Мы же дали тебе слово.
Теконг Бессар с любопытством следил, как эти диковинные люди станут выносить из подземелья золото и идолов – ведь и то и другое весило немало. Скорее всего человек десять нужно было для того, чтобы справиться с этой тяжестью. Но братья долго не мешкали. Один подхватил полный сундук золотых монет, а второй поднял на плечи обе глиняные фигуры.
Теконг-Бессар точно знал, что внутри они отнюдь не полые.
Так лурды еще раз удивили его – уже на прощание. Вечером того же дня корабль лурдов отчалил от пристани. Прощаясь, Баяндай пообещал шеиду, что будет продолжать следить за тем, как развиваются события на Имане. И непременно придет на помощь, если Теконг Бессару потребуются его услуги. О цене они договорятся потом.
Когда берега Тиладуматти скрылись за горизонтом, Мадурай и Баяндай зашли в просторную каюту, которую занимали вдвоем. Правда, теперь в этом помещении было тесно, потому что большую часть места занимали два огромных глиняных идола.
Теконг Бессар весьма удивился бы, если бы знал, что братья как по команде подняли тяжелые топоры и с размаха вонзили их в глину. Когда первый слой был полностью сбит, под ним обнаружилось дерево. Его постигла та же судьба. В деревянных саркофагах, изрубленных в щепки, лурды нашли металлические сосуды, повторяющие форму больших изображений. С сосудами братья обращались гораздо более осторожно и вскрыли их только полчаса спустя.
В этот миг каждый из них стал обладателем украшения – подвески из зеленого золота. Той самой платы, которую отдал Теконг Бессар за победу над унгараттами.
В памятном сражении под Маягуаной было убито полторы сотни лурдов и несколько тысяч рыцарей ордена унгараттов.
Несколько тысяч душ – вот цена, которую Баяндай и Мадурай заплатили за талисманы Джаганнатхи.
* * *
Магнус и Астерион выглядели настоящими заговорщиками. Каэ только диву давалась, как они умудрились спеться за столь короткое время. Молодой чародей и прекрасный Бог Ветров проводили вместе все свободное время, а это значит – почти целый день плюс изрядный кусок того времени, когда приличные люди предпочитают отдыхать.
С другой стороны, как откомментировал эти события Номмо, приличными людьми тут и не пахло. Магнус только пожал плечами в ответ на эту реплику – по идее полагалось бы оскорбиться, но ведь Хозяин Лесного Огня ничего предосудительного и не сказал, всего лишь чистую правду.
Смерть Рогмо потрясла всех обитателей Салмакиды.
Каэтана не выходила из своих покоев несколько дней и никого к себе не впускала, за исключением Тиермеса, который старался не оставлять ее ни на час; а когда показалась на глаза друзьям, те только охнули. Похожая на скелет, изможденная, с черными кругами под глазами, она силилась выглядеть веселой. Она так и не уронила ни единой слезинки, и Нингишзида в один голос с остальными врачевателями душ твердил, что горькие слезы облегчили бы нестерпимые муки и унесли с собой большую часть боли. Однако никто в мире не мог заставить Каэтану заплакать. Мост тоже не пускал ее, и потому даже в запредельности не могла она найти избавления от своих страданий. Остальные выглядели не лучше: особенно альв, Куланн и молодой чародей, более других любившие полуэльфа. Маленький Номмо, с потускневшим взглядом и свалявшейся шерсткой, не мог найти себе занятия и все время застывал, задумавшись, в неудобной позе, пока его не окликали. Магнус тоже скорбел, однако все время продолжал работать.
Спустя две недели после сообщения о смерти короля эльфов прибыл в Сонандан Манакор Гаронман, наделенный полномочиями принести Каэ присягу на верность и вечное служение от имени своего народа. Интагейя Сангасойя встретила его во всем блеске и величии, на которые только была способна. Она бы с радостью отказалась от эльфийского престола, но память о Мердоке ап-Фейдли и обещание, данное ею при расставании с самим Рогмо, обязывали. Манакор еще гостил в столице, когда явился к Каэтане посланец от хартумского наместника и известил ее, что у могильного холма отныне и навеки поставлен фонтан с веселым дельфином. Удивительно, но именно это письмо Банбери Вентоттена и вызвало наконец горькие слезы у непреклонной прежде богини; а со слезами на смену горю пришла тихая и светлая печаль.
Так или иначе, жизнь постепенно вошла в прежнюю колею. А Каэ с ужасом и тревогой думала о том, какие еще потери придется пережить, прежде чем мир снова обретет покой и счастье.
В тот ясный солнечный день – впрочем, именно такие дни чаще всего случались в Сонандане – Магнус и Астерион долго возились с каким-то чертежом, а затем скрылись с глаз долой и где-то пропадали до самого вечера. За множеством дел их отсутствие не было по-настоящему замечено. И задумались над этим незначительным происшествием немного позже.
Каэтана проснулась оттого, что ее комнату заливал нестерпимо-яркий свет. Она протерла глаза, но оказалось, что смотреть просто невозможно. Тогда она прикрыла их рукой и так вышла на ступени храма. Со всех сторон уже бежали сюда жрецы, слуги, воины и все ее друзья. Интереснее всех было наблюдать за Нингишзидой. И хотя из-за слепящего света не было видно выражения его лица, сама его поза и энергичные жесты уже говорили о многом. Рядом с Каэ оказался вдруг Барнаба, хрустя коржиком, – ей иногда казалось, что толстяк воплотился вместе с этим лакомством и теперь оно никогда не закончится, будучи частью его тела.
– И что это за пожар?
– Кто его знает... Какое-то очередное явление, сейчас поймем.
– Но хоть не враги?
– Нет, злом тут и не пахнет. Просто что-то непонятное, хотя и до боли знакомое.
– Кажется, я узнаю! – взвизгнул Барнаба.
– Ну...
– Э-э-э, нет. Ты сама узнай, – пропел толстяк. – Тут главное – получить море удовольствия.
Каэтана собиралась продолжить эту поучительную беседу, но не вышло. Свет вспыхнул с новой силой, и громовой голос потряс все окрестности:
– Придите и внемлите! Я явился на эту темную и тусклую землю, дабы даровать вам свет! Падите же к моим ногам и трепещите!
Последнее слово как-то особенно раскатисто получилось у этого неизвестного оратора, и эхо еще долго перекатывало его по соседней роще.
– С ума сойти, – сказала Каэтана. – Что это за чушь?
– Это только начало, – ехидно заметил Барнаба, – цветочки, так сказать. А дальше будет веселее и занятнее.
– Спасибо, вот уж утешил так утешил.
– По мере скромных сил стараюсь, – потупил сразу четыре глаза разноцветный чудак.
Свет немного потускнел, поутих, давая собравшимся возможность рассмотреть говорившего. Надо признать, что смотреть и впрямь было на что; сверкающая расплавленным золотом колесница стояла посреди храмовой площади. Она была запряжена столь же ослепительными золотыми грифонами – существами неземной красоты и грации. И колесница, и грифоны были больше нормального размера, но не гигантские. Даже речи не могло быть о том, чтобы сравнить их с Драконами или Змеем Земли.
На колеснице возвышался юноша.
Подобно Тиермесу, тело которого отливало ртутью, он был словно подсвечен изнутри солнцем. Кожа его янтарного цвета казалась теплой и шелковистой на ощупь. Волосы спускались ниже лопаток, так что с первого взгляда его можно было принять и за юную женщину, но это заблуждение тут же развеивалось, когда взгляд падал на его могучие плечи, мускулистые руки и узкие бедра. На юноше была золотистая, искрящаяся туника и высокие, по колено, сандалии. Он опирался на длинное копье с огненным наконечником. Голову украшал сияющий венец с семью высокими зубцами.
