Александр Зорич - Боевая машина любви
Зверда отняла руки от лица, но по-прежнему сидела на корточках, глядя на Лагху исподлобья с обезволенной, словно бы забеленной штукатуркой гримаской глубокого горя.
– Эскорт не обязателен. Я возьму только барона и наших стражей. Не хотелось бы занимать внимание ваших офицеров такими пустяками, как частное путешествие взбалмошной баронессы из диких краев. Кроме этого мне нужна бумага с вашей подписью – гроб барона Санкута я собираюсь взять с собой на Фальм.
– Бумага не проблема. Может все-таки эскорт?
Зверда отрицательно повела головой.
«Без наших людей там очень опасно», – хотел возразить Лагха. Но подумал: «А и ладно. Нарвутся на Жабу, катунцов или жуков-мертвителей – пусть пеняют на себя. Будут не понаслышке знать, что Свод – это не только воспитанные щеголи с шикарными мечами.»
2Эгин сидел на лавке в публичных садах Пиннарина и невидящим взглядом глядел в темно-серую воду декоративного озерца.
Он думал о пропавшем Альсиме, он думал об Овель.
Публичные сады Пиннарина, по сравнению с садами Нового Ордоса, практически не претерпели от множественного сотрясения недр.
Конечно, половина деревьев была выворочена с корнем, а беседки осели и покосились. Но зверей и птиц гвардейцы Сиятельной Княгини успели переловить и эвакуировать в дворцовый зверинец на следующее же утро, не дожидаясь, пока за лебедей и косуль примутся любители даровой дичины.
Еще долго будут в Пиннарине рассказывать анекдоты про то, как именно дородный начальник караула княгини Бат по прозвищу Топтыгин ловил черного лебедя на тонком льду Малого Алустрала – так назывался комплекс из пяти соединенных протоками озер и множества островков, искусно имитирующих далекую западную империю в миниатюре. И как именно лебедь нагадил ему на мундир.
А пока никому не было дела ни до спасенных лебедей, ни до солдат Внутренней Службы, которые бдительно следили за тем, чтобы из озер не черпали пресную воду котелками и ведрами.
Сиятельная Княгиня во всеуслышанье объявила, что не переживет, если что-то изменится в ее любимых Садах из-за этого «каприза природы».
Каждый солдат знал, что лично для него будет значить это Сайлино «не переживет». В лучшем случае – большую порку.
Эгин вдыхал холодный вечерний воздух обеими ноздрями. Его пальцы неспешно перебирали четки.
«А ведь это те же самые четки, с которыми я ходил, чтобы попрощаться с Овель перед отъездом на Медовый Берег», – вдруг вспомнилось Эгину.
Встреча с Овель воскресла в его воображении, как будто все происходило вчера.
Не было смерти, не было трансформаций в теле девкатра, не существовало этих девятисот дней…
Неожиданно для самого себя Эгин поднялся со скамьи и направился на аллею Поющих Дельфинов.
Невдалеке от бронзового изображения дельфина, рядом с которым в лунную ночь можно якобы слышать тихое девичье пение, он и встретился тогда с Овель.
Тогда, перед долгим расставанием, им не удалось сказать друг другу ничего, кроме двух пудов светских банальностей.
Он не посмел даже сорвать с ее губ «дружеского» поцелуя. Слишком много приживалок и охраны топталось тогда вокруг Овель. Слишком послушным, если не сказать, трусливым, был тогда Эгин, для которого вражда со Сводом и гнорром Свода означала ни много ни мало – смерть, а слова «долг» и «порядочность» гвоздили по мозгам не хуже клятв верности и варанского гимна.
«Какой же я был осел! Очень верно таких мужчин называют в Аюте – смелыми трусами…» – с грустью подумал Эгин.
В последние месяцы он мучительно часто возвращался к этой теме и думал о том, как и почему случилось так, что единственная девушка, которую он любил, стала женой другого человека, гнорра Свода Равновесия.
«Ничего уж не поделаешь», – говорил себе Эгин некогда. Но это был тот, давний Эгин, который еще не служил на Медовом Берегу, Эгин, который не знал Авелира.
«Не бывает так, чтобы совсем ничего нельзя было поделать», – вот какого мнения был теперь Эгин по поводу этого брака. Но тема по-прежнему оставалась болезненной – хотя понятие «долг», в особенности, «долг перед Князем и Истиной», уже перестало восприниматься Эгином как абсолютное, всепобеждающее заклинание. Ибо как быть с так называемой «порядочностью»?
Ведь все-таки Овель чужая жена, возможно, у нее уже есть дети от Лагхи… Да и кто сказал, что имя человека, с которым она провела одну-единственную ночь, для нее все еще значит больше, чем завывание ветра в дымоходе?
Пальцы Эгина на пронзительном зимнем ветру совершенно окоченели и он спрятал четки в сарнод на поясе.
В этот момент его взгляд скользнул по спине солдата Внутренней Службы, притаившегося между двух туевых деревьев.
Вначале солдат довольно пристально следил за перемещениями вокруг озера странного стриженного чуть ли не наголо мужчины, одетого не по сезону – Эгина.
Но затем, утеряв к нему всякий интерес, занялся своими прямыми обязанностями – высматриванием охотников за пресной водой из озер. А теперь этот солдат… теперь он…
Эгин не сразу поверил своим глазам. Солдат Внутренней Службы взахлеб целовался с некоей молодой особой в пышной ярко-красной юбке и потрепанной жакетке из кроличьего меха, по виду – из торгового сословия.
«Нарушение средней тяжести через целование на посту. Девять суток дорогорасширяющих работ и пятьдесят шесть ударов плетью», – промелькнула в голове у Эгина строка из Штрафного Бюллетеня Внутренней Службы.
«Вот так. Солдаты Внутренней Службы, оказывается, меньшие трусы, чем офицеры Свода Равновесия. Не говоря уже о бывших офицерах.»
Эта крохотная сцена в полутьме пиннаринских публичных садов и склонила чашу весов в пользу визита к Овель.
3Эгин неплохо знал нравы пиннаринских придворных, хотя никогда особенно ими не интересовался.
Так, ему было известно, что помимо собственных многочисленных поместий и вилл, все, кто вхож ко двору княгини Сайлы, имеют жилые помещения во дворце. Кто – флигель, кто – этаж, а кто и просто две-три комнаты. Гнорр и его супруга были первыми из «вхожих».
Гнорр Лагха был любовником и опорой стареющей княгини, Овель исс Тамай – ее племянницей. Разумеется, флигель, который занимал гнорр, был самым роскошным и располагался в наиболее живописной части дворца – на Буковой Горке.
Вероятность того, что Овель сейчас там, если она вообще в Пиннарине, была весьма высока. Есть такая традиция у варанской знати – сбиваться кучами зимой и рассредоточиваться по виллам летом. Поскольку на улице была, очевидно, зима, Эгином было решено начать со дворца.
Пробраться в резиденцию варанских князей, огороженную каменной стеной в два человеческих роста, никогда не было легкой задачей.
Под стенами расхаживали усиленные караулы с собаками, сад и дорожки освещались так, что даже ночью было светло, как днем.
Единственное, на что рассчитывал Эгин – так это на то, что землетрясение смогло нарушить кое-какие накатанные схемы и проделать в них лазейки для таких как он самоубийц.
Эгин не сомневался в том, что если его поймают, уйти живым ему не удастся ни при каких обстоятельствах.
Он по-прежнему не был вооружен – тот кинжал, что прихватил он из Дома Герольдмейстеров, оружием можно было назвать лишь очень условно.
Подземные толчки разрушили окружающую дворец стену в семнадцати местах. К счастью для Эгина, основные силы караульных сосредоточились именно в точках провала стен, как в местах наиболее вероятных попыток проникновения злоумышленников.
Поэтому Эгин не стал искать легких путей. «Легкие пути на деле – самые трудные», – говаривал когда-то его начальник Норо окс Шин. Будучи человеком черной души, он, однако, смотрел в корень.
Эгину пришлось потратить на поиск благоприятного для проникновения места почти весь вечер.
Наконец он был вознагражден – место было найдено в районе полей для игры в мячи.
Раз в тридцать ударов колокола мимо приглянувшегося Эгину места проходил наряд из трех человек с огромным волкодавом, в котором трудно было не узнать питомца Опоры Безгласых Тварей.
И если караульных бояться было, в общем-то нечего – обычные гвардейцы, то к собаке следовало отнестись со всей бдительностью – эта могла запросто испортить весь план.
Каменные фонари, освещавшие дорожки, ведущие к Буковой Горке, к теплицам, к прудам, были разрушены землетрясением и их, в отличие от тех, что стояли возле самого Дворца еще не успели починить.
Эгин рассчитал, что после того, как он перемахнет через стену, у него будет ровно шесть ударов колокола на то, чтобы добраться до декоративных зарослей тернаунского можжевельника.
У этих зарослей был один, но неоспоримый недостаток – человека, который спрятался в них, не чуяли собаки, или как называли таких в Своде – животные-девять.
«Небось, офицеры Опоры Безгласых Тварей тысячу раз упрашивали Сайлу вырубить весь можжевельник на территории дворца. А Сайла, небось, отвечала им одно и то же: „Эти кусты помнят самого Занга окс Саггора, неужели мне нужно вырубить их из-за каких-то собак!“. А всякое слово, равно как и всякая придурь, Княгини – закон еще более неоспоримый, чем Уложения Свода.
