Александр Зорич - Боевая машина любви
Когда Лараф ковылял ночным лесом по колено в снегу, его как громом поразило: а как же, в таком случае, смог проделать это сам-один любовник Анагелы, когда приходил к ней среди ночи? Кто бросал ему канат через забор?
Ох, до чего же все странно здесь, в этом проклятущем Казенном Посаде! Прочь, скорее прочь отсюда!
Лараф уже углубился в лес не то что на сорок, а на все двести саженей.
Шел мягкий, неспешный снег. Это позволяло надеяться, что глубокий след, оставленный Ларафом, к рассвету окажется засыпанным в достаточной мере. Вряд ли кто-либо успеет обратить на него внимание до рассвета, поскольку окна жилых комнат дома выходят на три других стороны. На лес смотрят только разные хозяйственные пристройки, да еще конюшня, кузница и заброшенная голубятня, соединенная с домом не менее заброшенной галереей…
Лараф остановился. Постоял немного, прислонившись спиной к стволу ясеня, чтобы сосредоточиться. Потом достал нож и сделал на коре кольцевой надрез. Чуть ниже сделал второй такой же точно кольцевой надрез и снял полоску коры.
С первого же раза ему удалось то, чего требовала книга: получить цельный «поясок», который был бы прерван лишь в одном месте. Его Лараф сразу же надел на голову, как шутовскую диадему.
С «браслетами» дело обстояло посложнее. Лараф перепортил с десяток молодых деревьев, пока не одел на запястья по три широких полоски коры.
Затем он примерился и начертил на снегу большой ромб, в который попали ровно семь деревьев. В вершинах ромба Лараф нарисовал по семиконечной звезде. Звезды получились неравновеликими и довольно кривыми.
«На кой ляд семиконечные? Насколько проще были бы пять или шесть лучей! Один-два росчерка – и звезда готова! А над этими до утра можно пропыхтеть».
Но Лараф был подкуплен дружеским настроем книги, который, в действительности, был бы при точном переводе предостерегающим. Он не знал, что мрачная тень-«паучок», которая полгода назад привиделась ему во сне, была вызвана серьезными огрехами в исполнении предписаний книги.
Лараф решил не утруждать себя перерисовыванием звезд. Вместо этого он стал в центр ромба, достал книгу и положил ее горизонтально на правую ладонь.
Указательным пальцем левой руки Лараф вывел на деревянном окладе книги заученное заклинание, одновременно произнося его вслух. Эти же действия он повторил еще два раза.
Книга полегчала настолько, что почти перестала чувствоваться на ладони как вещь. Казалось, что в воздухе повисло бесплотное видение.
«Действует, едрена неделя!» – обомлел Лараф. Он уже видел себя в постели с Тенлиль. А можно и с Анагелой заодно. Да, решительно: ему должны принадлежать обе сестры!
Теперь, как он помнил, нужно убрать руку за спину.
Так он и поступил. Книга обещала повиснуть в воздухе, раскрыться, воспылать негасимым огнем и одарить своего «друга» оракулами на предмет его дальнейших действий, благодаря которым он сможет достичь всего желаемого.
Чего же желал Лараф? Конечно же любви и власти. Как можно больше того и другого.
Вместо этого книга начала падать – медленно, но неуклонно. За несколько ударов сердца застывшего неподвижно Ларафа она преодолела половину расстояния до земли. Он помнил: «будь статуей, что бы ни было». Лараф не шевелился.
Из-под оклада вырвался язычок оранжевого пламени. Вместо ожидаемого запаха серы или просто горелой бумаги в лицо Ларафу пахнуло земляникой. С тихим, но внятным железным скрежетом книга начала открываться, продолжая свое муторное, снулое падение на снег.
Ларафу захотелось закричать благим матом. Ларафу захотелось помочиться. Да какое там «захотелось»!
«Одно дело искать Силы, другое – с ней повстречаться». Из непереведенного Ларафом творческого наследия ледовооких.
Лараф бросился бежать, но почти сразу наткнулся на невидимую преграду, проходившую там, где по снегу шла одна из линий, составлявших ромб Большой Работы. Преграда отбросила Ларафа назад и он упал на снег.
Вскочил на ноги, затравленно огляделся.
Раскрытая книга лежала на снегу. Ее разворот лучился грязно-зеленым светом.
Снег вокруг книги пришел в движение. Будто большая рыба или исполинский крот ходил кругами под хладным пушистым покровом. Безжизненная стихия зимы оживала, вспучивалась волнами, снежинки собирались в желто-белые шевелящиеся сгустки и срастались, образуя пока еще неясные очертания чего-то или кого-то. Гамэри!
– Выпусти меня, подруга! – заорал Лараф во всю глотку. – Выпусти отсюда!
Он не думал о том, что его могут услышать в доме. Впрочем, в доме не услышали бы и рев Морского Тритона. Начертанная Ларафом на снегу фигура не только поглощала все звуки, но и вырезала из пространства само место Большой Работы.
Даже гнорр Свода Равновесия, находясь снаружи, не увидел бы ровным счетом ничего интересного. Проходя в одном локте от Большой Работы, он даже не заподозрил бы, что в ландшафте чего-то не хватает – например, семи деревьев, некоторого количества снега и ошалевшего от страха отпрыска семейства Гашалла.
Лыжный пикет Свода, совершающий свой еженощный обход Казенного Посада, безмятежно проскользил в полулиге от преступления века в процессе его совершения. Настроение и чувства у двух рах-саваннов Опоры Единства были самыми обычными, то есть никакими.
Лараф без разбора выкрикнул несколько заклинаний, которые подвернулись ему на язык.
С гневным пришепетыванием над его головой пронесся клочок непроглядно черной тьмы.
Три подснежника, выстрелив на высоту человеческого роста омерзительно мясистые стебли, мгновенно рассыпались кирпично-оранжевым туманом.
Один из ясеневых «браслетов» на запястье Ларафа разошелся на множество отдельных волокон, каждое из которых превратилось в женский волос, а каждый волос юрко вплелся между нитями ткани на манжете его рубахи.
«Семь Стоп Ледовоокого» прыгнули на грудь своему очманевшему повелителю. Да так и остались там висеть, прижавшись к его груди, словно бы книга чего-то смертельно испугалась.
Сразу же вслед за книгой на Ларафа надвинулось существо, не то выбравшееся, не то собравшееся из снега.
Лараф не успел его толком разглядеть, поскольку вновь попытался бежать. Он был уверен, что теперь-то сможет прорвать невидимую ромбическую завесу.
Не тут-то было! Он заставил себя обернулся, прижимаясь к завесе спиной.
Ветер, которого не было и быть не могло, развевал на удлиненной голове огромного мохнатого зверя змеистые космы. В глазах мельтешили оранжевые огоньки. Существо стояло на четырех лапах, но даже в таком положении было выше Ларафа.
От ужаса он так и не сообразил, на что же похожа эта грандиозная туша, хотя позднее понял, что в целом – на медведя. Только медведь имел невиданный белый цвет, непривычную, псовую форму головы и совершенно немыслимую для этого зверя конскую (женскую?) гриву.
Страшный гость подошел к нему вплотную и, не мигая, уставился на Ларафа.
– Добрый вечер, – выбили стучащие от страха зубы Ларафа.
– Исполнение заветных желаний… – глухо проскрипел медведь. – Считай, что твоим заветным желанием было в живых остаться, ублюдочное твое рыло…
– Да, да, да, да, да!
Лараф ожесточенно закивал головой.
Медведь небрежно махнул лапой и Лараф почувствовал, что из его раскрывшегося настежь живота потоком хлещет кровь.
Следующим ударом медведь погасил сознание Ларафа.
ГЛАВА 9. ЖЕЗЛЫ И БРАСЛЕТЫ
«Сам воздух Пиннарина склоняет к любовным утехам.»
«Эр окс Эрр, победитель нелюдей». Варм окс ЛаргисФальмские гости находились в Пиннарине уже четвертый день.
Этого небольшого срока Лагхе вполне хватило, чтобы привыкнуть к искрометным встречам со Звердой, которые они умудрялись проворачивать едва не по пять раз на дню в самых неожиданных закутах города. В последний раз, например, три минуты назад – на бухтах корабельных канатов в Арсенале.
Лагхе хватило этих дней и для другого. Он окончательно уверился в мысли, что навязчивых послов следует выпроводить домой как можно быстрее.
А для этого нужно поторопить проклятую клику военных, магнатов и просто праздных аристократов-маразматиков, которые составляют Совет Шестидесяти и от которых зависит: быть союзу с Фальмом или не быть? Отправить ли экспедиционный корпус на северный полуостров для войны с бароном-оборотнем из Гинсавера или ограничиться ценными подарками баронам Маш-Магарт?
Окончательное решение постановили принять через десять дней.
«Что изменится за это время?» – гневно вопросил Лагха у Сайлы.
«За это время может хоть фальмская сучка тебя уломает», – ехидно ответила Сиятельная.
Она оказалась одновременно права как никогда, и не права как всегда. Своим всепроницающим женским чутьем Сайла раскусила интрижку своего любовника с фальмской баронессой, она даже смогла понять, что Лагха влюблен, если только это слово вообще что-то значило применительно к гнорру.
