Владимир Аренев - Правила игры
– Что с тобой? – Это, разумеется, была... Здесь я запнулся – никак не мог вспомнить, как же зовут девушку. Проклятие!
– Ничего, Тэсса. Все в порядке. – Ну вот, вспом...
О демоны!!! Опять!
Я схватился за голову и закусил губу, чтобы не закричать. Мне стало невыносимо страшно и захотелось оказаться как можно дальше от этой гостиницы, от этих людей, от этой войны, от необходимости принимать решение, обрекая тем самым на смерть своих солдат, подальше от всего... от всего...
– Что с тобой? – повторила она. – Кажется, тебе стоит лечь и как следует отдохнуть.
– Д-да, – запинаясь, выговорил я. – Конечно, ты права. Но сначала я все-таки схожу поем.
Остальные, к счастью, торопились в Большой зал и поэтому не были свидетелями нашего диалога. В противном случае, думаю, мне вполне могла грозить смирительная рубашка (если таковая имелась в медарсенале «Последней башни»).
За столом я старался вести себя как можно нейтральнее, почти не говорил и смотрел преимущественно в собственную тарелку. Никто, кажется, так ничего и не заподозрил.
Но это уже не имело значения. Я знал, что болен, и знал, что не могу довериться здесь ни единому человеку. Потому что в этом случае они меня наверняка поместили бы в гостиничный лазарет, а мой багаж подвергся бы осмотру. Даже Карна (а тем паче – Данкэн) не стали бы укрывать меня, если б заподозрили во мне душевнобольного. Следовательно, я должен был действовать в одиночку, и действовать быстро (проявляя свойственную большинству психов находчивость и осторожность).
Но нужно успокоиться. И поразмыслить над тем, что же мне делать. Понятно – бежать! Но как?
Закончив ужинать, я отправился к себе с твердым намерением не засыпать прежде, чем что-нибудь придумаю.
И вот тут-то обнаружил на столе оставленный еще утром сверток.
Ах да! книга «академика». Ну что же, поглядим.
Я развернул и оторопело уставился на уже знакомый мне заплесневелый фолиант.
Ха! И еще три раза – ха! Похоже, до слуг ту кучу мусора, что я нашвырял, когда выбирался... – интересно откуда? – в общем, ту кучу мусора до слуг обследовал еще кое-кто. И мне кажется, я знаю – кто.
Но если честно, я был полностью на стороне господина Чрагэна. Уже одно то, что он стал причиной беспокойства нашего невозмутимого повествователя, делало «академика» в моих пристрастных глазах героем.
Потом я сообразил, что недавно переведенный листок – отсюда же, из этой книжки, – увязал с этим беспокойство о пропаже со стороны Мугида и заинтересовался. Что же особенное в нем, в этом фолианте?
Раскрыл и стал переводить.
... Позднее, ближе к рассвету, я наконец понял, что же такое важное позабыл. Закрыл книгу, блокнот с переводом и уснул спокойным сном... сумасшедшего, который отыскал черный ход из своего персонального дурдома. Конечно, мне не хватало еще ключа, но я был уверен, что отыщу подобную малость. Обязательно отыщу.
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
Я спал мало, но, проснувшись, чувствовал себя бодрым. Сегодня был особенный день, и это витало в воздухе, как сладкая пыльца во время весеннего цветения.
Не дожидаясь, пока заявится слуга, я поднялся и направился в Большой зал. Предварительно, разумеется, ненадежнее спрятав книгу вместе с блокнотом.
Постепенно собрались и остальные Господин Чрагэн, мой загадочный заказчик перевода, как и в прошлый раз, старался не показывать, что нас связывают общие дела. Я, впрочем, не сердился. У каждого свои причуды, а эта, помимо прочего, имела под собой определенные основания. Думаю, если бы Мугид узнал о том, что книга все это время находилась у «академика»... и что я ее переводил... Одним словом, я и сам не горел желанием дать знать всему миру, что имею отношение к Мугидовой пропаже.
По уже заведенному порядку после завтрака все мы спустились в повествовательную комнатку. По дороге Карна сделала попытку справиться о моем здоровье, но я ответил туманно, хотя и хотел бы сказать ей совершенно другие слова. Тем не менее мой план требовал иного, и я вынужден был следовать задуманному, чтобы все прошло как нужно.
Данкэн в очередной раз – не надоедает же человеку! – стал требовать от Мугида «конкретики», но на него шикнул генерал, мол, давайте-ка лучше узнаем, что же случилось дальше.
Повествователь оглядел свою аудиторию, спокойно кивнул и сказал, что, пожалуй, начнет.
ПОВЕСТВОВАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ
Пожалуй, стоит начать, – подумал Обхад, наблюдая, как на небе проклевываются дыры звезд. – Не держать же их здесь до ночи.
Ятру бесстрастно сидели у костра и молчали, глядя на пламя. Обделенный был рядом с ними и, кажется, совершенно не беспокоился о своей участи. Джулах по-прежнему спал в шалаше.
Но Ха-Кынг до сих пор не пришел. Это было странно. Начинать без него Обхаду не хотелось, да он и не знал, если честно, – с чего.
Разумеется, вождь не обязан являться по первому же зову... а все-таки.
В это время за спиной кто-то пошевелился, нарочито громко, словно проявляя уважение к Обхаду, не способному услышать приближение ятру
– Я пришел, – сказал Ха-Кынг, ступая в освещенный пламенем костра круг. – Мне уже все известно.
Тысячник поднялся и сурово (по возможности) посмотрел на горца.
– Твои люди позволили этому, – кивок в сторону Обделенного, – невозбранно ходить здесь
– Позволили. – Ха-Кынга обвинения Обхада не смутили. – Это моя ошибка. Однако на нем – печать Богов.
– Боюсь, что это – подделка. Шпион хуминов. И до тех пор, пока он не подвергнется проверке, он останется под подозрением.
– Но как ты можешь проверить? Он ведь Обделенный. Однако у тысячника было вдосталь времени, чтобы подумать над этим вопросом.
– Заберите его в свой поселок. И не спускайте глаз до тех пор, пока война не закончится. Ха-Кынг покачал головой:
– Это невозможно. Обделенный не должен жить с людьми, иначе печать Богов ляжет на весь поселок.
Показалось или человек у костра на самом деле иронически взглянул на тысячника?
– В таком случае он будет жить с нами, на Коронованном, – непреклонно заявил Обхад. – И пускай несколько твоих людей постоянно наблюдают за утесом, чтобы этот Обделенный, часом, не обделил нас своим присутствием.
– Да, – просто кивнул Ха-Кынг. – Так будет.
– Благодарю. – Тысячник присел к костру и пристально досмотрел в глаза своему пленнику. Ну-ка, что ты сделаешь теперь?
Горцы поднялись и по знаку своего предводителя исчезли, в сумерках. Последним ушел Ха-Кынг, прощально кивнув задумчивому Обхаду.
Тысячник некоторое время посидел, размышляя над непонятными обычаями. Потом подошел к краю утеса и взглянул «На дно ущелья. Еще раньше Обхад заметил приготовления хуминов у Юго-Западной, но все же как-то не верилось, что те собираются сегодня же взять штурмом вторую башню. И тем не менее что-то они там делали... А уж колокола звонили сегодня пуще обычного.
Обхад вернулся к костру, присел. Обделенный хранил молчание, как скряга – свое золото. Глядел в раскаленные уголья, ворошил их посохом.
Позади в шалаше зевнул, поднимаясь, Джулах.
В молчуне, сидящем напротив Обхада, наметилась неуловимая перемена. Он не поменял ни положения тела, ни выражения лица, но – внутри словно напрягся.
– У нас – гость, – не оборачиваясь, бросил тысячник.
– Вижу, – спокойно сказал жрец. – Кто такой?
– Местный умалишенный. Хотя я подозреваю, что на самом деле – искусный артист.
– Все может быть. Разговаривает?
– Горцы сказали – нет.
– Что в ущелье?
– Юго-Восточная пала. Юго-Западную, кажется, собираются сегодня штурмовать. Безрассудство.
– Как знать... – Джулах все это время стоял за спиной Обхада и вдруг быстрым рассчитанным движением ударил его по затылку. – Как знать, – сказал он уже совсем другим тоном. – Как знать.
Обделенный медленно поднялся с земли и блеснул в сумраке белками глаз:
– Что теперь?
Не отвечая, Джулах присел и сжал запястье тысячника – проверял пульс.
– Жив, – проговорил почти довольно.
– Добить его, – предложил Обделенный. Джулах покачал головой:
– Ни в коем случае. Он в большей степени пригодится нам живым. Сейчас...
Он сбегал в шалаш, принес оттуда свой дорожный мешок и достал из него небольшой пузырек. Откупорил и влил жидкость в рот Обхаду
– Но он же не проглотит...
Джулах только отмахнулся.
– Собирайся, – приказал он, вкладывая пузырек обратно в мешок. – Нужно торопиться – покамест не поставили дозоры, как обещал Ха-Кынг. Все выведал? Получится уйти?
Обделенный уверенно кивнул.
– Тогда – в путь, – велел Джулах.
Они скользнули во тьму по тропке, спускаясь к подножию Коронованного, оставив на поляне догорающий костер и безжизненного Обхада.
/смещение – неожиданный удар по голове, в глазах зажигаются огни/
Голова страшно болела, раскалывалась от колокольного звона, но Талигхилл не уходил. Он должен быть здесь и сейчас.
Тощий звонарь с вислой губой, разделенной пополам старым шрамом, отдал ему свои затычки и время от времени, когда выдавалась пауза в разговоре, уважительно поглядывал на правителя. Выдерживать такой гул было непросто.