Энн Фортье - Джульетта
Когда чума, наконец, отступила, мир изменился. Доска людской памяти была начисто вымыта, стерлись воспоминания и о добрых делах, и о худых. Выжившие были слишком заняты насущными нуждами, им было не до искусства и старых сплетен, и история Ромео и Джульетты превратилась в слабое эхо иного мира, иногда вспоминаемое, но в основном отрывками. А могила пропала навек, исчезла под огромным курганом умерших от чумы, и мало кто помнил о ценности статуи. Маэстро Амброджио, лично вставлявший драгоценные камни и знавший им цену, как и многие, умер во время чумы.
Выслушав все, что старая монна Сесилия знала о монахе Лоренцо, монна Мина решила, что кое-что все-таки можно сделать, чтобы умиротворить мятежный призрак. Поэтому в день, когда молодой супруг был особенно нежен с Миной, перед тем как отбыть по делам, она приказала шестерым сильным слугам следовать за ней в подземелье и поднять полы в старинной пыточной камере.
Слуги повиновались с неохотой и отвращением, но хозяйка терпеливо стояла рядом, пока ломали пол, и улещивала их обещаниями пирожных и всяких лакомств, поэтому они не осмелились пожаловаться.
За утро они нашли кости не одного, но нескольких человек. Сперва от зрелища смерти и разложения слугам свело желудки, но когда они увидели, что монна Мина даже не дрогнула, хотя и побледнела, преодолели свой страх и вновь взялись за работу. День шел, и слуги прониклись невольным восхищением к молодой женщине, проявляющей несвойственную ее полу твердость, чтобы избавить дом от злых чар.
Когда все останки были найдены, монна Мина приказала завернуть их в саваны и отнести на кладбище, кроме костей, выглядевших как будто не такими старыми, как другие. Она была уверена, что это брат Лоренцо. Не зная, как лучше поступить, она некоторое время просидела рядом с останками, глядя на серебряное распятие, зажатое в кулаке покойного, пока у нее не родился план.
До свадьбы у монны Мины был исповедник, праведный человек с юга, из города Витербо, который часто рассказывал о тамошнем городском соборе Сан-Лоренцо. Вот прекрасное место для останков монаха, подумала Мина. Святые братья помогут ему упокоиться вдали от Сиены, где он познал невыразимые страдания.
К возвращению мужа у монны Мины все было готово. Останки брата Лоренцо были уложены в деревянный гроб, готовый к погрузке на телегу, и к ним прилагалось письмо к священникам Сан-Лоренцо, кратко объясняющее, что в земной жизни этот человек много страдал и заслужил покой. Единственное, чего ей недоставало, чтобы осуществить задуманное, - это разрешения мужа и пригоршни монет, но монна Мина была умной женщиной и всего через несколько месяцев брака поняла, что хорошая ночь наутро делает мужчину на удивление покладистым.
На следующее утро, когда у палаццо Салимбени еще не рассеялся ночной туман, монна Мина стояла у окна своей спальни, слушая мирное дыхание спящего супруга, и смотрела, как телега с гробом уезжает в Витербо. На шее у монны Мины висело серебряное распятие брата Лоренцо, почищенное и отполированное. Первым побуждением молодой женщины было положить его в гроб вместе с останками монаха, но потом она решила сохранить крест как залог их мистической связи.
Она не знала, почему брат Лоренцо объявился через нее и заставил ее руку вывести на стене старое проклятие, навлекшее чуму на род Толомеи, но у нее было чувство, что он сделал это из доброты, намекнув Мине, что в ее силах найти средство все исправить. И пока она не найдет такой способ, то будет хранить у себя распятие, чтобы всегда помнить о строках на стене и о человеке, чья последняя мысль была не о себе, но о Ромео и Джульетте.
VII.I
Иди, дитя, и вслед счастливых дней
Ищи себе счастливых ты ночей.
Когда маэстро Липпи дочитал последнюю фразу, мы некоторое время сидели в молчании. Вообще-то текст на итальянском показался мне прекрасным предлогом, чтобы увести беседу от Алессандро, оказавшимся Ромео, но знай я, что повествование заведет нас в такие мрачные места, пожалуй, оставила бы его в сумке.
- Бедняга монах, - сказала Дженис, осушив свой бокал. - Тоже не дождался хеппи-энда.
- Мне всегда казалось, что у Шекспира он чересчур легко отделался, - сказала я, пытаясь оживить беседу. - В «Ромео и Джульетте» монах разгуливает по кладбищу, где повсюду трупы-трупы-трупы с красными от крови руками, и даже признается, что стоял за всей этой петрушкой с роковым срывом плана и сонным зельем… И ничего. Монтекки с Капулетти должны были хотя бы попытаться спросить с него за все.
- Может, так и было, - сказала Дженис, - только позже. «Одних прощенье, кара ждет других»… Похоже, история не закончилась, когда закрылся занавес.
- Еще как не закончилась, - согласилась я, глядя на текст, который только что читал маэстро Липпи. - Вот и мама считала, что до сих пор продолжается.
- Это, - сказал маэстро Липпи, все еще хмурясь по поводу злодеяний старого Салимбени, - очень тревожно. Если брат Лоренцо действительно написал такое проклятие и оно приведено здесь дословно, тогда теоретически все будет тянуться до бесконечности, пока… - Он нашел в тексте абзац и процитировал: - «Пока вы не исправите содеянного, на коленях покаявшись перед Пресвятой Девой, и Джульетта проснется и увидит своего Ромео».
- О'кей, - перебила его Дженис, с детства недолюбливавшая суеверия. - Тогда у меня два вопроса. Первый - кто эти «вы»?
- Ну, это же очевидно, - перебила уже я сестрицу. - Он призывает «чуму на оба ваши дома». Речь явно идет о Салимбени и Толомеи, которые в тот момент были в подземелье и присутствовали при пытке. Раз мы из рода Толомеи, стало быть, тоже прокляты.
- Тебя только и слушать! - язвительно сказала сестрица. - Из рода Толомеи! Подумаешь, фамилия!
- Фамилия и гены, - поправила я. - У мамы были гены, у папы - имя. Так что никуда не денешься.
Дженис не обрадовали мои аргументы, но делать было нечего.
- Ладно, по крайней мере честно, - вздохнула она. - Значит, Шекспир ошибся: не было никакого Меркуцио, погибшего по глупости и призвавшего чуму на дома Ромео и Тибальда. Проклятие исходило от монаха. Чудненько. Но тогда у меня второй вопрос: вот если реально поверить в существование этого проклятия, что тогда? Как можно поглупеть настолько, чтобы попробовать его снять? Ведь речь идет даже не о покаянии, а об «исправлении» содеянного, черт бы все побрал! А как? Нам что, выкопать старого Салимбени и заставить его изменить решение и… и… и притащить в собор, чтобы он упал на колени перед алтарем или где там полагается падать? Я-вас-умоляю! - Она с вызовом глянула на нас с маэстро Липпи, словно это мы подкинули ей проблему. - Не лучше ли будет улететь домой, оставив дурацкое проклятие здесь, в Италии?
- Мама сделала это целью своей жизни, - ответила я. - Она старалась не поддаваться и остановить проклятие. Наша миссия - закончить начатое мамой, мы ей многим обязаны.
Дженис ткнула в мою сторону побегом розмарина.
- Хрена собачьего мы ей обязаны! - начала она, но, увидев мои сузившиеся глаза, спохватилась и закончила спокойнее: - Если на то пошло, мы обязаны ей только тем, что остались в живых.
Я тронула распятие, висевшее у меня на шее.
- Я это и имела в виду. А если мы хотим оставаться в живых долго и счастливо, тогда у нас просто нет иного выхода, кроме как остановить проклятие. Ты и я, Джианноцца. Больше некому, других не осталось.
Взгляд сестрицы говорил, что она смягчилась и признает мою правоту, но природная вредность мешает в этом признаться.
- Это хрен знает что, - сказала она. - Ну ладно, предположим на секунду, что проклятие действительно существует и что, если мы его не остановим, оно реально убьет нас, как убило маму и папу. Вопрос в том, как. Да нет, балда, я имею в виду, как остановить проклятие!
Я взглянула на художника. Весь вечер маэстро был непривычно серьезен, но и он не знал ответа на вопрос Дженис.
- Не знаю, - призналась я. - Как-то через золотую статую и кинжал с палио, хотя я пока не понимаю, каким образом.
- Раз-два, кружева! - Дженис всплеснула руками. - Прям берегись, проклятие! Вот только мы не знаем, где статуя. В трактате сказано, что Салимбени похоронил их в самой что ни на есть священной земле и поставил стражу в часовне, но это может быть где угодно. Короче, где статуя, мы не знаем, а ты к тому же потеряла кинжал и знамя. Поразительно, что ты еще не посеяла распятие, хотя мне оно не кажется ценной вещью.
Я посмотрела на маэстро Липпи.
- Книга, которая у вас есть, о «Глазах Джульетты» и могиле… Вы уверены, что там ничего об этом не сказано? В прошлый раз вы посоветовали мне спросить Ромео.
- И вы спросили?
- Нет, конечно! - с раздражением ответила я, хотя знала, что нечего на зеркало пенять. - Я до сегодняшнего дня не знала, что он Ромео!
- Тогда почему бы вам, - спросил маэстро Липпи как само собой разумеющееся, - не спросить его при следующей встрече?
