Дэвид Линдсей - Путешествие к Арктуру
Несколько минут он напряженно вглядывался, а затем зарыдал. К нему подошла Тайдомин, и он встал на ноги.
Кровь бросалась ему в лицо и вновь отливала. Лишь через некоторое время он смог заговорить. Тогда он с трудом выдавил:
– Ты заплатишь за это, Тайдомин. Но сначала я хочу услышать, почему ты это сделала.
– Разве у меня не было причины? – спросила она, опустив глаза.
– Это была дьявольская жестокость в чистом виде.
– Это ради Кримтифона.
– Она никакого отношения не имела к его смерти. Я говорил это тебе.
– Ты верен ей, а я верна ему.
– Верна? Ты совершила ужасную ошибку. Она не была моей любовницей. Я убил Кримтифона совершенно по другой причине. Она к этому была совершенно непричастна.
– Разве она не была твоей любовницей? – медленно спросила Тайдомин.
– Ты совершила ужасную ошибку, – повторил Маскалл. – Я убил его потому, что он был жестоким чудовищем. Она была так же неповинна в его смерти, как и ты.
Лицо Тайдомин стало жестким.
– Значит, ты повинен в двух смертях.
Наступила жуткая тишина.
– Почему ты мне не веришь? – спросил Маскалл, побледнев и обливаясь потом.
– Кто дал тебе право убивать его? – сурово спросила Тайдомин.
Он ничего не сказал, возможно даже не слышал ее вопроса. Она два-три раза вздохнула и начала проявлять нетерпение.
– Раз ты его убил, ты должен помочь мне его похоронить.
– Что нужно сделать? Это такое страшное преступление.
– Ты страшный человек. Зачем ты сюда явился, чтобы сделать все это? Кто мы тебе?
– К несчастью, ты права.
Вновь последовала пауза.
– Что толку тут стоять, – сказала Тайдомин. – Ничего не поделаешь. Ты должен пойти со мной.
– Пойти с тобой? Куда?
– На Дискурн. На дальней стороне его есть горящее озеро. Он всегда хотел, чтобы его после смерти бросили туда. Мы сможем сделать это после блодсомбра – а пока мы должны отнести его домой.
– Ты бесчувственная, бессердечная женщина. Почему его следует хоронить, в то время как эта бедная девушка останется непохоронненой?
– Ты знаешь, что об этом и речи быть не может, – спокойно ответила Тайдомин.
Глаза Маскалла возбужденно метались, ничего не видя вокруг.
– Нужно что-то делать, – продолжала она. – Я пойду. Не хочешь же ты остаться тут один?
– Нет, я не могу оставаться здесь – и зачем? Ты хочешь, чтобы я нес труп?
– Он же себя не понесет, а его убил ты. Может быть, у тебя на душе станет легче, если ты понесешь его.
– Легче на душе? – оцепенело сказал Маскалл.
– Угрызения совести облегчает лишь одно – добровольная боль.
– А у ТЕБЯ нет угрызений совести? – спросил он, пристально глядя на нее тяжелым взором.
– Это твои преступления, Маскалл, – сказала она тихим, но ехидным голосом.
Они подошли к телу Кримтифона, и Маскалл взвалил его на плечи. Оно оказалось тяжелее, чем он думал. Тайдомин не предложила ему помощи, чтобы поудобнее положить ужасную ношу.
Она пересекла перешеек, Маскалл следовал за ней. Тропа их то шла по солнцу, то забегала в тень. Бранчспелл сиял в безоблачном небе, стояла невыносимая жара – пот ручьями струился по лицу Маскалла, и труп, казалось, становился вся тяжелее и тяжелее. Тайдомин все время шла впереди. Глаза его невидящим взглядом сверлили белые женственные икры ее ног; он не смотрел ни вправо, ни влево, и все больше мрачнел. Через десять минут он вдруг отпустил свою ношу, и она соскользнула на землю, раскинув руки и ноги. Он окликнул Тайдомин.
Она быстро оглянулась.
– Иди сюда. Мне только что пришло в голову, – рассмеялся он, – почему я должен тащить этот труп – и почему я вообще должен идти за тобой? Удивительно, почему я раньше не сообразил.
Она мигом подошла к нему.
– Я думаю, Маскалл, ты устал. Давай сядем. Ты, наверно, проделал утром длинный путь?
– О, это не усталость, а неожиданный проблеск здравого смысла. Ты знаешь хоть одну причину, почему я должен играть роль твоего носильщика? – Он вновь рассмеялся, но тем не менее сел на землю рядом с ней.
Тайдомин не смотрела на него и не отвечала. Она наклонила голову, повернувшись лицом к северному небу, где еще сиял свет Альпейна. Маскалл проследил за ее взглядом и тоже минуту-другую в молчании разглядывал сияние.
– Почему ты молчишь? – спросил он наконец.
– На какие мысли наводит тебя этот свет, Маскалл?
– Я говорю не об этом свете.
– Разве он не вызывает в тебе никаких мыслей?
– Предположим, вызывает. Какое это имеет значение?
– Не о жертве?
Маскалл вновь нахмурился.
– Жертве чего? Что ты имеешь в виду?
– Разве тебе до сих пор не приходило в голову, – сказала Тайдомин, глядя прямо перед собой и говоря в своей изящной суровой манере, – что вряд ли это твое приключение закончится, пока ты не принесешь некоторого рода жертву?
Он не ответил, а она больше не сказала ничего. Через несколько минут Маскалл сам встал и грубо, почти зло, вновь забросил труп Кримтифона на плечо.
– Далеко нам идти? – спросил он сердито.
– Час ходьбы.
– Иди вперед.
– Однако это не та жертва, которую я имею в виду, – сказала Тайдомин, направляясь вперед.
Почти сразу же дорога стала тяжелее. Им приходилось переходить с пика на пик, как с острова на остров. Иногда они могли перешагнуть или перепрыгнуть, иногда приходилось пользоваться грубыми мостами или поваленными деревьями. Похоже, по этой тропе ходили часто. Внизу, под ними, зияли черные непроглядные пропасти – а на поверхности сияло солнце, сверкали веселые разноцветные камни, хаотически сплетались странные растения. Попадались бесчисленные рептилии и насекомые. Последние были толще, чем на Земле, а следовательно, еще более отвратительны, некоторые из них поражали своими размерами. Одно чудовищное насекомое размером с лошадь стояло посреди их тропы, не двигаясь. Панцирь покрывал его, челюсти походили на ятаганы, под телом виднелся лес ног. Один злобный взгляд Тайдомин, и насекомое, отпрянув, рухнуло в бездну.
– Что могу я предложить, кроме своей жизни? – неожиданно нарушил тишину Маскалл. – И какая в этом польза? Это не вернет бедную девушку обратно к жизни.
– Жертву приносят не ради пользы. Это наказание, которое мы платим.
– Я это знаю.
– Суть в том, сможешь ли ты продолжать наслаждаться жизнью после того, что случилось.
Она подождала, чтобы Маскалл поравнялся с ней.
– Ты, наверное, думаешь, что я не вполне мужчина – ты думаешь так, потому что я позволил бедной Ошикс погибнуть вместо меня.
– Да, она погибла вместо тебя, – сказала Тайдомин тихим, многозначительным голосом.
– Это была бы твоя вторая ошибка, – ответил Маскалл также твердо. – Я не был влюблен в Ошикс, и я не влюблен в жизнь.
– Твоя жизнь и не требуется.
– Тогда я не понимаю, чего ты хочешь и о чем ты говоришь.
– Не мне требовать от тебя жертвы, Маскалл. Это была бы уступка с твоей стороны, а не жертва. Ты должен дождаться, пока не почувствуешь, что тебе ничего другого не остается.
– Все это очень загадочно.
Разговор внезапно прервался долгим ужасающим рокочущим звуком обвала, раздавшимся откуда-то неподалеку, впереди. Он сопровождался сильным сотрясением почвы под ними. В испуге они взглянули туда, как раз вовремя, чтобы заметить исчезновение огромной части поросшей лесом местности менее чем в двухстах ярдах от них. Несколько акров деревьев, растений, камней и почвы со всей фауной, как по волшебству, пропали у них на глазах. Появилась новая пропасть, вырезанная будто ножом. За дальним ее краем над самым горизонтом горело синее сияние Альпейна.
– Теперь нам придется идти в обход, – сказала Тайдомин. Маскалл схватил ее третьей рукой.
– Выслушай меня, а я постараюсь описать, что я чувствую. Когда я увидел этот обвал, я вспомнил все, что слышал о полной гибели мира. Мне показалось, я на самом деле вижу это, и что мир действительно разваливается на куски. И вот, где была земля, теперь эта пустота, страшная пропасть – так сказать, НИЧТО – и мне кажется, что наша жизнь придет в такое же состояние: где было что-то, будет ничто. А этот жуткий ослепительный синий свет на противоположной стороне выглядит как глаз судьбы. Он обвиняет нас и спрашивает, во что мы превратили нашу жизнь, которой больше нет. В то же время он полон величия и радости. Эта радость состоит вот в чем – в нашей власти отдать по доброй воле то, что позже у нас отберут силой.
Тайдомин внимательно смотрела на него.
– Значит, ты чувствуешь, что жизнь твоя ничего не стоит, и ты даришь ее первому, кто попросит?
– Нет, гораздо глубже. Я чувствую, что единственное, ради чего стоит жить, это быть таким великодушным, чтобы сама судьба пришла в изумление. Пойми меня. Это не цинизм, или горечь, или отчаяние, а геройство... Это трудно объяснить.
– А теперь ты услышишь, какую жертву предлагаю тебе я, Маскалл. Она тяжела, но похоже, ты такой и хочешь.
– Это так. В моем нынешнем состоянии она не покажется мне слишком тяжелой.
