Владимир Михайлов - Беглецы из ниоткуда
– Хорошо, – согласился Истомин.
– Я ему помогу, – пообещала Гренада.
* * *Он и в самом деле задумался в наступившей тишине. Как и обычно, когда нужно уразуметь что-то сложное, непривычное, попытался увидеть картинку, составленную из тех образов, что были для него предста-вимы и понятны.
Корабль. Нет, не «Кит», вообще не звездолет; корабль в обычном земном океане, на обширной, практически бескрайней водной поверхности Как живут, как ведут себя на нем люди? Да, в общем, так же, как и на суше И влияют на него силы, свойственные земной поверхности: ветер, движение волн, возможные рифы и мели, другие корабли...
Но вот произошла катастрофа, и корабль затонул. На большой глубине, где никто не может оказать ему никакой помощи. По счастью, он устроен так, что людям не грозит гибель: и воздух, и пища, и все нужное запасено на нем в избытке. Так что можно доживать век, пусть и в полной изоляции от того, что пассажиры считают своим настоящим миром. И ничего – в принципе – менять не нужно.
А жизнь идет своим чередом. И вот рождаются дети. Подрастают. Вырастают.
Родители смотрят на них, как на себе подобных. Ничуть не понимая, что на самом деле сходство у них только внешнее. Ну – физиологическое, хотя уже не полностью. На самом же деле два поколения друг для друга – инопланетяне. Потому что родились они в разных мирах. Для детей окружающий мир – это океанская глубина. Они никогда не видели, допустим, собак – разве что в записях. Но, может, им приходилось уже заметить обитателей глубин? Есть ведь способы выглянуть за борт – хотя бы через иллюминаторы... А может, не только видеть, но и слышать? Глубоководные общаются на иных частотах, но разве можно исключить, что люди, родившиеся в этой среде – а обшивка корабля никак не дает полной изоляции от самых разных акустических, электромагнитных и мало ли еще каких влияний, – что дети еще в утробе матери не получили способности воспринимать все это? Свойства ведь формируются в зависимости от окружающей среды... Корабль, легший на дно, подвержен влиянию совсем иных сил, чем на поверхности; тут нет ветра и волн, нет звездного неба для ориентации и восхищения – но их заменяют подводные течения, температурные горизонты, еще что-то; именно этот мир, видный изнутри, дети считают своим, единственно возможным в реальности – и, наверное, со временем приучаются чувствовать происходящие на глубинах процессы куда острее и вернее, чем их родители. Родители полагают, что живут в неизменном мире, – а дети уверены, даже больше – они знают, что мир этот на самом деле подвижен, переменчив, что в нем – свои законы, свои обитатели, свои угрозы и защиты... Мало того: считая этот мир своим, дети непременно станут стремиться к освоению его, к более тесному с ним общению; пусть они и не имеют жабр, но могут – во всяком случае, достаточно часто – выходить в него, исследовать, понимать, использовать... Если бы у них не возникало такого стремления – они просто перестали бы быть людьми, превратились бы в неких человекообразных – не более того.
А эти наши ребятки – нет, они не просто человекообразные; они – люди. Правда, уже не совсем такие, как мы – и ничего с этим не поделать...
* * *– Он понял, – сказала Гренада, посверкивая ведьмиными глазами. – Ему удалось даже увидеть. Хотя и примитивно.
Истомин провел ладонью по лбу, как бы выйдя из транса.
– Да. Наверное.
Глубоко вздохнул.
– Ну – и что же вы собираетесь делать?
Королева Орлана сказала очень серьезно:
– Повернуть жизнь в верном направлении. Чтобы общаться с этим миром и все более чувствовать себя его частью. Взрослые не понимают: заняв в большой Вселенной какое-то место, мы создали изменения, которые не могли не разойтись во все стороны и, где-то от чего-то отразившись, не вернуться обратно – чтобы в свою очередь подействовать на нас. Понимаете – самим своим возникновением мы чему-то помогли, но кому-то – или чему-то, это условно – помешали. И те, и другие не только будут как-то влиять на нас – они уже делают это. И наверняка вибрации – лишь более четко ощутимое проявление этих влияний. Мы, правда, еще не знаем, к чему такие воздействия могут привести. Но хотим, должны узнать! А для этого нам нужно использовать все возможности корабля, точнее – нашего малого мира. И чтобы их использовать – мы должны взять все в свои руки. Так мы решили. Так мы и сделаем. А точнее – уже делаем.
– Да?
– Я знаю, что вы, сосед, поняв нашу правоту, не предадите нас. И могу сказать: одна из нас – Майя – уже сейчас направится в инженерный пост корабля, где будет перенимать все знания и умения, необходимые, чтобы использовать корабль так, как понадобится. Но это станет лишь самым началом.
Названная по имени девушка только улыбнулась и кивнула.
Теперь – самое время настало спросить:
– Скажите: вы в салоне ничего не делали с... ну, со всей той техникой, что там установлена? Соленоиды и прочее...
Она чуть заметно пожала плечами:
– Пока у нас не возникало такой необходимости.
Тут, наверное, следовало продолжить: «А как же вы собираетесь взять в свои руки власть на корабле? Думаете, что старшее поколение вам так, добровольно, и отдаст ее? Или готовы бороться любой ценой – вплоть до кровопролития?» Но на такой вопрос он почему-то не решился. Вместо этого поинтересовался:
– Скажите... только откровенно, прошу вас: дело-то ведь серьезное. Вы покидаете корабль? Выходите за его пределы? Навещаете Петронию?
Королева Орлана смотрела на него ясным, спокойным взглядом.
– Мы собираемся начать выходы в недалеком будущем. Недаром же нас научили пользоваться всей нужной техникой.
– Думаете, это удастся без помощи экипажа?
– Ну вот еще. Мы рассчитываем на его помощь.
– В самом деле? Они просто так – вот возьмут и согласятся? Инженер Рудик, к примеру, так вот сразу и обеспечит вам выход?
– А почему бы и нет?
– Вы плохо его знаете.
Истомин в ответ услышал:
– Это вы, сосед-писатель, плохо знаете всех нас. Разве мы – такие уж непривлекательные женщины? Или вы перестали быть мужчинами?.. Возьмем и пошлем к нему кого-нибудь из нас...
Вот так просто ответила ему Орлана: мы – юные и красивые женщины, а вы – всего лишь мужчины, как же вам устоять? Словно бы они обитали в добрые старые времена на Земле или другой нормальной планете. Истомин даже едва не рассмеялся. И промолвил:
– Просто соблазните мужчин? Даже своих отцов в том числе?
– Именно, – ответила Орлана. – На всякого отца найдем, если понадобится, чужую дочь.
Впрочем, сказано это было тоном отнюдь не серьезным; при желании можно было принять это и за обычный юношеский треп. Именно к шутке (подумал Истомин) это и следовало свести.
– В таком случае, Ваше Величество, смогу я рассчитывать на вашу благосклонность?
Вместо монархини (та лишь подняла брови) ответила ее сестра, принцесса Гренада:
– На это не рассчитывайте, друг-сосед. Вы достанетесь другой даме. И не надо плотоядно оглядываться: она будет не из нашего числа.
– Вы поразили меня в самое сердце, – сказал Истомин.
– Вы наш друг, а друзей не подкупают, – заявила Королева. А ее сестра без всякой паузы добавила:
– А вам уже спать пора. Баиньки.
– Я, к сожалению, давно уже страдаю бессонницей, – ответил на это Истомин и сразу же продолжил: – Скажите: а вход в салон – это вы заблокировали?
– Вход в салон? – удивилась королева. Очень хорошо удивилась, почти натурально; не будь Истомин писателем, то есть профессиональным выдумщиком, а значит – лгуном, он скорее всего поверил бы. – А разве он закрыт? Знаете, мы как-то не замечали – мы туда и не ходим вообще... Может, это вам от бессонницы кажется? Но в этом мы как раз можем вам помочь.
«Не лгите мне!» – хотел было возмутиться Истомин. А также поинтересоваться – не пробовали ли они сотворить что-то с небольшим компьютером – тем, что зачем-то пристроен в глухом закоулке позади синтезаторной; было у писателя интуитивное ощущение, что машинку эту трогать не следует: слишком она там неестественна...
Однако не успел. Он вдруг почувствовал, что какая-то неодолимая тяжесть заставляет его веки опускаться все ниже... ниже... ни... И ласковый голос звучит:
– Ты устал, писатель, отдохни немного...
И в следующее мгновение Истомин ощутил, что сон наконец-то настиг его. И что он засыпает вот прямо так: просто упадет сейчас на пол.
Если, конечно, для него отыщется местечко.
Как это приятно – уснуть наконец после стольких попыток. Так что даже и непонятно становится, что было прежде: сон – или сновидение – что-то там про детей. Молодое поколение. Наша радость и гордость...
* * *Он открыл глаза и узнал свою каюту. Уже много лет – его. А он, выходит, спал у себя дома. Вот только...
Вот только – откуда взялась Мила, вдова Еремеева, жена Нарева, мать Валентина и Валентины?
А это ведь она сидела на краю его постели и глядела, непонятно покачивая головой.
