Асия Уэно - Сказки семи ветров
— Хорошо, но с условием никогда не вредить роду человеческому!
— Мудро — иначе стёрла бы моя сила его с лица земли! — расхохотался ветер. — Но по рукам! Делай, что задумал, а помощь подоспеет, когда придёт срок. И помни свои слова!
Воцарилась в чертогах тьма — все огни погасли от дыхания нежданного союзника. На ощупь выбрался Арджан из подземных залов. Утром отправился к обрыву и набрал лучшей глины. Каждый комочек в пальцах размял, принялся лепить. Днями напролёт работал, бросал, начинал заново — наконец, вышел из-под руки его зверь волшебный. Издалека глянешь — будто живой, разве что не дышит. Погрузил его Арджан в телегу, и с последними лучами солнца стоял перед входом в Медное Царство. Светло, словно ясным днём, в чертогах правителя, только лик его тёмен по-прежнему.
— Велико твоё искусство, гончар, — сказал он, и краски жизни вернулись на лицо Айсель. — Да перехвалила тебя сестра. Не дышит твой зверь, не ходит, не рычит. Разве таков был уговор?
Только что это зашумело-загудело? Налетел ветер-ураган, завыл в высоких сводах, погасил разом все свечи.
— Ах ты, негодный! — вскричал царь, и эхом отозвалось ему низкое рычание. Хлопнул он в ладоши, медленно зажглись огни — о диво! Стоит перед троном чудовище, помесь барса и змеи, с лицом человеческим, искажённым лютой злобой. Хвост по бокам хлещет, а на конце хвоста скорпионье жало ядом истекает.
Раздались в тронном зале крики, забегали люди. Взревела дикая тварь и, разбросав стражу, скользнула к трону. Но заступил ей дорогу Арджан, рукой махнул — полетели во все стороны глиняные черепки.
— Выполнен ли уговор, владыка? — спросил он Медного Царя.
— Да, хоть и ведаю я, кто тебе в этом помог. Что ж, второе задание сложнее будет, и сроку я дам ровно три ночи. Как пойдёт луна на убыль, сделай так, чтобы в царстве подгорном время по вашему дневному светилу отмерялось. Не сумеешь мастерство доказать — прощайся с солнцем навек.
Растерялся Арджан. Остался в тронном зале один-одинёшенек, тысяча волшебных огней его окружает, но разве заменят они одно-единственное солнце? Тяжело нависают своды над головой, ни лучика не пробивается сквозь каменную толщу. Сидит парень, горюет. Не спасти ему сестрицу Айсель, не видать света белого! Вдруг, откуда ни возьмись, порыв ветра задул четверть свечей, заплясали по стенам тени, дрогнули отблески пламени. Озирается юноша — ни души, пусто.
— Кто здесь?
— Я тот, кто владеет знаниями всех живущих на земле и под землёй. Но меня, как и старшего брата, держит в заточении Медный Царь. За свободу я дам тебе добрый совет.
— Хорошо, но с условием никогда не вредить роду человеческому!
— Благоразумно — иначе стёрла бы моя хитрость его с лица земли! — расхохотался ветер. — Но по рукам! Знай, что самое сильное место и есть самое слабое, а хрупкое стекло бывает вернее камня. Дальше соображай сам, только помни наш уговор!
Дунул невидимый союзник на прощание, однако ни одна свеча не потухла — лишь малый камешек сорвался с высокого свода и упал к ногам гончара. Пригляделся Арджан — а ведь и впрямь, искрошились над троном глыбы, словно тараном их били…
Выбежал парень наружу, на первую же лошадь вскочил, в город помчался. Там потратил свои сбережения до последней монетки, но привёз всё, что нужно. Не ел, не спал, однако в срок управился. С первыми лучами зари готов был ответ держать.
— Как посмел ты осквернить мои чертоги, смертный?! Не трон это отныне — груда щебня с дырой над головой!
Темнее прежнего лик Медного Царя, но улыбнулась жена его Айсель, когда солнечный зайчик поцеловал ей щёку. Вот ведь исхитрился молодой гончар — в зазоры между камнями зеркала вставил, глиной, будто строительным раствором, закрепил. Выше поднялось солнце. Склонился Арджан перед разгневанным владыкой, а когда выпрямился, ударил в глаза ему солнечный свет, и застыл он столбом, как указатель-гномон. Пролегла длинная полоска тени через весь зал.
Хлопнул в ладоши Медный царь, задрожал пол, загудели своды — сомкнулось отверстие, словно щербатый рот зубами щёлкнул. Темнота непроглядная окутала чертог.
— Что ж, и второе задание ты выполнил, хотя есть у меня предчувствие, что без чужой помощи не обошлось, — пророкотал Медный Царь. — А раз так, не дам я тебе времени на ещё один сговор! Третье задание выполнишь сейчас же, не сходя с места. Добудь птицу, которая бы пела в этой обители холода и тьмы, и получишь то, о чём просил!
Замер Арджан, ёкнуло его сердце. Откуда взять такую птицу, да ещё и с места не сдвинувшись? Жестоко посмеялся над ним Медный Царь.
Так и стоял он во тьме, кулаки сжав, опасаясь пошевелиться. Внезапно лёгкий ветерок коснулся его волос. Слабый такой, едва заметный.
— Кто здесь? — шепнул Арджан.
— Я младший из братьев, — раздалось у самого его уха. — Нет у меня ни силы старшего, не знаний среднего. Одно могу тебе подарить — надежду.
— А взамен что просишь?
— Дар — на то и дар, чтобы не просить взамен ничего, — вздохнул ветерок, и был его тихий голос так робок, так печален, что сжалился над ним гончар и сказал:
— Тогда я сам подарю тебе свободу.
— Спасибо, добрый человек… Да будет так! И пребудет надежда с родом людским до самого конца!
Не успел парень ответную благодарность молвить, как почувствовал тёплые пальцы, разжимающие его кулак.
— Ну что, шурин, готов ли ты выполнить последнее задание? — спросил Медный Царь.
— Готов, владыка. Задание-то проще некуда!
— Вот как?
Хлопнул хозяин чертогов в ладоши, засияли волшебные огни. И, о чудо! Не один он перед троном — Айсель, сестрица ненаглядная, стоит рядом — плечо к плечу, рука в руке.
Тогда рассмеялся гончар, поднося к губам вещицу, что дала ему Айсель. Запела свистулька, затенькала весенней синицей, застонал повелитель, впервые в жизни ощутивший боль утраты. Обхватил руками голову, и раскололся на части тяжёлый медный венец. Вырвались на свободу три ветра — Былое, Настоящее и Грядущее. С тех самых пор и гуляют по миру, однако слово, данное Арджану, держат крепко.
Шагнула Айсель к супругу, так молвила:
— Три года провела я с тобой, уповая лишь на надежду. Но тот, кто страдал, никогда не заставит страдать другого. Я не смогу жить без тепла и солнца. И всё же знай! Там, в маленькой деревеньке на склоне Горы, тебе всегда будут рады.
Ничего не ответил он. Спустился с трона, обнял жену за плечи, и больше не возвращался в обитель холода и мрака.
Сказывают, часть подземного народа ушла со своим повелителем, перед тем, как пути в недра Медной Горы затворились навсегда. Может, с кем-то из них и Арджан наш счастье слепил. Трудно ли, если руки золотые?
7
Джинни-полфлейты
(Ирландская сказка)
Лильке и всем, кто обрёл свой ветер
Джинни О'Нил жила на чердаке в крошечном домике по соседству с Причалами — суетливыми и шумными, пропахшими рыбой до последней песчинки под её босыми ногами. Бедняжка Джинни едва сводила концы с концами, подрабатывая в окрестных прачечных, а ещё в таверне судомойкой — так что башмаки у неё были всего одни, старые и потёртые. Левый каблук наполовину отвалился и клацает при ходьбе, несмотря на дюжину вбитых гвоздей. Правый ещё держится, но едва-едва. Такая вот реликвия, лишний раз надеть опасаешься.
Кто знает: может, будь они поновее, ничего бы и не вышло…
Когда Джинни не работала, она мечтала. О разном. Как найдёт в канаве золотое кольцо, расклеит по городу объявления о находке — она была честной девушкой — а владелец, о чудо, окажется достойным молодым джентльменом. Возьмёт её в услужение, а там влюбится да женится. Или воображала, как случайно подслушает разговор двух моряков о таинственном кладе на далёком южном острове. Спрятавшись в трюме, она непременно отправится туда и станет обладателем — нет, не золотых монет, а волшебного амулета, хранящего память давно ушедшей эпохи. Грезила и о том, как однажды тёплым летним вечером в гавань медленно и величаво войдет бригантина её отца.
Но годы летели, весенние ветра сменялись осенними, а отец всё не возвращался и не возвращался. Портовый город жил своей жизнью — немудрёной и обыденной, от праздника к празднику, и эта повседневность, подобно медленной, но беспощадной отраве, проникала в кровь Джинни, в самое её сердце, и мечты приходили всё реже и реже… Правый каблук последовал за левым. Чердак рассохся, сделавшись совсем уж неуютным в дождливые ночи. Хозяйка дома то и дело заводила с мужем разговор, а не пора ли заняться ремонтом — на девушку же поглядывала выжидающе. На справный угол и жилец сыщется поприличнее. Хоть на грош, а больше даст.
Не то, чтобы она совсем уж не жалела постоялицу — жалела. Только своя рубашка ближе к телу. Чай, не родственница, из милости-то содержать.
А Джинни спускалась к Причалам, и каждый раз был словно последний. Перед тем, как нырнуть в таверну, окунувшись в людскую суматоху и сомнительные ароматы замызганных кастрюль, она оборачивалась, провожая взглядом солнце, укладывающееся на покой в морские глубины. «Только сегодня — и хватит, перебираюсь в деревню к родственникам», — говорила она себе, прекрасно сознавая, что «сегодня» непременно отложится на завтра, «перебираюсь» означает долгий пеший путь, а родственники, ни разу не подавшие о себе вести после исчезновения отца, едва ли обрадуются нахлебнице, мало приспособленной к сельской жизни. А ещё в деревне никогда не будет моря и этих алых лучей, струящихся по волнам, этого горячего пряного ветра, теребящего завитки медных прядей на висках…
