Константин Вагинов - Бамбочада
Обзор книги Константин Вагинов - Бамбочада
Константин Вагинов
Бамбочада
Бамбочада – изображение сцен обыденной
жизни в карикатурном виде. Г. Ван-Лир,
прозванный il Bamboccio (калека), в XVII в.
славился этого рода картинами.
Ф.И. Булгаков. Худ. энц., т. IМатреша Белоусова была уже в летах. В деревне ее звали однокоской.
Она служила в нянях и утверждала в течение пяти лет, что ей – двадцать пять.
Она была жеманна и говорила про домовика Прошу, что он ворочает ее как куколку.
По вечерам, перед тем как ложиться спать, она перед осколком зеркала заплетала волосы в мелкие, мелкие косички; чтобы скрепить их, она плевала на пальцы.
Она угрожала так:
– Я его шпокну!
С ней познакомился Евгений Фелинфлеин в год ужасающих морозов, каких не было уже лет сто.
Фелинфлеин уже не был пухлым, румяным шестнадцатилетним мальчиком. Восемь лет авантюр, путешествий и вранья несколько изменили выражение его лица, возраст расширил Евгения в плечах, вызвал растительность, хотя и умеренную, на его щеках.
Наступала весна.
Матреша Белоусова стояла у ворот в своем старомодном пальто и шелковом платке под парчу.
Фелинфлеин в огромных очках шел, постукивая палкой, и размышлял:
«Где бы мне пообедать, у кого переночевать, что предпринять, чтобы не было скучно?»
В прошлом остался цирк в Бухаре, т. е. вырытое в земле углубление, уставленное деревянными скамейками с накинутыми на них коврами; там после пляшущих лошадей и полной танцовщицы в пачках, прыгающей через веревку, и перед жонглером, подкидывающим цветные стеклянные кегли, выступал Евгений вместе с каким-то прохвостом, одетым в костюм трубадура, исполнявшим под собственный аккомпанемент на пиле куплеты с припевом:
Умен, умен, умен,
Дурак, дурак, дурак.
Кроме бухарского цирка, Евгений уже побывал режиссером Халибуканского театра и аккомпаниатором нижегородской радиостанции, электромонтером и актером передвижного коллектива и секретарем одной из газет на побережье Крыма, но сейчас он был безработный.
Он шел, ударяя палкою о камни, думая о том, как он здорово сыграл вместо «Интернационала» – «Марсельезу» на одном из съездов делегатов электроучреждений и какая мина была у заведующего дворцом, и как его, Фелинфлеина, выперли.
Вдруг расхохотался.
Стоявшая у ворот Матреша Белоусова, увидя молодого человека с портфелем под мышкой, в темных очках, шедшего и постукивавшего палкой, приняла его хохот за желание познакомиться, оправила юбки, вытянула голову и стыдливо прыснула.
– Милочка, – сказал Фелинфлеин, – не мне ли вы улыбаетесь? Не сдается ли у вас комната?
И хотел идти дальше.
– Как же, как же, – пустила вдогонку барышня Белоусова, – комнатки нет, да для такого приветливого молодого человека, быть может, и найдется.
«Хе-хе, – подумал Фелинфлеин, – что это за бабища?»
– У вас в доме есть комната? – спросил он удивленно. – Уж не казначейша ли вы?
– Казначейша не казначейша, а комнату сдать можем, – гордо заявила бывшая няня.
И вдруг поднял ногу молодой человек и опустил ее на палку. «Чем черт не шутит! Может быть, бабища действительно комнату достанет?»
– Домишко-то у вас того! – сказал он, подняв голову и посмотрев на двухэтажное здание с трещиной, давно не крашенное, с небольшими окнами, с ухабным двором – если можно так назвать пустое пространство между воротами и флигелем. Боковых домов не было. Стояли ворота, а за ним на некотором расстоянии краснокирпичный дом.
– И, молодой человек, – добродушно возразила девица, – везде люди живут! А где вы лучше найдете? Небось не первый день по лестницам маетесь?!
Пошла от ворот, оглядываясь.
Евгений, как благовоспитанный юноша, последовал за барышней Белоусовой.
– Вот, Наталья Тимофеевна, – пояснила барышня Белоусова, – вам жильца привела.
Евгений скромно поклонился.
– Человек мне известный.
– Да, уж знаете, время такое, – пояснила Наталья Тимофеевна, – всем приходится сжиматься, да только понравится ли вам, уж больно у нас мизерно; по виду видно, что вы человек воспитанный, может быть, из высшего круга, а домишко у нас неблагополучный, того и гляди развалится. Ну, да ладно, раз зашли, показать надо; да только не прибрано еще, не обессудьте.
Фелинфлеин представил, какую карикатуру нарисует Петя Керепетин – «Евгений в роли…», когда узнает, где он поселился.
По облупленному дощатому полу, предшествуемый хозяйкой и сопровождаемый няней, прошел в комнату, заставленную и холодную. «Вид из окна ничего», – подумал съемщик, увидев зелень и купола собора Иоанна Предтечи.
– Не комната, а дворец! – сказал он. – Вот моя трудовая книжка; соблаговолите принять задаток.
Пропуская ступеньки, неся перед собой палку как жезл, он быстро-быстро побежал продавать чужую браслетку.
– Вы уж, Матреша, помогите вынести лишние вещи, а то здесь и казак с лошадью потонет, – закрывая дверь, сказала хозяйка.
В то время как рухлядь выносилась, причем Матреша с тайным любопытством все осматривала, Фелинфлеин заходил в ювелирные магазины и силился продать именинный браслет. Но как раз проводился очередной налоговой нажим, и все скупщики золота обратились в часовщиков-кустарей. Мигом были убраны цепочки, кольца, кулоны, подстаканники, вазы хрустальные; вместо них положены были плакаты:
«Здесь производится ремонт часов». «Наша специальность – выверка часов». «Дороже всех платим за ломаные часы!»
– Я принес пустячок, – вынул Фелинфлеин разноцветную браслетку, опустил на прилавок и, скрестив ладони на палке, небрежно оперся, ожидая мелькания руки, лупы в глазу, быстрого оборота браслетки, нахождения пробы, взвешивания на руке и презрительного бросания на весы.
Но ювелир не притронулся к щепотке золота, раззмеившейся по стеклу, покрывавшему пустое пространство, а, подозрительно посмотрев на стоявшую в ожидании элегантную фигуру, прокричал:
– Ни золота, ни серебра, ни бриллиантов мы не покупаем, – и, повернувшись спиной к улице, левою рукой поднял браслетку и бросил на весы.
Пряча деньги в карман, удивляясь столь невежливому обращению, пожал Евгений плечами. Вышел на улицу. Прочел:
ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ!
МАСТЕРОВ
САМОЗВАНЦЕВ,
ПРИКРЫВАЮЩИХСЯ ФИРМАМИ
ПАВЕЛ БУРЕ И ДР.
А НА САМОМ ДЕЛЕ НИКАКОГО
ОТНОШЕНИЯ К ЭТОЙ ФИРМЕ
НЕ ИМЕЛИ И НЕ ИМЕЮТ.
ОТДАВАЯ СВОИ ЧАСЫ В ПОЧИНКУ
ВЫШЕУПОМЯНУТЫМ САМОЗВАНЦАМ
ВАШИ ЧАСЫ
ТЕРЯЮТ СВОЕ
ДОСТОИНСТВО.
Вдруг юноша был подхвачен под руку женской рукой в перчатке и повернул. Евгений увидел кончик носа и яркие губы одной из своих жен, Нины Псиоль.
– Ты что здесь делаешь? – радостно воскликнула она. – А ты?
– Я бегу на службу. Идем, посидим, тысячу лет не видались. Муж и бывшая жена, хохоча, пошли рядом.
– Постой! – вскричал бывший муж, когда перед ним появился неокрашенный дощатый забор и над ним облепленное снегом, с огромной, превратившейся в снеговую, лестницей, красное с серым, увенчанное фронтоном, здание.
– Евгений, Евгений, куда ты?
Юноша уже вбежал в узенький сквозной коридор, и некоторое время там была видна его уменьшающаяся фигура.
Псиоль остановилась: ей надо было спешить на службу.
Евгений осмотрел заинтересовавший его дом и, заглянув в окна, важно вышел на Фонтанку.
Накупил лучших папирос, апельсинов, шоколаду, зашел в грузинскую винницу, купил вина, влетел в кооператив, накупил всего прочего.
Евгений спешил к Лареньке.
Приложив лоб к холодной оконной раме, плакала Ларенька. Ведь вчера кроме ее жениха в комнате никого не было.
Отойдя от окна, девушка снова стала перерывать вещи. Она трясла платье, подметала пол, лазила под диван – браслетки нигде не было.
Евгений вошел с покупками. Вместе принялись за поиски.
– Не потеряла ли ты ее на улице? Не оставила ли ты ее в ванной комнате? Лариса, что же ты не отвечаешь?
– Я уже везде искала, безнадежно! – ответила невеста.
– Может быть, крысы утащили? – высказал предположение Евгений. – Ты знаешь, крысы очень любят золото. Ларя, не плачь, я тебе новую браслетку куплю, – смущенно сказал юноша. – Я пригласил Силипилина и Керепетина. Ты ведь сегодня свободна?
Юноша ушел с пакетом на кухню. Спешно стала готовить Ларенька любимый суп Евгения.
Сварила рис. Влила виноградного вина, прибавила мелко изрубленной цитронной корки, соли, сахару, толченой корицы, сливочного масла. Немного поварила.
Подправила яичными желтками.
Дала попробовать Евгению. Евгений остался доволен.
Принялась готовить второе – макароны.
После обеда невеста с заплаканными глазами стала мыть тарелки, перетирать рюмки.
Евгений под влиянием Торопуло увлекался кулинарией. Он выдумывал соусы. Он сердился, когда Ларенька морщилась; он считал, что кулинария может унизить его только в глазах дураков.
– Ты ничего не понимаешь, Лариса, – говорил он.
