Джен Коруна - Год багульника. Весенняя луна
— Ведьма, это все твои козни! — вскричал он, сжимая кулак.
Не смея пошевелиться, Моав в ужасе смотрела в перекошенное гневом лицо. На могучей руке Сигарта змеями вздулись вены, глаза стали оранжевыми, как у зверя.
— Что тебе от меня нужно?! Отвечай, чего ты хочешь, и я дам тебе это, лишь бы ты отстала от меня!
Его голос перешел в глухое рычание, так, что почти нельзя было разобрать слов, на лице сверкнул хищный оскал. Звериная природа хэура рвалась, возмущалась, отыгрываясь за недавнюю нежность. Он вызывал маленькую веллару на бой, словно злейшего врага, но та не принимала вызов, и эта покорность еще больше распаляла ярость.
— Ты мне не нужна, понимаешь! Тогда, возле ручья, я сказал правду — я хэур, и мне не нужна девка! Оставь меня в покое!
Он сильнее заломил тонкую шею эльфы. Моав тихо заскулила, маленькие пальчики беспомощно цеплялись за хэура, но не отталкивали его, как будто это не он причинял ей боль… Услышав жалобные стоны жертвы, Сигарт вконец озверел.
— Или, может быть, ты готова спать с каждым, кто встретится тебе на пути, шлюха эльфийская?! — прорычал он сквозь стиснутые зубы.
От последних слов глаза эльфы налились слезами. С неожиданной силой вывернувшись из его хватки, она вскочила, как ужаленная; Сигарт не успел сказать и слова, как она пустилась бежать вниз по заросшему прошлогодним папоротником склону. Хэур мигом пришел в себя, будто его окатили ведром ледяной воды. Он выбежал из пещеры вслед за ней, но разве угонишься за эльфом. Зайца поймать руками и то проще!
Среди деревьев раздалось хриплое мяуканье, и что-то большое и мохнатое сбило Моав с ног… Сцепившись, они покатились по пожухлой траве; мир в глазах Сигарта слился в одну бурую полосу, пятна света замелькали с головокружительной быстротой.
Наконец, безумное вращение прекратилось. Снова обернувшись собой, хэур прижал тяжело дышащую эльфу к траве, опасаясь, что она опять убежит. На его лице застыло отчаянно-растерянное выражение, взгляд метался, как будто не в силах зацепиться за что-либо.
— Прости меня, прости! — торопливо заговорил он. — Я не знаю, что на меня нашло!..
Моав ничего не отвечала — казалось, она вообще с трудом понимает, о чем он говорит.
— Меня всю жизнь учили убивать… — бормотал он, то и дело срываясь на хриплый шепот. — Своими руками я отнял больше жизней, чем перьев в крыле у сокола, и ни разу не пожалел об этом. А теперь я уже не понимаю, что со мной происходит — я только знаю, что готов умереть, только бы ты не плакала! И это… это неправильно…
Сигарт с шумом перевел дыхание и тут с удивлением заметил, что он весь дрожит. Он еще крепче вцепился руками в плечи веллары, точно пытаясь удержаться за нее. «Неправильно! Неправильно!» — стучало у него в голове… Не отпуская Моав, он бессильно уронил голову в разметавшиеся белые волосы. Широкие плечи вздрагивали крупной судорожной дрожью.
***
Сигарт не ожидал, что эльфа его простит, это было не похоже на нее, но она простила — ничего не сказав, просто вернувшись вместе с ним к пещере. Там они закончили завтрак, собрали вещи и снова тронулись в путь. Почти все это время Моав молчала, а, поймав взгляд Сигарта, тут же отводила глаза. Сигарт явно чувствовал, что она его боится, однако, к его удивлению, уже на обеденном привале она подошла к нему и спокойно заговорила. Однако хэур видел, что ей это стоит огромных усилий. Для чего она делала такие усилия, он понять не мог.
После обеда она без объяснений опять пошла рядом с ним. Это слегка успокоило Сигарта, еще с утра корившего себя за жестокую выходку. И что это на него нашло? — Раньше он всегда умел держать себя в руках… Хорошо, что все наладилось. Постепенно настроение у него поднялось, тревожные опасения отступили. Впрочем, тревожиться в такой день и впрямь было ни к месту — после дождя лес словно вздохнул. Воздух был буквально напитан ожиданием чего-то радостного: Сигарту даже показалось, что листья на деревьях распустились за одну ночь. Он повеселел, прежние мысли вернулись в голову — он снова думал о Сиэлл-Ахэль, о своем авлахаре. Правда, иногда нет-нет, да и взглядывал на Моав, пытаясь отыскать хоть что-то, что напомнило бы о вчерашней ночи, но эльфа будто бы и забыла о ней… И тогда Сигарт терялся в догадках. Почему она уступила ему тогда? Да и хотела ли она этого вообще? Он не забыл, как эльфа плакала, отвернувшись от него потом… Не зная, что и думать, он решил ждать.
Последующие несколько дней Моав вела себя так, словно ничего не случилось — укладывалась на ночь отдельно от хэура, уходила одна купаться за скалы. Сигарт ждал, сначала с напряжением, потом с любопытством, когда же она скажет хоть слово о том, что произошло между ними, но она молчала: просто продолжала идти рядом с ним, как и прежде, разве что перестала подтрунивать да немного притихла. Молчал и Сигарт. Тогда, во время грозы, все произошло как-то само собой, теперь же надлежало найти нужные слова, а их-то он как раз и не знал, и от этой недоступности его страсть только росла — он ловил себя на том, что все чаще взглядывает на свою попутчицу, и эти взгляды были уже далеко не невинными… Но Моав вскоре сама разрешила его затруднение.
Это случилось в один из последних вечеров марта. Он выдался особо ветреным и холодным — просто настоящая зима. Сызмала привыкший к холоду, хэур завернулся в жилет и скрутился клубком. Лежа шагах в десяти от него, эльфа упорно куталась в плащ, пытаясь отвоевать хоть немного тепла. Сигарт уже начал дремать, как вдруг совсем рядом послышались шаги. Моав, видимо, отчаялась уснуть — подойдя к нему, она присела на краешек жилета.
— Тебе чего? — не открывая глаз, спросил он.
— Мне там скучно…
— Что?!
— Скучно и холодно.
Хэур сел и, положив локти на колени, удивленно посмотрел на нее.
— Конечно, холодно! Ты бы еще догола разделась!
Она действительно была не по погоде раздета — без куртки, в одной лишь в сорочке и штанах. Хэур аж поежился, взглянув на беззащитно выглядывающую белую шею. Поймав его взгляд, эльфа опустила глаза.
— Я подумала, может быть, ты позволишь лечь рядом с тобой — ты, наверное, такой теплый…
— Конечно, ложись, это ж надо было столько времени мерзнуть! — воскликнул он и подвинулся на подстилке, но, несмотря на его приглашение, эльфа даже не двинулась с места, только еще больше потупила взгляд, так что белые волосы почти скрыли скуластое лицо.
Сигарт окинул взглядом ее фигуру. Сейчас она казалась особенно тонкой и слабой. Он вдруг заметил, что у нее на шее висит маленький медальон в виде бабочки — он никогда раньше не обращал на него внимание. Ему захотелось согреть и эльфу, и бабочку — они выглядели такими замерзшими, такими жалостливыми… Не зная, что сделать, он протянул руку и обвернул ладонью плечо Моав.
— Ну, давай ложись, тебе же холодно…
Он попытался толкнуть ее в плечи, чтобы уложить на меховой жилет, но она не поддалась. Не рассчитав силу, Сигарт грудью наткнулся на нее. Холодная сталь коснулась тонкой сорочки… Моав резко вздрогнула и тихо спросила:
— Хэуры все делают с ножами?
Ничего не ответив, Сигарт быстро снял перевязь через голову и снова взглянул на нее.
— Ты не боишься меня!.. — удивленно произнес он.
Она перевела взгляд на тяжелую руку, лежащую у нее на плече, затем подняла лицо к хэуру.
— А ты хочешь, чтобы я тебя боялась?
— Нет… — чуть слышно прошептал он, стягивая сорочку с плеча Моав и приникая к нему поцелуем — он уже и сам с трудом понимал, что говорит.
С этой ночи она стала ложиться спать рядом с ним.
Глава 2. Время затмений
Весна началась резко. С апрельскими грозами потянулись по лугам сочные травы, желтыми огнями распускались примулы и крокусы. Маленькая эльфа оказалась жадной до ласк — ей будто не хватало собственного тепла, и она старалась восполнить его жизненной силой хэура, впитывая его жар, как горячий песок воду. Страстная безо всякого притворства, она предавалась любви с совершенно очаровательной непосредственностью, свойственной искренним и смелым натурам. Такая неожиданная симпатия первое время приводила Сигарта в недоумение, особенно после рассказа о кейнарах. Он не мог понять, почему Моав отдалась ему, но видел, что ей хорошо с ним, и этого было достаточно, чтобы не думать о плохом. Ему больше не казалось, что он неприятен ей, скорее наоборот! Что же касается его самого, то он не мог не признать, что ему нравится быть с эльфой. Даже самые обычные вещи казались с ней особенными: словно впервые в жизни Сигарт ощущал гладкость женской кожи, ее тонкий запах, податливую мягкость хрупкого тела, такого нежного и уязвимого, и странные, почти пугающие чувства наполняли душу. Глядя, как в мгновения страсти дрожат бледные губы Моав, слыша, как совсем рядом с ним колотится маленькое сердце, он чувствовал, как что-то переворачивается в самой глубине его существа, и тогда на него снова находила неодолимая истома, как тогда, во время грозы.
