Ирина Лазарева - Сокрытые в веках
– Прошу вас, остановитесь, – безуспешно пытался образумить его Рене. – Поверьте, столько одежды не понадобится.
– Маруф, вы забываете, что нам надо одеть всего одну девушку, а не ваших трех жен, – нетактично бухнул Доменг.
Тот никак не отреагировал и перескочил в парфюмерный отдел, где отобрал несколько флаконов баснословно дорогих духов.
– Откуда ты знаешь, сколько у него жен? – тихо спросил Рене.
– А я спрашивал, – ответил любознательный Доменг, – за три года он успел дважды жениться. Говорит, что пытался забыть Метту.
– Надо же, – с уважением сказал Рене, – и как он только справляется с ними, с тремя?
Вокруг Маруфа образовалась целая стайка молоденьких длинноногих девушек, наперебой предлагавших ему товар. При этом они бросали на него томные взгляды, иногда настолько откровенные, что Доменг снова осерчал:
– Видишь, видишь, – теребил он Рене за плечо, – у самого целый гарем, а ему все мало. Он просто опытный сердцеед. Стоит ему взглянуть на девушку, и она уже готова. Вот так он и нашу Метту окрутил.
Рене ничего не ответил. Он-то давно разгадал секрет неотразимого воздействия Маруфа на прекрасный пол. Наделенный незаурядной внешностью, Маруф, к тому же, сам того не подозревая, умудрялся посмотреть на женщину так, что у нее больше не оставалось никаких сомнений относительно собственной привлекательности. Эффект этот происходил от обладания Маруфом неправдоподобно длинных и пушистых ресниц, кончики которых просвечивали, создавая вокруг темно-карих бархатных глаз золотистый ореол, что придавало его взгляду выразительную нежную ласковость. Как бы не стремился Рене найти какие-нибудь изъяны у воображаемого соперника, он все же отдавал ему должное – тот начисто был лишен самолюбования и не придавал никакого значения своей внешности. Он словно и не замечал, какое впечатление производил на женщин. Щеголем его тоже нельзя было назвать. В одежде он предпочитал свободный, не сковывающий движений полуспортивный стиль, нисколько не стремясь подчеркнуть бесспорные достоинства своего телосложения. Нрава он, казалось, был спокойного. Куда только подевался прежний грозный Шейх? В ответ на все колкости и подковырки двух ревнивцев он только добродушно хлопал ресницами и сносил все с великодушной снисходительностью сильного человека, который многое повидал в жизни и не раз оставался один на один со смертью.
– Рене, – прервал его размышления Доменг, – пойдем скорее! Надо остановить этого безумца. Он теперь собирается покупать драгоценности.
Они бросились в ювелирный отдел и застали Маруфа перед стендом с украшениями.
– Как вы считаете, – заинтересованно спросил тот, указывая на бриллиантовое колье, – это ей понравится?
Рене по-настоящему рассердился:
– У вас что, память отшибло? Все это вы ей уже однажды предлагали. Кроме трудностей на таможне, вы ничего своей расточительностью не добьетесь.
– Вы как всегда правы, мой друг, – проникся признательностью Маруф. – Драгоценности лучше покупать в Москве. Ах, дорогие мои, – сердечно произнес он, – как я счастлив, что могу хоть что-то купить для Метты! И все это благодаря вам!
Он заключил их по очереди в крепкие объятия, от которых у обоих остановилось дыхание, после чего вдохновенно воскликнул:
– Мне еще надо выбрать гребни и заколки для ее восхитительных волос! – и, взбежав на эскалатор, исчез на втором этаже.
– Он теперь никогда не угомонится, – ужаснулся Рене.
– Кажется, он повредил мне позвоночник, – отдуваясь и вращая плечами, пожаловался Доменг. – С тобой все в порядке?
Осознав всю тщетность усилий обуздать Маруфа, друзья решили отдаться на волю судьбы и поехали домой.
Глава 3
Ровно за год до вышеизложенных событий, жарким июльским днем, младший научный сотрудник Московского Государственного зоопарка Андрей Скворцов вышел из подъезда дома в Большом Харитоньевском переулке и направился в сторону Чистопрудного бульвара, ведя на поводке большую светло-рыжую собаку по кличке Пират. История жизни Пирата была весьма примечательна. Рожденный где-то на задворках, в развалинах здания, готового под снос, от безродной матери и неизвестного отца, Пират с детства влачил обычную для дворняг жизнь бомжа и попрошайки. Дни свои он коротал у мусорных баков или у палаток, где продавали пирожки, мерз зимой в подземных переходах, яростно дрался с другими псами за обглоданную выброшенную кость – словом, вкусил все прелести бродячей жизни и не представлял, что она может быть другой.
Как-то раз, ранним зимним утром, скитаясь в поисках промерзшей и полусгнившей пищи, он набрел на соблазнительную кучу отбросов, которая высилась у переполненного дворового бака. Спугнув нескольких таких же, как он сам, бездомных котов, Пират с вожделением заработал лапами в надежде раскопать что-нибудь съедобное. Пока ничего путного не попадалось. Он пожевал грязные картофельные очистки, потом нашел обрезки моркови и, голод не тетка, тоже съел. Услышав левым вислым ухом, как в подъезде напротив открылась дверь, он настороженно поднял голову по привычке, выработанной трехлетним опытом своей несчастливой и бесприютной жизни. Во-первых, надо было определить трезв человек или пьян. Если пьян, то лучше было сделать ноги, не подвергая риску многострадальную шкуру. Во-вторых, человек мог оказаться конкурентом, промышляющим на свалках пустыми бутылками и всякими другими бесполезными предметами.
Пират терпеливо ждал, куда направится подозреваемый, но тот почему-то остановился, посмотрел Пирату в слезящиеся от колючего ветра глаза и снова вошел в подъезд. Пират возобновил прерванное занятие. Учуяв в глубинах кучи восхитительный запах целлофановых колбасных оберток, он зарылся в мусор с головой, а когда вынырнул, обнаружил виденного ранее незнакомца прямо рядом с собой. Тот протягивал отскочившему от неожиданности псу большой кусок свежего мяса. У Пирата от запаха хорошей пищи закружилась голова. Он капнул на снег слюной и, поджав хвост, панически опасаясь подвоха, но не в силах совладать с бунтующим, корчащимся в спазмах желудком, дотянулся шеей и носом до мяса, схватил и пустился наутек.
Поскольку полная опасностей уличная жизнь развила его умственные способности до недосягаемых для домашних собак высот, Пират быстро смекнул, что назавтра надо снова сходить на то же чудесное место и в тот же час. Чудо действительно повторилось и стало происходить каждое утро, когда Андрюша Скворцов выходил из подъезда, чтобы отправиться на работу. Теперь, мигом проглотив подношение, Пират крутился у видавшей виды девятки Андрея, пока прогревался мотор, ставил лапы на дверцу, жарко дышал на стекло улыбающейся пастью и заглядывал в салон.
Андрюша с каждым разом все дольше задерживал на горемыке взгляд, затем тяжко вздыхал, качал головой и отъезжал.
Зима кончилась. Застучала по серым пористым наносам весенняя капель. Дворники сбивали с крыш огромные сталактиты сосулек. Пират, переживший еще одну тяжелейшую зиму, сидел напротив Андрюшиного подъезда, на почтительном расстоянии и смотрел на дверь, как и в теплеющее будущее, с оптимизмом, потому не обратил внимания на въехавший во двор большой и зловещий фургон. Опоздай Андрей на две минуты открыть дверь подъезда, и жизнь бедолаги Пирата на этом бы и закончилась. Но Андрей был человеком дисциплинированным, пунктуальным и потому вышел во двор как раз вовремя. Увидев, как Пират отчаянно бьется в сети, Андрей мгновенно и бесповоротно отбросил все мучившие его «за» и «против» и сыграл в собачьей судьбе роль Его Величества Случая. Он бросился к двум детинам, тащившим страдальца к фургону, и крикнул:
– Отпустите его! Это моя собака!
– Брось, брат, – осклабился один из мужичин. – На кой ляд тебе эта шелудивая псина? Был бы он твой, не шлялся бы спозаранку по дворам.
– Верно, – поддержал напарник, – такие жалостливые, как ты, и плодят заразу. Сейчас отпустим, а завтра он снова будет прохожих пугать.
– Да говорю вам – мой это пес. Пиратом его зовут. Он у меня потерялся, вот и запаршивел. А сегодня сам к дому пришел.
– Ладно, на первый раз поверим. Мы тоже не изверги какие. Но если снова увидим кобеля одного – пощады не жди.
– Ну тихо, тихо, – успокаивал Андрей перепуганного пса, вызволяя его из сети. – Пошли домой, пошли, Пират!
Пират, хоть и не знал еще своего имени, посмотрел в добрые глаза Андрея и позволил унести себя на второй этаж, в небольшую двухкомнатную квартиру, ставшую для него с тех пор родным и добросовестно охраняемым домом.
После трех лет своей страшной и ненадежной жизни Пират обнаружил, что счастье, оказывается, существует и выглядит оно самым наилучшим образом. У его счастья были очень светлые, слегка вьющиеся и невесомые, словно лебяжий пух, волосы, чистые и голубые, как летнее небушко, глаза, мягкие некрупные черты лица и невысокая, но ладно скроенная фигура. Сознавая, что счастье надо беречь и лелеять, Пират выполнял все пожелания хозяина без промедления, понимал его с полуслова, без всякой дрессировки, чем приводил Андрея в немалое изумление.
