Кэтрин Эддисон - Гоблин – император
— Хорошо, — кивнул Майя.
А потом Виженк был отозван, и к Майе подошел один из живших в Сето баризанских купцов, пожелавший узнать, действительно ли Император собирается организовать постоянное сообщение через Истандаарту.
— Проект был представлен в Коражас, — сказал Майя и тридцать секунд спустя оказался в плотном кольце гоблинских торговцев, взволнованно объяснявших ему, каким благом станет этот мост.
Майя слушал и кивал, пока великое смятение не возвестило об отбытии баризанских гостей.
Все снова вышли на площадь Пармено, где Великого Авара уже ожидала его великолепная повозка. Старик обменялся салютами с Виженком, поцеловал руки дочери и довольно чувствительно хлопнул Майю по плечам. Затем он тяжело поднялся в карету; кучер склонил увенчанную кокардой шляпу в сторону Императора и крикнул «Но!» десятке лошадей.
Окруженный своей свитой, Великий Авар отбыл из Сето.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
МОСТ ЭДРЕХАЗИВАРА VII
Глава 34
Наведение мостов
Первые два месяца нового года прошли в допросах принцессы Шевеан, лорда Чавара, герцога Тетимела, Дач'осмера Убежара, Мера Шуливара, Мера Бралшенара, Мин Наршанажен и головокружительного количества прочих участников первой или второй попытки сместить Эдрехазивара VII с престола. Майя не мог решить, чувствует он облегчение или, напротив, разочарование от того, что ни одному из заговорщиков нельзя было предъявить обвинение в участии сразу в обоих покушениях. Шевеан с Чаваром, судя по всему, не имели ни малейшего представления о махинациях Тетимара и наоборот.
Единственным облегчением стало то, что призрак Эшевиса Тетимара позволил Императору проявить милосердие к Шевеан и Чавару. При данных обстоятельствах суд счел смягчение наказания приемлемым и даже разумным. В конце концов, они искренне верили, что действуют на благо Этувераца и сохраняют верность пожеланиям Варенечибела IV.
«Бравада Тетимада», как вскоре стали называть второй заговор, ни в коей мере не руководствовалась интересами империи, ее члены стремились устранить Императора, видя в нем лишь помеху на пути к осуществлению личных амбиций.
Казни были проведены публично и повергли Майю в ужас.
Он категорически запретил присутствие на экзекуции сестер Эшевиса Тетимара, хотя некоторые члены правительства считали это необходимой мерой. Они не были повинны ни в чем, кроме факта своего родства, и не нашлось бы более надежного способа внушить им мысль, что их брат и отец были правы в своей обиде. Зато он испытал тайное и дерзкое чувство удовлетворения, передав девочек под опеку князя Оршениса и узнав, что они отбудут в Амало на «Верности Лохасо» — это имя как нельзя больше подходило дирижаблю Оршениса, чье слово оказалось непоколебимым, как его родные горы. Князь начал свою аудиенцию с предложения сэппуку, и по его решительному лицу и ровно звучащему голосу Майя понял, что ритуал будет совершен незамедлительно в случае малейшего сомнения в его верности.
Оршенису ничего не было известно о планах Тетимада, и из его слов Майя сделал вывод, что заговорщики были достаточно осторожны, чтобы воздержаться от выражения неудовольствия в присутствии князя. А его жена, красивая, бледная, застенчивая и откровенно влюбленная в мужа, могла ли она сочувствовать неосуществленным замыслам отца и брата, если они почти не разговаривали с ней?
Сбыв с рук девочек Тетимада, Майя должен был решить, как поступить с участниками первого заговора. С Чаваром все решалось относительно легко; Дому Чавада принадлежала усадьба в захолустье Че-Атамара между Тетарой и ее притоком Тетарисом, и виконт Чавел принял на себя ответственность за содержание брата там.
Майя приложил все усилия, чтобы уберечь Дом Чавада от падения вслед за бывшим лордом-канцлером; он считал, что Чавар, давно овдовевший и почти не поддерживавший отношений с братом и племянниками, не должен стать причиной опалы для своих родственников. Конечно, виконт Чавел, представший перед Майей через три дня после неудачного переворота и тоже предложивший сэппуку (чего, кстати не удосужился сделать сам Чавар), не имел ни малейшего понятия о замыслах брата. И если бы заговорщики заручились поддержкой Наревиса, то не возникло бы никакой необходимости в столь театральном нападении на Алсетмерет: Майю можно было легко подкараулить в покоях Чавада.
Но на семью были наложены суровые штрафы, и их Майя оспорить не мог. Лишившись значительных доходов Чавара, Дом возвращался в ряды мелкопоместного дворянства вроде Нелада, Данивада и всех прочих. И Наревис вместе с ним, ведь он даже не был наследником своего дяди.
Удержанный от сэппуку, виконт Чавел предложил остаться при дворе, чтобы, находясь под императорским надзором, убедить двор в своей непричастности к предательству. Майя так же вежливо отказался и от этого предложения, и благодарный виконт Чавел начал долгий и неприятный процесс консервации дворцовых апартаментов Чавада. Большая часть мебели и картин была направлена прямиком в аукционный дом Сето, где, надеялся Майя (возможно, с некоторой долей злорадства), они будут куплены гоблинскими торговцами, которых столь откровенно презирал Чавар.
Следствие заканчивалось, и Майя не винил Чавела за его панические заверения в невиновности, доставляемые пневмопочтой чуть ли не каждый час; конец им положил ответ с личной печатью Императора. Он так же не винил виконта за желание избежать второй аудиенции; обе стороны достаточно потрепали друг другу нервы на первой. Но виконту хватило жестокости отправить Наревиса лично сообщить Императору, что Чавада, наконец, покидают Унтеленейс.
Возможно, это была намеренная жестокость. Виконт Чавел оказался честен и верен, но не было гарантии, что он не походит на своего брата во всех прочих отношениях.
Наревис, осунувшийся и бледный, с уныло обвисшими ушами, был одет в платье столь же потертое, в каком Майя впервые явился ко двору. Его личный гардероб так же отправился в аукционный дом. Майя вспомнил Сетериса в первые недели в Эдономее, мрачно углубившегося в изучение счетов от продажи своей одежды.
Наревис быстро и почти равнодушно прочел традиционную формулу прощания, а затем замолчал. Впервые за время их знакомства, он, казалось, испытывал неловкость; его уверенность испарилась вместе с властью отца.
Не совладав с собственным горем и сожалением, Майя выпалил:
— Нам очень жаль.
Прежде, чем эти слова сорвались с его губ, он уже знал, что ведет себя неправильно. Они прозвучали так, словно Майя извинялся перед Наревисом, а ведь даже последний гоблин знал, что Император не извиняется за чужую измену.
Уши Наревиса обвисли еще больше, и он пробормотал:
— Ваше Высочество, вы не должны сожалеть.
— И все же мы сожалеем, — упрямый в своем стремлении к правде, возразил Майя и добавил. — Мы были в таком же положении, как вы сейчас.
Наревис широко распахнул глаза, на секунду став похожим на своего отца. Наконец он медленно выговорил:
— Вы единственный человек, по-прежнему готовый признать себя нашим другом. Спасибо, Ваше Высочество.
— Просто они боятся, — сказал Майя, вспомнив веселых и нарядных молодых людей в гостиной Чавада, не желающих говорить ни о чем, кроме охоты.
— Так же, как и мы, — ответил Наревис, его голос прозвучал не громче шепота.
Любые слова утешения прозвучали бы лживо и не принесли бы облегчения. Они оказались в странной ловушке: все, что мог сказать один из них, неизбежно причинило бы боль другому, и Майя сделал единственное, что мог. Он отпустил Наревиса, и тот удалился с опущенными плечами и ушами, больше похожий на побитую собаку, чем на недавно столь блестящего придворного. Майя ненавидел Чавара за то, что тот сотворил с собственным сыном. Ненавидел и был рад, что бывший лорд-канцлер проведет остаток жизни в нищей усадьбе, где будет обузой для всех Чавада.
* * *Но Шевеан была проблемой Дома Драхада, и вопрос ее содержания и охраны предстояло решить самому Майе. С помощью Цевета был составлен и подробно рассмотрен перечень всей недвижимости Драхада. Он, не раздумывая, отверг Исварое и Эдономею, а так же решил, что Сеторея располагается слишком близко к столице и главной усадьбе Рохетада. Варенечибелу, мрачно подумал он, повезло, что Арбелан сохранила верность престолу.
В конце концов, поместья Драхада были разбросаны по всему Этуверацу, и Майя мог отправить ее практически в любую точку страны. В конце концов он остановился на Бакорее в северном Че-Четоре — не из мести, хотя Бакорея находилась в непосредственной близости к монастырю, куда Чавар с Шевеан планировали отправить его самого — но потому что поместье было почти полностью самодостаточным. Любые чужаки, а Майя помнил это по собственному опыту жизни в Эдономее, будут немедленно замечены, и Шевеан не сможет ни сбежать, ни отправлять тайных посланий. Правда, жилые помещения там считались неудобными и некомфортабельными, но Майя не мог заставить себя позаботиться об удобствах родственницы.
