Эрнст Гофман - Собрание сочинений. Том 1
Бригелла мне много всего порассказал о хитроумных военных премудростях, с помощью которых он собирается разбить войско мавра, — что ж, это по его части, я же смело пойду своим путем, зная, что он ведет меня к верной победе.
Из хижины выходит Труффальдино с двумя огромными стопками бумаги под мышками.
Труффальдино. Ах, бог ты мой! Да никак это наш юный герой, монсеньор Амандус, да еще с каким здоровенным мечом на поясе! Вид и вправду очень даже воинственный, а если бы еще бороду отрастить, то и впрямь хоть сейчас в гусары!
Амандус. Кто ты такой, чудак-человек?
Труффальдино. Неужто вы меня не признали, разлюбезнейший, геройский наш монсеньор? Неужто ни разу не замечали меня при дворе и в окрестностях? Я же слуга нашего придворного поэта господина Родериха, который удалился в дикую чащобу, — это здесь, неподалеку, в двадцати шагах от замка, — дабы надлежащим образом предаться отчаянию из-за вероломства жестокосердной принцессы Бландины. Принцессу он любит до беспамятства, но свои стихи, как прошлые, так и будущие, он любит еще больше, и ради сохранения оных, равно как и собственной драгоценной персоны, он решил перейти к королю Килиану и спеть в его честь победный гимн. Я же, со своей стороны, вовсе не хочу становиться килианцем, а, напротив, намерен скромно посвятить себя добродетели, во исполнение чего — душевной бодрости ради — хочу открыть винную и колбасную лавочку, а заодно уж самому стать лучшим своим клиентом.
Амандус. Но что за ноша у тебя в руках?
Труффальдино. О, это кое-что из стишков моего бывшего господина — так сказать, на первых порах, поучения и вдохновения ради, а также для распространения изящного вкуса, поскольку я намереваюсь небольшими порциями прикладывать их к моим сервелатам, дабы порадовать моих покупателей. Покорнейше к вашим услугам!
Амандус.
Потешен и одежкой, и повадкой,
Ты, видно, вправду славный весельчак.
Меня ж зовут серьезные свершенья.
Но в тех глубинах, где туман предчувствий
Рождает, словно маг, по волшебству
Поэзии загадочные руны,
Что, обращаясь в дивные картины,
Волнуют всякого, кто их узреть способен,
Своим высоким смыслом, — в тех глубинах
Серьезность с шуткою нерасторжимы,
Как новобрачных страстная чета.
А посему, шутник, долой обузу
Мирских сует, что ношей непомерной
Тебя к земле пригнула и походку
Твою сковала. Брось ее скорей!
Пойдем со мной! Как озорной напев
Цепляется к мелодии серьезной,
Так ты пойдешь со мной оруженосцем.
За мной, шутник! Всегда уместна шутка,
Где все всерьез и дело слишком жутко.
(Уходит.)
Труффальдино. И угораздило же меня налететь на этого новоиспеченного героя, совсем еще тепленького, с пылу с жару! Но по мне, так лучше уж он, чем этот мой придворный поэт, а если он к тому же и Килиана ухлопает, счастье мое обеспечено. Этот молодой человек, однако, порядком нагнал на меня куражу, а если бы еще и ударил — я бы и не в такой раж вошел! Что ж, саженей с двухсот я, пожалуй, смогу проследить за этим поединком с такой стойкостью, с таким присутствием духа, что никто больше не посмеет усомниться в моей храбрости. А пачки придется забросить в ручей, если эти стихи и вправду имеют хоть какой-то вес, они тут же пойдут ко дну. (Забрасывает пачки за кусты в ручей, потом выходит на авансцену и патетически произносит.)
Ударим по врагу мы не на шутку,
Но я сбегу, коль станет слишком жутко.
(Уходит вслед за Амандусом.)
КАРТИНА ШЕСТАЯОткрытая местность. На переднем плане — роскошный шатер короля мавров Килиана, в глубине виднеется боевой лагерь мавров. Килиан, чудовищный колосс невероятной толщины, попыхивая огромной трубкой, входит, беседуя с надворным советником Балтазаром; за ними следует свита мавров, один из которых несет большущий бокал, другой многочисленные бутылки, третий — скипетр Килиана.
Килиан. Опять ты повел себя как сущий осел, советник, и своими дурацкими замашками испортил всю обедню!
Балтазар. Вы, конечно, как всегда, считаете себя умнее всех, ваше величество, однако и сами, и весь ваш двор постоянно нуждаетесь в совете, для чего и сделали меня надворным советником. Я же честно исполняю свой долг с неизменной подобающей делу грубостью.
Килиан. Ты погляди! Как раз грубость-то твоя ни к черту не годится, ей недостает надлежащей мощи, тут тебе не грех поучиться у меня. Против меня ты жалкий хилый шкет, достойный лишь того, чтобы ему время от времени намыливали уши! Ты хоть показал принцессе бриллианты?
Балтазар. Разумеется! И со всею отчетливостью сказал, что вы сами носили эти побрякушки на вашем ночном колпаке, но глупый народец вообще не обратил на это никакого внимания.
Килиан. Потому что ты, как всегда, провернул эту шутку с бриллиантами до крайности глупо! Ну, ничего! Завтра, когда принцесса станет моей женой, она сама мне все расскажет, и если я узнаю, что ты повел себя остолопом, ты у меня увидишь, ты у меня… (Яростно размахивает трубкой.)
Балтазар. Не больно-то я вашей трубки испугался, и нечего тут размахивать, у вашего величества и так вполне достаточный размах! Почему вы сразу не послали армию в город, чтобы вам привели принцессу, как я советовал?
Килиан. Лучше умолкни и прекрати портить мне настроение вздорной болтовней. Я сегодня не расположен к свадьбе! Завтра тоже будет день.
Балтазар. Однако у меня такое предчувствие, что до завтра много всего еще может произойти.
Килиан. Сдается мне, ты еще смеешь иметь какие-то предчувствия? Смотри, советник, если я замечу, что вдобавок к своей бестолковости ты еще одержим глупыми суевериями, я тебя сей же миг вышвырну вон! А то, чего доброго, ты мне своими сумасбродствами смутишь народ, и особенно доверчивое, доблестное юношество!
Входит мавр.
Мавр. Там какой-то человек непременно хочет видеть ваше величество. Он хоть и подъехал к часовым на кабриолете, но утверждает, что перебежал к нам из подданства принцессы Бландины.
Килиан. Видишь, советник, как устремляется народ к будущему отцу отчизны? Может, это даже бургомистр Омбромброзии с ключами от города. Немедленно ввести!
Мавр уходит.
Килиан. Скипетр мне! (Отдает свою трубку мавру, что держит скипетр, сам берет скипетр и принимает величественную позу перед входом в шатер.)
КАРТИНА СЕДЬМАЯВ сопровождении двух мавров входит Родерих.
Килиан. Ну? Чего тебе надо? Кто ты такой? Ключи от города при тебе?
Родерих. О ваше величество! Великий король! Слишком тяжелы были бы те ключи, слишком оттопырили бы они сзади полы моего камзола, где обычно лишь кокетливо болтался на шнурке золотой ключик от потаенной каморки моей принцессы, ибо, с вашего позволения, я был тайным камергером Бландины…
Килиан. Советник? По-моему, этот чудак рехнулся, он хвастает весьма постыдной службой — не иначе, врет. Неужто при омбромброзском дворе столь вздорные, столь извращенные нравы, чтобы золотым ключом отпирать и запирать отхожее место?
Балтазар. Ах, ваше величество, полноте городить чепуху. Расспросите лучше человека как следует, кто он такой и откуда…
Килиан (грубо). Ну, кто ты такой?
Родерих. О великий король! Я зовусь Родерихом и предлагаю вам, сиятельнейший повелитель, свои услуги, дабы воспеть ваши славные победы, поскольку, помимо вышеназванной должности, я был также придворным поэтом принцессы Бландины и готов хоть сей миг приступить к оной службе у вас, ваше несравненное королевское величество.
Килиан. Поэт? Придворный поэт? Что он этим хочет сказать? Что это вообще такое?
Родерих.
Поэт — или «пиит» высоким штилем
То существо особого порядка!
В сиянье дивном, в красоте нездешней,
В таинственной потусторонней дымке
Все сущее поэту предстает.
Мирская жизнь, убога и скудна,
Пресна, скучна, бескрасочна, уныла
Ему явится в пестром полнозвучье.
Как в серебристом ручейка зерцале
Отражены цветы, деревья, небо
Так целый мир в магическом кристалле
Души поэта дивно отражен
И в ней струится зыбкими волнами,
Переливаясь тысячью огней.
Вот так и мне поэзия открылась.
Узрел мой взор таинственную дымку
Романтики, что мир преображает.
И ты, о сир, не Килиан ты вовсе,
Не грозный, всемогущий повелитель,
О нет! — ты лишь поэзии виденье,
Картина, что пригрезилась поэту,
Ты лишь…
Килиан (в неимоверном гневе его перебивая). Как? Ах ты, бесстыжий наглец! Это я-то не Килиан? Это я-то не грозный повелитель? Виденье! Какая-то картина? Мазня? Ложь и мошенство! Ну, я тебе сейчас покажу! (Изо всех сил лупит придворного поэта скипетром, тот пускается наутек с криками: «Помогите! Пощады! Беру все свои слова обратно! Я вовсе не поэт! Не пиит!» и т. д. Килиан преследует его до края сцены, потом, отдуваясь, возвращается.) Теперь — попомнит — как — называть — меня — виденьем! Советник! Ну-ка, оботри мне пот со лба!
