Владислав Кетат - Стать бессмертным
— Но какова стерва, — сзади снизу подаёт голос Рыжов.
— Ещё одно слово, и я завершу то, что начала Лена, — на последних каплях терпения выдаю я.
— Как можно, Алексей, вы же добрый…
Не знаю, что меня удерживает меня оттого, чтобы влепить Рыжову, что называется «с ноги». Должно быть его возраст.
— Раз передумали меня бить, помогите, хотя бы подняться, — просит он.
Я протягиваю ему руку, и тот, крепко за неё ухватившись, встаёт на ноги.
— Здорово она мне врезала, — на выдохе произносит он, — прямо по помидоркам. А вам, я вижу, тоже досталось.
Смотрю на него непонимающе.
— У вас нижняя губа разбита, — поясняет Рыжов, — приложите снег, лучшей заморозки не придумаешь.
Трогаю языком губу и точно — кровь, да как много. Загребаю рукой снега и прикладываю ком ко рту. Губа быстро деревенеет, и я перестаю вообще её чувствовать. Бросаю кровавый снежок в ближайший фонарный столб. Мимо. Загребаю ещё снега и растираю им лицо. Снег обжигает, но я всё тру, тру и тру. Потом закрытыми глазами смотрю на фонарь и на секунду я забываю обо всём: о Рыжове, Лене, Сенишах, бессмертии… Всё куда-то исчезает, остаюсь один я, правда, непонятно, где и непонятно когда. И, главное, зачем.
— Алексей, очнитесь, — слышу я знакомый голос, — очнитесь, прошу вас.
Открываю глаза и вижу прямо перед собой беспокойное лицо Рыжова, окаймлённое, словно нимбом, жёлтым светом от фонаря.
— Простите, что напугал, — говорит Рыжов, — но я подумал, вдруг вы опять надумаете грохнуться в обморок…
— И в мыслях не было, Евгений Иванович, — говорю я, растирая виски, — просто задумался чуток…
— Хорошо. Прежде чем мы с вами начнём выяснять отношения, Алексей, хочу вам сразу сказать, что я не знал о вашей с Алёной связи. Не скрою, я удивлён тому, как всё так вот совпало, но в жизни, как известно, случаются такие сюжеты, которые, как бы это сказать…
— Не снились нашим мудрецам.
— Именно.
— Я не буду выяснять с вами отношения, Евгений Иванович, — говорю я, — честно говоря, я вообще не хочу иметь с вами никаких отношений.
Рыжов кивает.
— Поверьте, понимаю вас, прекрасно. Я что-нибудь могу для вас сделать?
— Исчезните, пожалуйста.
Рыжов улыбается уголком рта, и становится похожим на чёрта из какого-то мультика.
— Всенепременно, Алексей, только скажите честно, чем вы сейчас думаете заняться?
— Напьюсь.
— Вот и славно. Тогда, я за вас спокоен, прощайте.
Широко улыбнувшись, Рыжов протягивает мне свою длинную ладонь. Его рот полуоткрыт, и я вижу внутри слабое мерцание металлических коронок.
Чуть поколебавшись, без особого удовольствия, я всё-таки пожимаю узкую холодную ладонь.
* * *Просыпаюсь я поздно, когда короткий зимний день уже подходит к концу. Тот факт, совершенно безобидный, кстати, для трезвого выспавшегося человека, что я проспал целый день, обрушивает моё настроение до минимума. В остальном, я чувствую себя практически сносно. Голова почти не болит, но, видимо от долгого брожения по улицам, гудят ноги.
Поднимаюсь с кушетки и понимаю, что я не дома, то есть не в общаге, и не у Лены. Дезориентированный в пространстве и неодетый, выхожу в коридор. Только там до меня доходит, где я. Запах, на который я обратил внимание в прошлый визит сюда, возвращает мне память. Бешеным диафильмом перед глазами начинают мелькать чуть расфокусированные кадры: вот я где-то в районе вокзала до чёртиков напиваюсь с какими-то парнями, возможно, моими студентами; вот, брожу по пустому студёному городу; вот, греюсь в подъезде, скорее всего, Ленином; вот, уже под утро, проходя мимо какого-то ужасного старого здания в стиле первых пятилеток, нос к носу сталкиваюсь с Мясоедовым, который хватает меня в охапку и волочёт к себе домой. Там я медленно трезвею, и в мою проясняющуюся голову неторопливо, но основательно вселяется кошмар.
С невесёлыми воспоминаниями в голове, практически по приборам дохожу до уборной, где меня несильно однократно рвёт. Легче мне от этого не становится, и настроение ухудшается ещё больше. Это похоже на формальную расплату за совершённые вчера прегрешения — вроде бы и наказан, но как-то не серьёзно, по-детски. В очередной раз пообещав себе больше никогда в жизни не пить, я, прихрамывая на обе ноги сразу, иду на кухню.
Там, в самом углу, между плитой и колонкой, спиной к столу сидит Мясоедов, на коленях у которого, положив одну ножку на другую, маленькая женщина с густыми рыжими волосами. Уткнувшись в рыжую гриву, Мясоедов что-то тихо шепчет женщине на ушко (до меня доносится только «мур-мур-мур»), а она в ответ хихикает еле слышно.
Меня замечают, когда я, с проворством подбитого танка, совершаю разворот на месте.
— Алексей, здорово! — кричит Мясоедов так громко, будто я на другом конце города, и, обращаясь к даме: — это Алексей, я тебе про него рассказывал. — Потом, опять ко мне: — Чего ты там стоишь, заходи!
— Я неодет, — говорю я, прикрывая руками волосатый живот.
— Мы тоже! — хором отвечают Мясоедов и его женщина и смеются. Только теперь я замечаю, что они оба в нижнем бельё — он в трусах и в майке, она — в короткой ночной рубашке.
Они смеются долго, даже слишком. Я думаю, что их, должно быть, веселит мой внешний вид, и слегка злюсь, но сразу же остываю, поскольку смех их такой искренний и беззлобный, что у меня самого рот расползается вширь, должно быть, придавая моей похмельной харе жутковатый вид.
— Что, так плохо, да? — спрашивает женщина. — Вы ведь вчера пили, да?
— Да, вчера я пил…
Она слезает с мясоедовских жирных колен и, ставя маленькие босые ступни в третью позицию, подходит ко мне. Протягивает тонкую белую руку:
— Света.
— Алексей, — отвечаю я и неожиданно для себя пожимаю её ладошку способом, который рекламировал Беляев на своей лекции (левая рука остаётся прикрывать живот).
Света на это чуть приподнимает бровь. Она совсем невысокого роста и, на мой вкус, чуть широковата в бёдрах. В остальном же всё на пятёрку с жирным плюсом (в прямом смысле этого слова) — ночная рубашка ничего не скрывает.
Мясоедов тоже поднялся и подходит ко мне. Дряблый обрубок правой руки от плеча до локтя, похоже, ничуть его не стесняет, но после рукопожатия со мной, он всё-таки прикрывает его левой.
— Мальчишки, я так рада вас видеть! — говорит Света и обнимает нас обоих за плечи, — давайте пить кофе!
— С коньяком! — кричит Мясоедов.
— С коньяком! — вторит ему Света. — Я всё сделаю, Дим, где у тебя коньяк?
— В большой комнате, на столе.
Она убегает в комнату, и мы с Мясоедовым остаёмся на кухне одни.
— Это моя жена, — тихо говорит он.
— Я понял, — также тихо отвечаю я.
— Она выздоровела, представляете? Сразу после… ну, вы понимаете. Вот так вот — раз, и всё, будто ничего и не было. Никаких последствий пребывания в коме! Ничего, представляете! И, знаете, что самое главное, она спокойно отнеслась к тому, что я инвалид… сказала, что любит меня любым, с рукой или без…
Его лицо светится, в глазах слёзы.
— Как вы выбрались? — спрашиваю я.
Мясоедов здоровой рукой вытирает слёзы.
— Через НИИгеомаш. Там же целый город под землёй! Потом Лаврентий с Русланом посадили Свету на санки, и я вывез её через один из выходов. Она очнулась ещё в пещерах, но была в полусонном состоянии, так что ничего не помнит.
— Вы ей что-нибудь рассказали?
— А что я ей должен был рассказать? — Брови Мясоедова сходятся к переносице. — Вы имеете в виду историю с пещерами?
— Ну да.
— Нет, я ей ничего не говорил и не собираюсь. Я дал Лаврентию, точнее, себе клятву ничего и никому не рассказывать об этом, — Мясоедов делает паузу. — Послушайте, а чего вы вчера так напились?
Возвращается Света с початой бутылкой коньяка в руке. На ней фиолетовый халат, который очень подходит к её рыжим волосам. «Оделась, — думаю я, — видимо, меня стесняется».
Мясоедов разливает кофе по трём чашкам, а Света капает в каждую на полпальца коньяку.
— За встречу! — поднимает свою Мясоедов.
— За здоровье! — отвечает Света.
— За жизнь! — говорю я.
Первый же глоток немного прочищает голову. После второго мысли становятся яснее, образы — чётче.
— Если вам интересно, — говорит Света, — это всё чушь, что в коме люди что-то там слышат, я вообще ничего не помню. Уснула и проснулась.
— Давай, не будем об этом, — морщится Мясоедов. — Всё уже кончилось.
— Хорошо, не будем. — Света прикладывается к чашке. — Забавно, когда я была маленькой, часто мечтала, как было бы здорово вот так заснуть и проснуться через много лет, когда я уже стану взрослой, и все мои детские проблемы будут позади…
— Да, у меня тоже такое было, когда я сдавал экзамены в училище, — говорит Мясоедов. — Думал, проснусь и узнаю — поступил или нет.
