Владислав Кетат - Стать бессмертным
В дверном проёме чернота. Мясоедов медленно, будто в том килограммов десять, поднимает фонарь, и мне становятся видны сначала сапоги, затем шинель, ремень, портупея, пуговицы, морда кирпичом и, наконец, шапка с кокардой.
— Ваши документы! — раздаётся из всего этого, вместе взятого.
Сердце моё добирается до пяток быстрее, чем в голове успевает сложиться картинка мести старшины Дворникова. Даже когда я понимаю, что передо мной не Дворников, а кто-то другой, почему-то широко улыбающийся, маленький, с детским лицом.
— Руслан, нельзя так пугать честных людей, — выговаривает Рыжов милиционеру, — вы поймите, милицейской формы боятся только порядочные, законопослушные люди. Собственно, поэтому они и являются законопослушными и порядочными. Преступники же ни вас, ни вашей формы не боятся…
— Виноват, Евгений Иванович, — совсем по-детски отвечает милиционер, — я думал, будет смешно.
«Охренеть, — думаю я, — я тут чуть в штаны не наложил, а этому дебилу смешно».
— Шутка удалась, — мрачно заявляет Мясоедов.
Мы все поворачиваемся к нему.
— У нас больной, вернее, больная, — говорит он ещё мрачнее. — Вы нас пропустите?
— Разве открытая дверь не является ответом на ваш вопрос? — слышится глуховатый голос у Руслана из-за спины. — Это, кстати, означает ещё и то, что вам самим придётся отвечать за свой сегодняшний поступок. Вернее, за его последствия.
Руслан исчезает в темноте, и в луче мясоедовского фонаря появляется некто маленький, с бородой, в смешной шапке. Его внешность рождает у меня в памяти какие-то неясные ассоциации, но вспомнить, где я его видел, не получается.
— Рад лицезреть вас в добром здравии, Евгений Иванович, — говорит он, — представьте мне ваших друзей.
— Охотно. — Рыжов делает шаг в сторону, чтобы нас с Мясоедовым было лучше видно. — Знакомьтесь, Мясоедов Дмитрий… простите, как вас по батюшке?
— Михайлович, — говорит Мясоедов, снимая с головы офицерскую ушанку, — можно просто Дмитрий.
— Как скажите. Дмитрий — офицер, бывший лётчик. А это. — Рыжов рукой показывает на меня. — Цейслер Алексей Германович, мой коллега, преподаватель.
— Вы забыли мою жену, — с горечью в голосе говорит Мясоедов.
— Простите, ради Христа. — Рыжов поворачивается к «ценному грузу». — На носилках жена Дмитрия — Светлана. Собственно, мы здесь из-за неё.
— Понятно, — подаёт голос маленький с бородой, — меня звать Лаврентий, я — временно слежу за нашим маленьким миром. Сорванец в погонах, который вас напугал — мой правнук, Руслан. Сейчас мы пойдём внутрь, я вас провожу. Думаю, что Евгению Ивановичу и вам, Алексей, там делать нечего. Мы с Русланом справимся сами. Идёмте, Дмитрий, смелее…
Только после того как он сказал слово «Лаврентий», я, наконец, вспоминаю, где же я видел этого странного персонажа, вспоминаю его каракули и разговор в ресторане и Лену, и всё, что было потом.
— Значит, вы у нас, Евгений Иванович, бог, — говорю я Рыжову, когда мы, проделав долгий путь назад, до дыры, вылезли из её и теперь медленно движемся по тёмному зимнему лесу в сторону города.
— Да, — запросто отвечает он и смеётся, — бог, очень приятно, бог.
— А вы, простите, бог чего? Или вы — бог, просто бог?
Рыжов меняется в лице.
— Не понимаю, чем вызван ваш сарказм. Вы же всё прекрасно понимаете. Слово «бог» в данном случае лишь фигура речи.
— Извините, я не хотел вас обидеть, — спешу оправдаться я. — Скажите, а вы действительно бессмертны? Вы никогда не умрёте?
Рыжов усмехается.
— А я-то думал, вы как учёный в первую голову спросите: «Как это всё работает?»
Мне становится немного неудобно, будто меня уличили в чём-то непотребном.
— Не издевайтесь, Евгений Иванович, я — не учёный, — говорю я. — Ладно, как это работает?
Рыжов усмехается снова.
— Честно сказать, не знаю, Алексей. Радиационный фон, температура, давление, влажность, напряжённость электромагнитного поля там совершенно обычные, в пределах нормы. Как везде, в общем. Илья, то есть, Илья Михайлович Щетинкин пытался в своё время этот вопрос с наскока расколоть, но у него ничего не вышло.
— Илья Михайлович? — вырывается у меня. — Он, что, тоже?
— Это я — тоже, — отвечает Рыжов, — и не кричите так. Если бы ни Илья, не гулять бы мне с вами сегодня под одной Луной. А, возвращаясь к теме нашего разговора, могу лишь предположить, что это следствие неизвестного нам пока физического явления, то есть, чего-то, что мы ещё не можем даже померить. Во всяком случае, я привык относиться к этому именно в таком ключе, и мне комфортно. Разумеется, я вам свою точку зрения не навязываю, пока отсутствует теоретическая база можно верить во что угодно, хоть в старика на небесах…
— Или в пещере, — вставляю я.
Рыжов смеётся.
— Совершенно верно, Алексей, можно и в него.
— Кстати, кто он? Уж не святой ли Лаврентий, часом?
— Ну, что вы, нет, конечно! — отвечает сквозь смех Рыжов. — Вы переоцениваете его возможности, но он действительно персонаж из бывших. Я бы даже сказал, из очень бывших. Теперь проповедует здесь помаленьку, да ещё, как вы видели, взял на себя обязанности сторожа. Добровольно.
— Могу я спросить, зачем?
— Сторожить или проповедовать?
— И то и другое.
— Думаю, всё ещё ищет смысл жизни, — Рыжов разводит руками, — но, похоже, никак не может найти.
— А вы, Евгений Иванович, я так понимаю, его уже нашли.
Рыжов из весёлого собеседника моментально становится серьёзным.
— Я — да, — говорит он.
— И в чём же он, позвольте спросить?
— А я вам уже сказал, тогда, в коридоре. Извините, но повторять не буду.
Я с трудом, но всё же вспоминаю, о чём мы говорили с ним тогда, как он выразился: «в коридоре».
— Так неужели в этом и есть…
— В нём, в нём, — раздражённо перебивает Рыжов, — и не будем об этом.
Я понимаю, что необходимо сменить тему, иначе…
— Евгений Иванович, а вам никогда не приходило в голову, что держать это место в тайне несколько неэтично, тщательно подбирая слова, говорю я, — может, стоит открыть его для всех, ведь это спасёт… это же спасёт жизни многим людям, неизлечимым больным, старикам…
— Счастье для всех?
— Ну да… а что?
Рыжов бросает на меня цепкий взгляд.
— Как бы это сказать… Вы, Алексей, рассуждаете, словно положительный герой дамского романа. Лучше представьте, сколько людей погибнет в борьбе за это место, если, не дай бог, о нём станет известно. За право обладать таким благом неминуемо начнётся война, которая погубит миллионы человеческих жизней. Этого, кстати, очень боится Лаврентий. Он и дверь эту дурацкую поставил, хотя, на мой взгляд, она только привлекает лишнее внимание. Если вам интересно, то он и пещеры рванул. Ну, не сам, разумеется, а вместе со своим внучком придурочным.
— Пещеры? — не понимаю я. — Наши пещеры?
Рыжов снова улыбается.
— Вы, Алексей, похоже, совсем прижились здесь, раз называете их нашими. Повторяю: пещеры подорвали Лаврентий с Русланом.
— Но зачем?
Рыжов пожимает плечами.
— Чтобы никто более туда не залез, больше незачем.
— Идиоты, они же нас чуть не убили…
— Ну, так не убили же, — смеётся Рыжов, — а насчёт идиотов, тут вы, наверное, правы.
От мысли, что мы могли остаться с Мясоедовым в этих пещерах навсегда, мне становится дурно.
— Господи, ну какие же идиоты! — сокрушаюсь я.
— Вот, а вы ещё предлагаете туда доступ открыть!
— Но есть ведь на свете и порядочные люди, — пытаюсь возразить я, — если они смогут взять контроль за раздачей слонов, то, может быть… ну, вы понимаете.
— Нет, Алексей, — делая ударение на слове «нет», говорит Рыжов, — желание единолично владеть обозначенным благом пересилит все возможные морально-этические соображения, и вчерашние агнцы станут козлищами. Хочу вам напомнить, что у людей принято убивать и за меньшее.
— А разве тот факт, что до сих пор сие знание не попало в руки плохих людей, не опровергает ваши слова?
Рыжов смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
— А почему вы решили, что носители знания добрые? Почему вы думаете, что я, например, добрый человек?
Теперь я удивлённо смотрю на Рыжова.
— Вы же спасли жену Мясоедова. Это бесспорное проявление доброты.
— Во-первых, не спас, а оказал посредническую услугу, — начинает загибать пальцы Рыжов, — во-вторых, это было сделано в знак благодарности за собственное спасение, и, в-третьих, чем больше я об этом думаю, тем более склоняюсь к мысли о том, что это было с моей стороны проявлением глупости.
— Это почему ещё, Евгений Иванович?
— По вышеуказанным причинам — всё больше людей хранит нашу тайну… Моё личное мнение, чем меньше людей осведомлены, тем лучше для всех.
— И, в первую очередь, для вас, — не без яда уточняю я.
