Надя Яр - Людоед
Гириг отключил связь.
— Немо примет тебя, — сказал он.
* * *Дом казался пустым, как череда пещер в холмах. Меж редкими светильниками в нишах покоились бронзовые лики. Иногда в дверных проёмах скользили тени, но архитектура приглушала звук, и Тирелл едва слышал шаги и голоса. Пустота особняка казалась странной, но что было не странно в связи с Джонни Немо, лордом Сото?
— Отчего здесь так пусто? — спросил Тирелл.
Патрианец не ответил. Он шёл впереди, не обращая внимания на чужака. Возможно, он принадлежал к тем немалочисленным патрианцам, что не считали темнокожих за людей. Тирелл с его фантастически смешанной кровью попадал в категорию недочеловеков.
— Среди приличных людей принято давать друг другу ответ на вежливый вопрос, — сказал он.
Охранник не отреагировал. Он был немолод и некрасив, с бесцветными маленькими глазами и выправкой, которая давно вошла в плоть и кровь. Этот человек был ветераном ещё предыдущей гражданской войны. Такие патрианцы плохо поддавались на провокации. Их нельзя было устыдить словами, потому что они знали цену словам.
Где-то в этом доме находились жена диктатора, двое его сыновей и дочь. Тирелл слышал о них немало сплетен и теперь обнаружил, что разочарован — он бессознательно рассчитывал увидеть всю семью и, может быть, даже поговорить с ней. Весь город знал, что Лора Конгрэйв была на седьмом месяце беременности. Она носила под сердцем вторую девочку, и Немо собирался официально праздновать рождение ребёнка. По-видимому, он был хорошим отцом.
Тирелл попытался представить себе Лору и детей, и это получилось неожиданно легко, как будто призрачный замок сам подсунул гостю образы своих хозяев.
Впоследствии священник гадал, что в его фантазии было правдоподобно, а что говорило лишь о его предрассудках. Лора была одна в супружеской спальне. Она лежала на боку, подложив подушечку под живот, и всё никак не могла уснуть. Рядом с ней не было мужа, и эта пустота болела в её груди, словно отсутствие сердца. Из-за метаний с головы Лоры сползла шаль. Золотистые пряди рассыпались по круглым белым плечам женщины и по пустой подушке Джона. Лоре это нравилось. Она была послушной женой и терпеливо страдала вместо того, чтобы послать за мужем рабыню. Пускай хоть волосы делают что хотят, если уж несвободна она… В соседней комнате, обнимая игрушечного зайца, спала маленькая Джоэн. Рядом дремала няня, добрая пожилая рабыня. Эта женщина была почти счастлива в доме диктатора, и лишь иногда ей перехватывала горло горечь от того, что чудесная и свободная девочка, о которой она заботилась с такой преданностью и любовью, не её дочь… Сыновья диктатора находились в своей спальне. Джонни неожиданно заболел, и вавилонский врач сделал ему укол. Мальчик свернулся в клубочек в своей постели и уснул. Его брат Кит долго лежал рядом и ждал, пока лекарство подействует. Он надеялся, что Джонни вот-вот выздоровеет, проснётся, и они смогут ещё немного поиграть. Шёл час за часом, Джонни крепко спал, и Кит смирился. Он положил голову на колено брата, сунул ноги под подушку и тоже уснул. У мальчиков были разные матери, но братья были похожи, как близнецы, и так же срослись душой.
Охранник вывел Тирелла из замка призраков в царство Аида. На небе не было ни звезды, и роща лежала сплошной чёрной массой в ночи. Патрианец остановился у нисходящих ступеней и указал туда, где горели огни. Он повернулся и пошёл назад. Тирелл с сожалением подумал, что так и не стал для этого солдата человеком. Не глядя, он сделал шаг и выругался, чуть было не покатившись вниз.
Ночь глушила шаги, словно толстая вата. Ступени вывели к водоёму и ряду широких мраморных скамей. На столбах горели факелы, отражаясь в маслянисто-чёрной воде. Тирелл остановился у самого круга света. На гриле жарилась свинина, и Тирелл вспомнил погребальный костёр Дэнни Икс. К горлу подкатила тошнота. Он сглотнул. Колин Долинг сидел на корточках у гриля и помешивал угли кочергой. Джон Конгрэйв лежал на скамье и безучастно смотрел в небо. Кросс укрылся махровым полотенцем. Все трое не носили ничего, кроме белых набедренных повязок. У пруда больше не было ни души.
Трибун отложил кочергу и стал укладывать мясо на тарелку, кусок за куском. Тирелл спросил себя, почему вспыльчивый и гордый Долинг безропотно делает рабскую работу. Должно быть, эта роль выпала ему оттого, что Колин был намного младше обоих своих компаньонов. Здесь, на Патрии, иерархия — всё.
Долинг сел на скамью рядом с Немо, поставил тарелку и выжидающе сложил руки на груди. Диктатор не шелохнулся. Он походил на статую павшего воина — Гектора или Ахилла. Колин смотрел на него с тоскливой, болезненной сосредоточенностью. Губы трибуна чуть-чуть шевелились. Немо глядел мимо Колина, в чёрную пустоту. Долинг принялся есть мясо с тарелки. Тирелл вдруг усомнился, что правильно поступил, прийдя сюда в это время. Он слыхал, что диктатор и Долинг любовники, но не ожидал увидеть проявление этих отношений. Злые языки шептались, что после революции Немо жестоко отомстил Колину за какую-то старую подлость — избил до полусмерти плетьми и чуть было не закопал заживо, но вместо этого сделал красивого, гордого парня своей игрушкой… Тирелл попытался отыскать глазами шрамы на теле трибуна. Их не было видно. Вавилонские врачи могли, конечно же, свести любые шрамы, но Долинг не производил впечатления человека, способного привязаться к своему мучителю.
Трибун поднял голову и заметил священника. На смуглом лице не отразилось ничего. Так лев мог бы смотреть на пробегающую мышь. Потом Долинг наклонился и шепнул что-то на ухо Немо.
— Подойдите к пруду, Тирелл, — произнёс диктатор.
Это был очень усталый голос. Священник описал полукруг и остановился у воды. Колин провожал его взглядом. Разве не видишь, насколько ты здесь неуместен, безмолвно упрекали синие глаза. Неуместен, как человек, невовремя вошедший в чужую спальню. Тирелл понимал, что неуместен, однако неловкости не испытывал. Всё это волновало его лишь настолько, насколько могло помешать достичь цели. Почему ему не пришло в голову, что эти двое могут быть заняты друг другом? Но если это так, то что, интересно, здесь делает Кросс?
— Этот человек, — сказал Кросс, — явился сюда из-за меня.
У людоеда было лицо хищной птицы. Убийца Дэнни Икс слегка улыбался. Он, кажется, рассчитывал повеселиться.
— Значит, нам предстоит выслушать какую-нибудь мерзость, — отозвался Колин Долинг.
Ухмылка Кросса потускнела. Колин бросил в рот кусок мяса и полил из бронзового кувшинчика то, что ещё жарилось над углями. Немо приподнял голову. В его лице читалось предчувствие плохих новостей.
— Совершенно верно, — Тирелл указал пальцем на Кросса. — Сегодня утром этот человек — Ваш министр финансов и, кажется, Ваш близкий друг, капитан — убил одного из моих прихожан. Он скормил его муренам. И пообедал одной из них.
Джон Конгрэйв не сдвинулся с места, но во всём его теле вдруг появилось напряжение, будто его ударили током. Он в упор смотрел на Тирелла, вбирая в себя и его облик, и весть. Широко открытые глаза диктатора были полны безграничного удивления.
— Это правда, Джим? — спросил он.
— Ну, как сказать, — ответил Кросс. — Сегодня утром я приказал бросить муренам подлого раба. Он отравил моих краснопёрок.
— Ты его бросил муренам? Заживо?
— Конечно, заживо. В том и смысл, — осторожно сказал министр.
— Джим. Это…
Ему не хватило слов.
— Это безвкусно, — отметил Долинг.
— Зато эффективно. — Кросс пожал плечами. — Остальные ублюдки сто раз подумают, прежде чем пакостить в особняке.
— На твоём месте я бы сто раз подумал, прежде чем выкинуть такой номер, Джим, — злорадно произнёс Долинг. На его лице играл какой-то нездоровый интерес. — Всё-таки в этом году трибун здесь — я.
Дело сделано, понял Тирелл. Но не закончено, пожалуй. Он не рассчитывал на то, что Кросс будет справедливо наказан, но можно было по крайней мере ещё чуть-чуть испортить ему вечер.
— Господин министр, сэр, — сказал он, — Вы уверены, что Ваша снулая рыба стоит целой человеческой жизни?
— Она стоит многих подобных жизней, — ответил Кросс. — Это были краснопёрки.
— Джим, — произнёс диктатор. — Я тоже стоил тебе недёшево. Помнишь, я отнял у тебя собственность — землю, дома — и вернул законным владельцам? Скажи, ты бы меня при случае тоже убил?
— Нет, — медленно ответил Кросс. — Конечно, нет.
— Почему? Я отнял у тебя целую кучу денег, Джим, собственности, которую ты с таким трудом собирал. Так почему бы тебе не скормить меня рыбам?
— Потому что ты — это ты.
Джеймс Кросс сказал это так, как говорил бы с ребёнком, причём бестолковым.
— Что — я?
— Ты, Джон… С тобой сегодня что-то не так, — сказал Кросс.
— Со мной вечно что-то не так, — парировал Конгрэйв. — Сколько сам себя помню. Джонни Немо — неправильный и к тому же неумный человек. Объясни ему, дураку, в чём разница между ним и твоим злосчастным рабом.
