Александр Меньшов - Пройти лабиринт
Велор снова «отключился». Ему показалось, что на секунду.
«Лабиринт — это путешествие от смерти к рождению, — вдруг отчетливо вспомнил он одну фразу из своих распечаток. — И идти по нему можно вечно!»
Последняя мысль его ужаснула.
Что если он не там свернет? Или заблудится?
А что если все это действительно иллюзия? Что, если он снова сидит, где-то на асфальте на центральной площади города? И люди, спешащие по своим делам, снова косятся на него, считая сумасшедшим?
На землю рядом приземлился ворон.
Это была огромная для своего вида птица. Она медленно подошла почти вплотную. Потом посмотрела на Велора то левым глазом, то правым, а потом ушла за валун.
Через несколько секунд с противоположной стороны вышел Кутх.
— Можно? — показал он рукой на место рядом с Велором.
— Присаживайтесь, — кивнул тот головой.
Кутх опустился на землю.
— Понимаю, что со временем, — не спеша, заговорил он, — человек «костенеет» и ему уже сложнее воспринимать изменения в окружающем мире. Так рождается Порядок. А Порядок — это покой.
— Я помню, — усмехнулся Велор. — Я помню аксиому: «Повторение действий ведет от хаоса к порядку. И когда странник пускается в путь в каком-либо направлении, он убеждается, что те же события повторяются в том же беспорядке, которые, будучи повторенными, становятся порядком. Вселенная становится структурной и периодичной».
— Верно, — кивнул Кутх. — Все верно. Тяжело жить в постоянном напряжении. Тяжело жить среди хаоса. Ледяные шторма, кипящая лава, падения, взлеты…
— Тяжело.
— Потому в таком возрасте как ты, когда человек переходит в другой лабиринт, он либо сходит с ума, либо все же перестраивает себя.
— А я?
— Что ты?
— Может я — сошел с ума?
— Может. Смотря откуда смотреть, — улыбнулся Кутх. — Ребенка легче перенастроить. Он еще не так «окостенел»… Вера — вот твоя путеводная нить.
— Вера во что?
— Хороший вопрос, — Кутх задумался. — Понимаю подвох, потому попытаюсь объяснить.
Он на некоторое время замолчал.
— Кто есть верующий? — тихо спросил он.
— С какой точки зрения?
— С любой.
Велор пожал плечами.
— Верующий — это носитель определенной модели мира. Скажем… ну-у… твой сосед. Как его зовут?
— Семен Семенович.
— Хорошо. Так вот, Семен Семенович верит в такую модель мира, согласно которой по утрам встает солнце, зимой идет снег, ночью следует спать…
— И все это не правильно, что ли?
— Не о том сейчас речь. Правильно… неправильно… мы говорим о вере. Семен Семенович своей верой создает свою спираль в модели мира. Он намечает ориентиры, создает дорогу Порядка в Хаосе Вселенной и движется по ней всю свою жизнь.
— Спираль подразумевает бесконечность. Следовательно, он никогда бы не смог пройти дважды…
— Представь эту спираль в виде ленты Мёбиуса.
— Ладно. Допустим, что это истина. Тогда она…
— Тогда она навязана нам с рождения. Мы согласились на данную модель, потому что не нашли иной «дороги» в хаосе.
— Давайте сразу определимся с понятиями. Что такое хаос?
— Я так понимаю, ты склонен верить строго «научному» языку объяснения, чем размытому «философскому».
— Можно и «научным». Но только без формул. Я в математике не силен.
— Ладно. Как я уже говорил — мир нам, как и Семену Семеновичу, кажется вполне стабильным. Любые попытки «разрушения» этой картины мы сводим к проделкам темных сил, случайности и прочей лабуде. Мир для нас, будто машина — и все события, следовательно, должны определяться некими законами. Так?
— Допустим, хотя несколько однобоко.
— Я стараюсь объяснить, — улыбнулся Кутх. — Представим себе комнату. Мы вошли в неё и обнаружили навалом сложенное огромное множество различных вещей. При чем, всё в этой комнате, по нашему мнению, беспорядочно. И мы говорим в таких случаях — хаотично. То есть мы уже определили значение «хаос», как беспорядок.
Тут же напрашивается еще один вывод, что хаос — это неисчислимое количество информации. И наше сознание не может совладать с таким количеством этой информации. И получается, что порядок является всего лишь умозрительным состоянием мира, связанное с ограниченным количеством информации, которое мы в состоянии понять.
— Пытаясь разобраться в этой комнате, мы находим свой порядок данных вещей: вот лежит одежда, вот — книги, там еда. Нам уже не кажется все таким запущенным и пугающим.
— Отсюда следует, — включился Велор, — что хаос это более высокая форма порядка. Вернее, правильно сказать, что хаос — это другая форма порядка.
— Мы с тобой немного отходим от темы, — снова улыбнулся Кутх.
— Почему?
— Потому, как говорили о твоих представлениях об окружающем мире. Мы говорили о том, что модель Вселенной, то есть «твоего мира», определяется твоей верой. Помнишь?
— И что?
— То есть это она — эта модель — результат отражения действительности в твоем сознании. Но насколько оно адекватно?.. Упорядоченность — это тоже субъективизм. Она привязана к целям наблюдателя.
— И каковы же эти цели? Кто для меня придумал «дорогу» Порядка?
Кутх не ответил.
— Это мне напоминает тот хитроумный вопрос, — усмехнулся Велор, — который я слышал еще в институте: «Кто же кого выдумал? Люди богов, либо боги людей?..»
56.
…Неизвестный, кажется, начинал приходить в себя. Женщина пощупала его лоб, и снова вернулась к огню.
— Где я? — еле слышно пробормотал неизвестный.
— Тут, — неопределенно ответила женщина, даже не оглядываясь.
Человек попытался подняться и тяжело застонал.
Женщина попробовала деревянной ложкой, варившуюся в чане похлебку. Несколько секунд она задумчиво смаковала еду, прежде чем решила отлить ее в потрепанную оловянную миску.
— Вам надо поесть, — негромко говорила она. — Вам нужны силы.
Она приблизилась и помогла мужчине присесть.
— Ешьте, — протянула женщина миску. — Только не спешите.
Судя по бледности лица, незнакомцу было очень плохо. Он кое-как разлепил веки и некоторое время, молча, вглядывался в содержимое миски.
— Прошу прощения, — еле-еле выдавил он из себя. — Но не могу. Нету сил.
Женщина вздохнула и снова подошла ближе.
— Ладно, давайте помогу, — голос ее был совершено безразличный.
Незнакомец поднял глаза и вдруг спросил:
— Лорхен?
— О чем вы? — все также безразлично спросила она.
— Ты — Лорхен?
Она задумалась. Причем выглядело это так, будто она решала в уме какое-то сложное уравнение.
— Не знаю, — наивным голосом студентки-первокурсницы ответила она.
— То есть, — не понял незнакомец. Но тут же в его рот влилась горячая похлебка, и он с трудом ее проглотил, чувствуя, как по пищеводу разлилось тепло.
— Ты очень похожа на… на одного человека, — проговорил он.
— Бывает, — все также безразлично ответила женщина.
— Меня зовут Михаилом, — представился незнакомец, проглотив очередную порцию похлебки. — А тебя?
— Я — Радгрид. Я Подбирающая.
— Что? — не понял Михаил.
— А что тут не понять, — она пожала плечами. — Я стою на границе миров, и выбираю тех кому идти дальше, а кому отправляться к богам. Тебе суждено идти дальше. Вчера приходили Сопровождающие сетры, но они ушли и тебя с собой не поведут. В их списках тебя нет.
Говорила она это как-то безразлично. А Михаилу вдруг подумалось, что вся обстановка здесь какая-то неестественная. Он почему-то сравнил себя с былинным героем, явившимся в тридевятое царство к Бабе Яге.
— А где я? — осторожно спросил он, оглядываясь.
Он лежал укутанный в оленью шкуру. Скорее всего, — подумалось Михаилу, — он находился то ли в какой-то юрте, то ли нечто подобном.
На удивление сооружение было очень просторным. Стены были укрыты шкурами животных, в центре горел огонь, языки пламени которого неровным светом освещали пространство вокруг.
— Где я? — снова спросил Михаил.
Женщина остановилась только тогда, когда в миске кончилась похлебка.
— Ложись, отдохни, — сказала она, возвращаясь к огню. — Тебе нужны силы.
Михаил хотел возразить, но тут же провалился в темноту сна.
57.
Когда он открыл глаза: в юрте никого не было. Посреди нее по-прежнему горел огонь.
Михаил хотел встать, но тут же ощутил, что в тело впились миллионы мелких иголочек. Громко ойкнув, он с большим трудом скинул с себя шкуру и оглядел собственное тело.
