Клод Лалюмьер - Витпанк
— Нам пора, — раздался позади меня голос Абалена. — Надеюсь, вы сумеете оторвать себя от этого волнующего занятия?
Я проглотил просившийся на язык ответ и повернулся, чтобы следовать за ним. Он даже не соизволил подождать меня, и мне пришлось пуститься рысцой, чтобы его нагнать. Мы нырнули в какое-то здание и спустились в подвал, где провели несколько неприятных секунд в темном, сыром туннеле, возродившем кошмары моего краткого пребывания в роли поджариваемой электрическим током лабораторной крысы, прежде чем появиться среди развалин старой станции метро. Мне показалось, что я увидел в отдалении вспышку света. Что это, оптический прицел?
Я остановился, уже ощущая на своей грудной клетке тяжелый взгляд снайпера, как раз под грудиной, и внезапно мне привиделась Сисси, стоящая в точности так, как я сейчас. Кто знает, сколько трастафара было принесено в жертву, чтобы отогнать бланков, после чего их койки перешли к новым хозяевам? Я чувствовал странную смесь скорби и облегчения — если так, то все закончилось для нее быстро; это не было бесконечным кошмаром серийных изнасилований, представлявшимся моему подсознанию.
Абален не колебался ни секунды, я должен признать это. Схватив меня за руку, он повлек меня за собой наружу, на улицу. Теперь, находясь так близко к свободе, я обнаружил в себе гораздо меньше хладнокровия по отношению к возможности быть застреленным, чем пару недель назад. Наконец мы, целые и невредимые, оказались на другой стороне, в заброшенном многоквартирном доме, недосягаемые для взглядов как коммунаров, так и бланков. Для нас не составило труда преодолеть еще метров двести живописных руин, не подставляя себя ничему, кроме электронного наблюдения. Я подумал, что мы, должно быть, доберемся до самого аванпоста бланков, прежде чем frères наконец сообразят, что задумал Абален.
— Итак, что вы собираетесь делать, перейдя границу Страны Будущего и вернувшись в реальный мир? — спросил я, когда он остановился посреди того, что когда-то, по-видимому, было симпатичным внутренним двориком. — Как революционер-теоретик будет приспосабливаться к буржуазным махинациям?
— Мне сперва показалось, что это серьезный вопрос, а не просто еще одна жалкая попытка съехидничать, — сказал он. — Никогда не пытайтесь перещеголять француза в колкостях, monsieur. Здесь мастера — мы.
«Пытаешься хлопать крыльями, ты, маленький говнюк, — подумал я. — Давай, хлопай; тем смешнее будет посмотреть, как ты шлепнешься на землю».
— Дело в том, monsieur Розен, что я чрезвычайно легко приспосабливаюсь. У меня не будет никаких затруднений с тем, чтобы войти в новую жизнь. Возможно, для этого мне придется уехать из Парижа, и это будет жаль. Но даже если Бухарест или Буэнос-Айрес и нельзя назвать Городом Света, все же я смогу чувствовать себя там вполне удовлетворительно.
Он вытащил маленький пистолет и направил его на меня.
— В конце концов, экономической разведкой можно заниматься где угодно.
Если он ожидал, что я буду потрясен, то он разочаровался. По крайней мере, я на это надеюсь. Честно говоря, я ждал от него чего-то хоть капельку более умного. Вместе с тем я был рад, что он не смог придумать ничего лучше, чем обмен личностями. Выжидательно посмотрев на меня несколько мгновений, он насупился и махнул пистолетом.
— Пойдемте, сержант Абален, — сказал он.
Бланки, разумеется, уже увидели нас, и когда мы вышли из руин и двинулись через улицу, направляясь к их заставе, нас ожидала хорошо вооруженная комиссия по встрече. Абален подтолкнул меня вперед и поднял руки над головой. Один из бланков в пятнистом комбинезоне жестом показал мне сделать то же самое.
— Надеюсь, ребята, вы сможете мне помочь, — сказал Абален, когда мы добрались до бланков. Его английский был почти полностью лишен акцента, и я накинул ему за это еще несколько очков. Удивительно много талантов у нашего сержанта! — Я несколько месяцев был в плену у этих ублюдков, — продолжал он. — Вот один из них. Его зовут Абален. Считайте, что это мой подарок вам, если вы позвоните в мое посольство и поможете мне выбраться отсюда.
Это вызвало оживленные переговоры среди бланков. Я улыбнулся.
— Спасибо, — сказал я Абалену. — Всегда хотел быть знаменитым. — Он не вышел из роли; да я и не ожидал этого.
Показался офицер. Его форма была сшита у портного, хорошо вычищена и выглажена до хруста. На нем были темные пилотские очки, в руках он держал офицерскую тросточку. «Ничего удивительного, что вам, ребята, не удается отвоевать город», — подумал я.
— Итак, перед нами печально известный сержант Абален, — произнес он, глядя на меня.
— Боюсь, это не так, — возразил я. — Но вот это — Абален. — Я кивнул на сержанта.
Тот изобразил на лице весьма убедительную гневную гримасу.
— Это ложь! — вскричал он. — Он похитил меня и убил моих друзей! Вы не можете допустить, чтобы это сошло ему с рук!
— Ох, да бросьте вы! — Я повернулся к офицеру. — Неужели здесь нет никого, кто видел фотографию Абалена? — Я заранее знал ответ: подобно многим своим бывшим коллегам, Абален весьма серьезно относился к тому, чтобы избегать камер; но теперь я и сам играл роль.
Офицер улыбнулся — очевидно, довольный собой.
— Я думаю, самое лучшее будет допросить вас обоих. Вы не можете оба быть Абаленами, но на тот случай, если один из вас все-таки он…
Время настало. Я расстегнул свою куртку.
— Этот вопрос можно легко выяснить, — сказал я, отстегивая пряжку абаленовского блокнота. Самоуверенность Абалена пошла трещинами вместе с его новым имиджем. Я помедлил, наслаждаясь моментом. Это не было достаточной местью за Сисси или даже за те несколько недель, которые он вырвал из моей жизни. Но это было все, чего я мог для себя ожидать, и я хотел, чтобы это продлилось подольше.
Я показал компьютер офицеру.
— Ретинальный замок, — сказал я.
— Если вы хотите снова увидеть свою кузину, monsieur, лучше остановитесь.
Это взорвало меня.
— Ты, убогий сучий выкормыш, — сказал я, вынимая из кармана две бумажки: список призывников и список распределения койко-мест. Я поднес их к его лицу. — Куда подевалась женщина-канадка, Франсуа? Смотри, — я ткнул пальцем в листок, словно это было сердце Абалена. — Вот она была призвана; теперь посмотри сюда, — я потряс листком койко-мест. — Ее койки здесь нет! Так что же с ней произошло, monsieur le sergeant? Отправлена на Монмартр? На стрельбы? — В моем голосе появились истерические нотки. Я сглотнул, скомкал листки в кулаке и швырнул их ему в грудь.
— Нет, — проговорил он. — Все совсем не так…
Я не дал ему закончить. Рывком поднеся компьютер к своему лицу, я ткнул большим пальцем в кнопку питания. Компьютер негодующе фыркнул.
— Как печально! — сказал я. — Компьютеру сержанта Абалена не нравятся мои глаза! — Я развернул блокнот к Абалену, и тот попятился. — Джентльмены? — сказал я бланкам. Двое из них схватили Абалена за плечи. Он пытался отвернуть голову, но блокнот обладал большей подвижностью, чем его шея. Секундой позже он радостно чирикнул и засиял, как новогодняя елка.
Я швырнул блокнот на землю и вывернул поверх него содержимое своих карманов.
— Полагаю, здесь вы найдете, с чем позабавиться, — сказал я. Абален что-то пролепетал; я не слышал, что именно. Офицер дал ему пощечину — то ли в ответ на его слова, то ли просто из принципа; на это мне было плевать. Потом они все принялись его бить.
Я вытащил последнюю из своих гигиенических салфеток, чтобы стереть со своих рук его кровь.
День 63-й: Все закончится слезами— Франция благодарит вас за те услуги, что вы ей оказали, monsieur! — Я понимал, что генерал бланков говорит больше для проныр из прессы по ту сторону зеркальной стены, чем для меня, однако наклонил голову, надеясь, что выгляжу достаточно смиренным и проницательным. — Когда этот негодяй Абален предстанет перед судом, весь мир увидит, какое истинное лицо скрывается за маской Парижской Коммуны!
Я старался оставаться blasé[42]; но, глядя на этого человека, не мог не удивляться арифметике Парижа: как, ради всего святого, можно сложить вместе людей, живущих на моей улице, тех, с которыми я играл в бейсбол, и тех, кто продавал мне хлеб с сосисками и вино — и получить в сумме такое дерьмо, как Абален или вот этот идиот? Какая переменная в этом проклятом уравнении могла заставить людей перестать думать и поручить всю тяжелую работу своим эмоциям?
Я надеялся, что покончив с Абаленом, буду чувствовать себя очищенным — но ничего подобного не произошло.
— Ну и хорошо, — произнес я, вставая с места. — Я был бы рад остаться и посмотреть, но сейчас мне надо домой. Я собираюсь провести сорок восемь часов под душем, а затем проспать по меньшей мере неделю.
