Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
Я вышел на Черч-стрит, и ощущение, что меня преследуют, стало сильнее. Я усиленно прислушивался, не скрежещет ли гравий под собачьими лапами, и часто оборачивался, пытаясь увидеть моего преследователя, но тщетно. Страх нарастал.
Когда я подошел к школьным воротам, то, к ужасу своему, увидел, что они заперты. Теперь я должен был либо найти способ перебраться через стену, либо позвонить в колокол и принять неизбежное наказание от преподобного Брэнсби.
Вдруг кто-то ухватил меня сзади за сюртук. Повернувшись, чтобы высвободиться, я увидел узловатые пальцы, вцепившиеся в ткань. Меня держал тощий человек с прямыми седыми волосами, в поношенной одежде. Он был, вероятно, средних лет, но казался стариком, изможденным и больным – таким же, как нищие, которых я видел в Лондоне. Я попытался вывернуться, но он держал крепко.
– Я знаю, кто ты, мальчик. Я знаю, кто ты, – прошептал он.
Его затхлое дыхание ударило мне в нос.
«Что? Кто вы?» – хотел было ответить я, но не сумел разомкнуть губ.
Я рванулся прочь, но седой человек только крепче стиснул хватку. Тогда я дотянулся до шнурка колокола и дернул что было сил.
Седой полез в карман и молча вынул руку. Блеснуло серебром, воздух рассекло лезвие ножа.
– Скажи своей маме: я знаю, где ты, – прошипел он.
Я не мог отвести взгляда от его глаз.
– Я знаю, где ты.
С этими словами он исчез, точно сам дьявол. Я стоял в оцепенении, пока звук приближающихся шагов из-за ворот не обратил мой страх в слова.
– Помогите! Впустите меня! – закричал я. – Убивают!
За решеткой ворот показалось встревоженное лицо молодой горничной Бесс.
– Во имя Господа! Входите скорее, молодой человек.
Я беспомощно встряхнул прутья.
– Сбежал, а теперь не войти? Ох и попадет тебе!
Вытащив из кармана передника связку ключей, Бесс отворила ворота. Я был одним из ее любимчиков, и, признаюсь, ее вид подействовал на меня успокаивающе и исторг слезы из моих глаз.
– Ох, прекрати, – сказала она, втаскивая меня внутрь и ероша мне волосы.
– Но этот человек… – пробормотал я, заикаясь от слез.
– Какой человек? Я никого не видела.
– Он убежал, а сначала пытался убить меня. Смотрите.
Я похлопал себя по спине и выставил руки перед собой, думая, что они покрыты кровью.
– И руки-то какие грязные! Идем умываться.
Втолкнув меня в дверь, она увидела длинный разрез внизу моего сюртучка.
– Вот маленький разбойник! Вам же только в этом месяце выдали новые!
– Я не виноват! Тот человек – он хотел воткнуть в меня нож, а потом убежал!
– Рассказывай сказки! Сбежал из школы, да еще новый сюртук испортил. Ох, надо бы сказать преподобному Брэнсби…
«Я знаю, кто ты, мальчик…»
Шепот напавшего вновь раздался у меня в голове, и я снова разрыдался.
– Перестань притворяться, – проворчала Бесс. – Сюртучок попробую починить после ужина. Но не вздумай опять выкинуть что-нибудь подобное. Понимаешь, сколько неприятностей мог бы нажить?
Я кивнул. Слезы текли по щекам. Неприятностей могло бы выйти много больше, чем думала Бесс. Я не сомневался, что этот седой раскромсал бы меня на куски, не догадайся я позвонить в колокол.
В конце концов Бесс сжала меня в объятиях и сказала:
– Ты хороший мальчик. Только больше никаких слез и вранья. Обещай.
С этими словами она отстранила меня и вытерла мне слезы.
– И я обещал, – сказал я Дюпену, выслушавшему мою историю предельно сосредоточенно. – Но я не понимаю, почему она заставила меня пообещать больше не врать, а потом велела нарушить обещание и никому не рассказывать правды о том, что произошло на Черч-стрит.
– Напавший на вас разрезал вашу школьную курточку, – проговорил он. – Очень интересно.
– В каком смысле?
Я до сих пор был потрясен силой и яркостью овладевших мной воспоминаний.
– От вашего внимания не могло ускользнуть, что, разрезав вашу одежду, седой старик намекал на преступления ваших бабушки и деда.
Я почувствовал себя так, будто из меня разом вышибли дух.
– Конечно, нет. Это… немыслимо. Почему напавший на меня думал, что я знаю хоть что-нибудь о преступлениях, якобы совершенных моими предками? Чего он мог добиваться, пугая меня у школы?
– Пока это неясно. Но мы можем с уверенностью предположить, что, кто бы ни преследовал вас сейчас, он как-то связан с тем стариком и с женщиной, которая на вас напала. У вашего врага – а это определенно враг, – видимо, есть какой-то сложный план, и мы должны полагать, что он желает вам зла.
– Желает зла? – воскликнул я. – Но почему?
– В настоящий момент мы не можем этого знать. Нужно быть начеку и, конечно, нарушить этот план.
– Мне очень трудно принять все это, Дюпен. Если у меня есть некий враг с гнусными планами, как вы предположили, почему он явился только сейчас, спустя столько лет?
Дюпен остановился перед школьными воротами, изучая школу и окрестности.
– Это нам и предстоит выяснить, – ответил он после продолжительной паузы.
* * *Обратно в Лондон мы возвращались медленно, и меня одолела усталость. Когда на пути попалась особенно глубокая выбоина, я проснулся и обнаружил, что мы приближаемся к стоянке карет на Бонд-стрит.
– Простите мою невежливость, Дюпен. Ночью я плохо спал.
– Это понятно, учитывая обстоятельства, – сказал он.
Мы дошли до «Аристократической гостиницы Брауна» и забрали наши ключи у стойки. Обернувшись ко мне, Дюпен слегка поклонился.
– Путешествие оказалось весьма познавательным. Не поужинать ли нам у меня? Например, в восемь?
Все, чего мне хотелось – это поскорее завершить этот ужасный день, но пытливый взгляд Дюпена наверняка отметил бы мою слабость, и я не смог отказаться.
– Конечно. В восемь буду.
– Отлично.
Дюпен поднялся по лестнице и исчез, не говоря более ни слова. В обычной ситуации я бы почувствовал себя обиженным столь торопливым уходом, но вместо этого почувствовал облегчение. Я жаждал забыться сном хотя бы на несколько часов. Я шагнул к лестнице, но голос портье обратил меня в камень.
– Ваша почта, сэр.
Мне следовало бы безмерно обрадоваться его словам, так как это наверняка прибыло, наконец, письмо от мистера Диккенса, но кожу на шее стянуло, словно от морской соли, а ладони взмокли. Я принял два конверта с моим именем, написанным незнакомым почерком, шепотом поблагодарил портье и ушел к себе в номер.
Страх перед тем, что могли содержать письма, был так велик, что я не решился вскрыть их сразу. Некоторое время я собирался с духом, снимая пропотевшую рубашку, смывая тонкий слой пыли с лица, шеи и волос. Немного успокоившись, я задернул шторы и зажег свечи, чтобы создать более спокойную обстановку. В конце концов, собрав всю волю в кулак, я надорвал первый конверт. Это было письмо от мистера Диккенса.
Альбион-стрит, 37, Бродстейрс
28 июня 1840 г.
Дорогой мистер По!
Весьма сожалею о том, что был слишком занят в Бродстейрс и посему не смог встретить вас по прибытии в Лондон. Я намерен вернуться в Лондон 1 июля и сообщу вам в «Аристократическую гостиницу Брауна», где и когда мы могли бы встретиться.
С наслаждением прочел ваш сборник рассказов «Гротески и арабески». Просто не мог оторваться! Я восхищен вашим воображением и литературным стилем. Приложу все усилия, чтобы помочь вам найти издателя в Лондоне.
Покамест подыскал подходящий зал для вашей лекции и чтений. Взял на себя смелость забронировать зал Ислингтонского литературного и научного общества на 8 июля – надеюсь, дата подходящая. Если же нет, сообщите об этом как можно скорее. Немедленно по получении вашего согласия размещу объявления о месте и дате вашего выступления в «Морнинг кроникл», лучшей из наших газет. На выступлении вашем, безусловно, буду, однако очень надеюсь встретиться раньше.
Ваш покорный слуга
Чарльз Диккенс.
Величайшее облегчение от весточки, полученной не от зложелателя, но от благодетеля, не смогло сгладить легкого разочарования – ведь я ждал ее еще первого июля, как обещал мистер Диккенс. Однако он и так проявил немалое великодушие, организуя мои публичные чтения. Если он также поможет найти издателя в Лондоне, я буду навечно у него в долгу.
Мне захотелось поскорее сообщить о письме от мистера Диккенса Дюпену, и в спешке я разорвал второй конверт. Когда я вынул письмо, в воздухе пахнуло соленой водой и гниющими водорослями. Бумага покоробилась от влаги и морской соли. Развернув ее, я, к ужасу своему, обнаружил страницы, выкинутые мною в воду с борта «Ариэля». Чернила расплылись и поблекли, бумага покрылась пятнами от морской воды, но это, несомненно, были мои письма к Сисси, извлеченные из глубин каким-то нечестивым способом. Слова скакали по испятнанной странице:
Дорогая Сисси, драгоценная моя!
