Карен Стрит - Эдгар Аллан По и Лондонский Монстр
– Селедка. Не хотите присоединиться?
Меня буквально парализовало. Он быстро разрезал рыбину вдоль, снял мясо и отложил на тарелку сбоку неповрежденный скелет. Невероятное отвращение захлестнуло меня, когда он отрезал кусочек филе и отправил его в рот.
– Вполне удовлетворительно, – сказал Дюпен, распробовав. – Угощайтесь, прошу вас.
– Спасибо, мне только кофе.
Дюпен пожал плечами.
– Садитесь. И угощайтесь, пожалуйста.
Тут я заметил, что стол накрыт на двоих. Дюпен опередил мой вопрос:
– Я хотел было пригласить вас к ужину, но вас невозможно было добудиться. Я решил, что вы предпочли ужинать в одиночестве, однако надеялся, что вы пожелаете позавтракать со мной.
– На самом деле я плохо себя чувствовал. И у меня странные новости.
Я положил потустороннее письмо на стол перед собой. Дюпен поедал рыбу, ожидая продолжения. Я налил себе немного кофе, быстро его выпил, чтобы избавиться от сухости во рту, и налил себе еще.
– Это письмо я выкинул за борт «Ариэля». А вчера портье передал его мне. Заметьте, что оно побывало в воде и пахнет морем. Кто-то выхватил эти страницы из объятий самого ветра и собрал их вместе. Они были сложены и запечатаны в конверт с моим именем на нем. Никакой записки или обратного адреса нет.
Дюпен доел остатки завтрака, промокнул губы салфеткой, аккуратно сложил ее, отодвинул тарелку и взял письмо.
– Не возражаете?
– Нет. Оно уже больше не тайна.
Дюпен бегло просмотрел письмо и поднял взгляд на меня.
– Вы постарались уничтожить письмо, написанное в мучительном опьянении, чтобы не расстраивать вашу жену.
Я кивнул, вновь ощущая глубину своего ничтожества.
– Но оно самым загадочным образом вернулось преследовать вас.
– Словно проклятие.
– Точно так же, как и ваше «наследство».
– Действительно…
– Я уверен, что совершивший все это – отнюдь не призрак и вполне материален, хоть и пытается убедить вас в обратном.
Я не испытывал такой уверенности, как Дюпен, однако его слова мгновенно успокоили меня.
– Теперь мы можем быть уверены, что ваш противник был вместе с вами на «Ариэле». Нет ли у вас мыслей о том, кто бы это мог быть? Я подозреваю, что он использовал это путешествие, чтобы как следует изучить вас и ваши привычки.
Я постарался подавить ужас, вызванный мыслью о том, что находился, можно сказать, взаперти, на корабле посреди Атлантики – и большую часть времени едва в сознании – бок о бок с человеком, желавшим мне зла. Перед моим мысленным взором промелькнули пассажиры Ариэля, которых я повстречал: мои спасители – доктор и миссис Уоллис, чопорная мисс Николсон, поборник трезвости мистер Эсквит и претенциозный мистер Мэкки.
– Конечно, на палубах были и другие пассажиры, а также моряки, но был один, который с нами обедал и, видимо, желал мне зла. Мистер Мэкки. Он одевался очень вульгарно – все платье в клетку, ярко-зеленый сюртук… Похоже, он был сердит на меня за то, что я раскритиковал какое-то сочинение, им написанное. Я не помню ни текста, ни разговора о нем, но его отношение ко мне было явно враждебным.
– Он из Филадельфии?
– По выговору я бы предположил, что он – уроженец Вирджинии, но он мог бывать и в Филадельфии. Я совершенно не помню, обсуждали ли мы это.
Дюпен слегка поднял брови и кивнул.
– И он ехал в Лондон?
– Да. Мы сели в один поезд, но не вместе.
– С тех пор вы его не видели?
Я отрицательно покачал головой.
– Мистеру Мэкки доставляет такое удовольствие находиться в центре всеобщего внимания, что трудно представить себе его прячущимся на заднем плане, чтобы шпионить за мной. Но никто другой не приходит мне в голову.
Дюпен слегка кивнул.
– Возможно, это он.
Легкий стук в дверь прервал нас.
– Войдите, – откликнулся Дюпен.
Розовощекая девушка открыла дверь, сделала книксен, вкатила в номер небольшую тележку на колесиках и проворно переставила все блюда со стола на тележку, нервно отводя взгляд от Дюпена. Исчезла она буквально через несколько секунд.
Дюпен поднялся и жестом пригласил меня в кресло возле мраморного столика, на котором была разложена его карта.
– Приступим?
Когда мы уселись, он продолжал:
– Был ли мистер Мэкки левшой?
– Левшой? Не имею понятия. А в чем дело?
– Графология свидетельствует, что человек, писавший рекламный буклет «Аристократической гостиницы Брауна», был левшой. Я же полагаю, вам его послал ваш враг.
– Боюсь, не улавливаю логики.
– Я показал буклет портье, когда приехал в гостиницу. Он никогда его раньше не видел и усомнился в его подлинности. Очевидно, мистер Браун не чувствовал необходимости рекламировать свое предприятие.
– Может быть, мистер Браун просто не знает, что некий его служащий проявил предприимчивость и стакнулся с агентом по бронированию номеров, чтобы делиться прибылью от иностранной клиентуры, привлеченной этой рекламой.
Дюпен несколько нетерпеливо покачал головой.
– Тот, кто отправил письма, послал вам и буклет. Он по какой-то причине хотел, чтобы вы остановились здесь, – он указал на своей карте «Аристократическую гостиницу Брауна». – Как мы уже видели, большая часть преступлений была совершена недалеко отсюда и от тех мест, где проживали Арнольды. Ясно, что это имеет значение. Что касается нападений, совершенных за этими пределами, наши преступники преследовали определенных жертв, – он указал на Кэннон-стрит, Боу-лейн и Джонсон-корт. – Мисс Коул, миссис Райт и миссис Смит.
Я заметил, что Дюпен добавил на карту маленькие цифры.
– Вы пронумеровали нападения в хронологическом порядке?
– Совершенно верно, – подтвердил он, указывая на легенду в левом нижнем углу карты, где для каждого номера была написана дата и имя жертвы. – Теперь, когда вы прочли все письма, написанные вашими бабушкой и дедушкой, что вы думаете обо всем этом?
– Честно говоря, я думаю, что письма, написанные начиная с сентября тысяча семьсот восемьдесят девятого года, поддельные. Монастырь на Сент-Джеймс-стрит? Абсурдно.
Дюпен весело фыркнул.
– Абсурдно? Вовсе нет. Хорошо известный монастырь там действительно был.
– В самом деле? Признаюсь, мне эти письма показались довольно бессмысленными.
Дюпен развеселился еще пуще.
– Я полагаю, это чисто английская шутка – называть этих леди сестрами-монахинями, а место их работы монастырем, тогда как их ремесло имеет мало общего с целомудрием. Точнее, именно подразумевает отсутствие целомудрия.
Дюпен явно потешался надо мной, и раздражение помутило мой ум.
– В письме Элизабет Арнольд упоминается театральная постановка и плохое качество исполнения, а еще в одном говорится о переодевании. Это о какой-то пьесе?
Дюпен уставился на меня так, как будто я его разыгрываю.
– Похоже, это действительно чисто английская шутка, – наконец сказал он. – Если помните, Генри Арнольд упомянул некий подарок, оставленный для жены. Этот подарок – орудие, «доспех» для защиты джентльмена, который является поклонником Венеры, богини любви.
Только тут я понял, что подразумевали все эти намеки. Я вновь не разглядел очевидного, потому что не хотел его видеть.
Дюпен, не обращая внимания на мое смущение, продолжал свои безжалостные объяснения.
– Далее, мы знаем, что Элизабет Арнольд, переодетую мужчиной, преследовали после нападения на мисс Форстер, и Генри спас ее, затащив в «монастырь». Он считал это весьма остроумной проверкой маскарада супруги – смогут ли леди невеликой добродетели сообразить, что молодой человек, сопровождающий своего старшего брата, на самом деле – женщина? Просто шекспировская комедия с переодеваниями, разыгранная на улицах Лондона.
– Я не назвал бы это комедией. Мой дед не был простым бабником, охотящимся на знатных леди, а также на леди самого низшего разряда!
– Вы, кажется, рассержены, – сказал Дюпен, подняв брови в удивлении, которое показалось мне фальшивым.
Я был более чем рассержен, но не хотел, чтобы Дюпен счел меня не светским человеком.
– Скорее разочарован, – солгал я. – До прихода этих писем я не знал о своих предках ничего. Я надеялся обнаружить свое благородное происхождение, но получается, что отец моей матери был несостоявшимся актером, зато вполне состоявшимся развратником.
– Грехи отцов необязательно падают на детей – и тем более на внуков. И объективность – это ключ к разгадке тайны, По.
– Разочарование не нарушит моей объективности.
Несмотря на мои попытки сохранять голову ясной, она начинала кружиться от запаха сельди, все еще витающего в комнате. Дюпен заметил мое расстройство.
– Вам не помешал бы свежий воздух. Могу я предложить прогулку по Гайд-парку, пока мы обсуждаем письма? Я запомнил существенные детали.
Я робко засучил рукава, закрывающие мои ободранные руки.
– Признаюсь, я предпочел бы остаться дома. Я плохо себя чувствую.
