Клод Лалюмьер - Витпанк
Силовик включил прожектор у себя на плече, залив комнату потоком резкого света. Я заставил себя не щурить глаза и спокойно стоял, дожидаясь, пока не привыкнут зрачки. Мои сокамерники со стонами завозились на полу.
— Подъем! — скомандовал силовик.
— Хрен свой подымай, — промычал один из трастафара, накрывая голову свитером. Силовик с механическим проворством двинулся к нему, сгреб его за плечо и вздернул в воздух. Трастафари взвыл. — Ах ты, мать твою!.. Да я тебе жопу порву! Я твою жопу по судам затаскаю! А ну, опустил!
Силовик уронил его и обернулся к остальным. Все уже с трудом поднимались на ноги. Сквернослов потирал себе плечо, кидая на него яростные взгляды.
— Бегом… арш! — скомандовал силовик и вслед за нами двинулся в коридор.
Высказывание насчет «бега» тоже не было шуткой. Он погнал нас вверх по лестнице быстрой рысцой, с легкостью задавая нам темп. Когда я впервые приехал в Пари, это здание стояло абсолютно пустым и просматривалось насквозь. Несколько лет спустя какой-то застройщик разрекламировал его, подновил — и обанкротился. И вот теперь оно наконец было заселено.
Пробежав добрых шесть этажей, мы в конце концов оказались на крыше, обнесенной по краям колючей проволокой, с видом на купол одного из кафедральных соборов и ряды обветшалых жилых массивов. Другие новобранцы уже были здесь, как мужчины, так и женщины, но Сисси среди них я не нашел.
Упитанные frères стояли по краям крыши в позиции наизготовку, с пистолетами в руках. Кроме того, здесь находилось несколько автомобилей для монтажных работ с поднятыми на несколько метров корзинами, в которых располагались стрелки с винтовками на треногах. Они поворачивали свое оружие из стороны в сторону, беря под прицел крышу, затем улицу внизу, и затем опять крышу. Я удивился — как им, собственно, удалось затащить сюда автомобили? — но затем заметил группу frères в силовых панцирях и догадался: этим ребятам достаточно было просто взяться каждому за свой угол и прыгнуть. Система талей и блоков отдыхает!
— Вам надлежит выстроиться в очередь для получения временной униформы, — сообщил один из силовиков через громкоговоритель. Я оказался в самом начале; frère измерил меня, расстегнул молнии на нескольких спортивных сумках и кинул мне рубашку и штаны.
Я поспешил вдоль очереди к столу, на котором были навалены тяжелые, поношенные армейские ботинки. От них воняло предыдущими владельцами, и они вызвали у меня некоторое содрогание.
— Матерь божья, нас что, собираются одевать в это дерьмо? — раздался позади голос со знакомым гнусавым американским выговором. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это был мой сквернослов-сокамерник. Он держал свою униформу под мышкой одной руки, а другую болезненно прижимал к боку.
С лица frère исчезла улыбка. Он взял со стола самую вонючую, самую потрепанную пару ботинок и подал ему.
— Надень эти, приятель. Прямо сейчас.
Его голос звучал тихо и угрожающе, а из-за акцента слов было почти не разобрать.
— Я не собираюсь «надейть эйти», ты, гребаная лягушачья какашка! Надевай их сам, если хочешь! — Судя по виду, Сквернослову было лет под двадцать, он был разве что на год старше Сисси — бычья шея, мощные мускулистые руки и буквально ощутимые волны яростной энергии, которая у меня всегда ассоциируется со стероидными атлетами. Парень швырнул наземь выданную униформу, схватил один ботинок и со свистом запустил им в самое лицо frère.
Frère со своими химически усиленными рефлексами быстрым движением выхватил ботинок из воздуха и швырнул его обратно Сквернослову. Ботинок впечатался тому прямо в лоб.
Голова парня резко дернулась назад — я даже вздрогнул от сочувствия, — и он мешком рухнул на крышу. Я попятился, надеясь снова слиться с толпой, однако вчерашний сержант вместе с frère, швырнувшим ботинок, загородили мне дорогу.
— Уберите его отсюда, monsieur Розен, — сказал сержант.
— Но его нельзя двигать! — экспромтом возразил я. — У него может быть травма позвоночника. Прошу вас!
Улыбка сержанта не исчезла, но стала жесткой, даже несколько жестокой.
— Monsieur Розен, вы — новобранец. Новобранцы не оспаривают приказов.
Frère хрустнул костяшками пальцев.
Я взял Сквернослова под сочащиеся потом подмышки и поволок по гравию, стараясь поддерживать ему голову и сглатывая, чтобы подавить рвотные позывы, поскольку его пот заливал мне пальцы. Если так пойдет и дальше, мои гигиенические салфетки кончатся очень быстро.
Я обтер руки о его рубашку и присел рядом с ним на корточки. Трастафара, ежась от холода, неохотно снимали с себя одежду, складывая ее в большие хозяйственные сумки с эксоновскими[28] логотипами. Женщины-frères работали с девушками — по-прежнему ни следа Сисси, — а мужчины с парнями, все чинно-благородно. К нам подошел frère, бросил на землю две сумки и сказал: «Раздевайтесь». Я начал было протестовать, но поймал взгляд сержанта, который стоял возле одного из автомобилей.
Я безропотно стащил с себя одежду и кинул ее в сумку, затем положил туда же свою униформу и застегнул молнию.
— И этого тоже, — сказал frère, пнув Сквернослова в бок.
Тот дернулся и охнул. Его рот раскрылся. Я принялся механически сдирать с него его вонючий неопрен и эластичное спандексовое белье для развития мускулов. К этому времени микробы меня уже не заботили.
Frère наблюдал за мной, не переставая ухмыляться. Я уставился себе под ноги, удивляясь, каким образом я дошел до того, что играю роль няньки при этом испорченном безголовом придурке.
Четверо frères в силовых панцирях взмыли на крышу с улицы, держа за углы поднятый микроавтобус скорой помощи. Они поставили его на крышу, распахнули дверцы, и оттуда высыпал наряд одетых в белое медиков. Тому из них, который безразлично ощупал мою мошонку на предмет паховой грыжи, а затем уколол меня несколькими далекими от стерильности шприцами, не мешало бы помыться, да и его белый халат тоже неплохо было бы постирать. Когда он нагнулся, чтобы осмотреть Сквернослова, его карман оттопырился, и я увидел целую коллекцию миниатюрных бутылочек красного «Джонни Уокера». Он чпокнул меня в плечо каким-то степлером-мутантом, который жег как черт знает что.
— А с этим что не в порядке? — спросил он меня, в первый раз открыв рот.
— Может быть, сотрясение, может быть, позвоночник. К тому же, кажется, у него вывихнуто плечо.
Медик на минуту скрылся в недрах микроавтобуса, затем появился вновь в просвинцованном переднике, волоча за собой какой-то громоздкий ящик. С испугом осознав, что это переносной рентгеновский аппарат, я протолкался сквозь толпу, чтобы оказаться позади него.
— Так… Сотрясения нет, позвоночник в порядке, — объявил медик после того, как долго вглядывался в окуляр аппарата. — Годен, — добавил он про себя, делая заметку в электронном блокноте.
Медики убрались с крыши тем же способом, каким прибыли сюда, и frères с военной быстротой и четкостью ретировались в монтажные корзины.
Я прекрасно понимал, что должно за этим последовать, но тем не менее с моих губ сорвалось непрошеное ругательство. Frères в своих корзинах развернули в нашу сторону огромные воздуходувки и накрыли нас облаком едкого дезинфектанта, от которого у нас сразу загорелись носовые пазухи. Трастафара, как мужчины, так и женщины, завопили и кинулись к колючей проволоке, затем повернулись и побежали обратно к центру крыши. Над моей головой послышался смех frères. Я оставался стоять где стоял, позволяя себе пропитаться этой гадостью, один раз, затем второй и третий. Я как раз собирался посмотреть, по-прежнему ли Сквернослов лежит на боку, когда он вновь застонал, сел и вновь грязно выругался.
Шатаясь, парень все же поднялся на ноги, столкнулся со мной, отодвинулся и вновь покачнулся, когда его обдала последняя струя жидкости. Дезинфектант быстро испарялся, кожа после него оставалась стянутой и покрытой пупырышками.
Сквернослов медленно, как древний ящер, повел головой из стороны в сторону. Его глаза сфокусировались на мне, и он ухватил меня за плечо.
— Какого хера ты со мной сделал, ты, пидор? — его рука сжималась все крепче, сдавливая мне ключицу.
— Остынь, — умиротворяюще сказал я. — Мы в одной лодке. Нас мобилизовали.
— Где моя одежда?
— Вот в этой сумке. Нам всем пришлось раздеться, пока нас опрыскивали. Слушай, ты не мог бы отпустить мое плечо?
Он послушался.
— Тебя, братан, может быть, и мобилизовали. Что до меня, то я сваливаю! — Он расстегнул молнию на сумке и принялся натягивать свою гражданскую одежду.
— Слушай, парень, так ты ничего не выиграешь. Держись лучше тихо — пусть все уладится само собой. Ты добьешься только того, что тебя пристрелят.
