Эрнст Гофман - Новеллы
Вдруг сверкнула молния, раздался удар грома, на сцене стало темно, и откуда-то из глубины вышел бледный призрак с явными чертами Пьетро, умершего в Сенигаллии отца Марианны, брата синьора Паскуале.
— Паскуале, гнусный нечестивец, — вещал призрак отвратительным глухим голосом, — где моя дочь, куда ты дел ее? Будь ты презрен, убийца моей дочери! Да воздастся тебе с лихвой в аду!
«Верхний» Капуцци рухнул, как от удара молнии, но и «нижний» тоже упал со стула без чувств. Кусты с шумом сомкнулись; исчезли и сцена, и Марианна, и Капуцци, и страшный призрак Пьетро. Обморок синьора Паскуале Капуцци был так глубок, что его лишь с большим трудом привели в чувство.
Очнувшись наконец, он издал глубокий вздох, протянул вперед обе руки, точно пытаясь отвести от себя охвативший его ужас, и глухо воскликнул:
— Отступись от меня, Пьетро! — Поток слез хлынул из его глаз. — Ах, Марианна! — причитал он, всхлипывая и рыдая. — Мое милое, дорогое дитя! Моя Марианна!
— Опомнитесь, — пробормотал Кавальканти, — опомнитесь, синьор Паскуале, это ведь только на сцене вы видели вашу племянницу мертвой. Она жива, она здесь. Пришла просить у вас прощения за опрометчивый шаг, на который ее толкнула любовь, но также и ваше неразумное поведение.
И вот из глубины зала выбежала Марианна, а за нею Антонио Скаччати, и оба они припали к ногам старика, которого тем временем усадили в мягкое кресло. Марианна, еще более обворожительная, чем раньше, целовала ему руки, орошая их горькими слезами, и молила его о прощении для себя и своего Антонио, соединенного с нею узами, освященными церковным благословением.
В лице бледного как смерть старика вдруг вспыхнуло пламя гнева, а в глазах блеснула ярость, и он воскликнул прерывающимся голосом:
— О, нечестивец! Ядовитый змей, которого я себе на гибель вскормил на своей груди!
Но тут Торричелли, степенный, полный достоинства старец, подошел к Капуцци и напомнил ему, что он ведь только что наглядно увидел беспощадную судьбу, неотвратимо ожидающую его, если он решится совершить бесчестное покушение на счастье и покой Марианны и Антонио. Яркими красками он обрисовал глупость, безумие влюбленных старцев, навлекающих на себя самое большое несчастье, какое только могут небеса принести человеку, ибо они уже не в состоянии рассчитывать на чью-либо любовь, но зато ненависть и презрение со всех сторон нацеливают на них смертоносные стрелы.
А красавица Марианна тем временем призывала голосом, проникающим в самое сердце:
— О, мой дядюшка, хочу почитать и любить вас как своего отца, но вы обречете меня на мученическую смерть, если отнимете у своей Марианны ее Антонио!
И все окружавшие старика писатели в один голос заявляли, что не может же приверженный искусству муж и сам превосходный артист, синьор Паскуале Капуцци ди Сенигаллия, замещающий самой прелестной из всех женщин отца, не взять себе с радостью в зятья такого художника, как Антонио Скаччати, высоко ценимого всей Италией, окруженного славой и щедро одаряемого почестями.
Всем было видно, что в душе старика идет отчаянная борьба. В то время как Торричелли продолжал свою проникновенную речь, Марианна по-прежнему обращалась к дяде с трогательнейшей мольбой, а все присутствующие, как только могли, восхваляли Антонио Скаччати, Капуцци вздыхал, кряхтел, закрывал лицо руками, поглядывая то на племянницу, то на Антонио, чье богатое платье и дорогие цепочки, дарованные высокими покровителями, служили для старика подтверждением правоты тех, кто рассказывал о блистательной славе молодого художника.
Все признаки ярости исчезли с лица Капуцци, он вскочил с сияющими глазами, прижал Марианну к груди и воскликнул:
— Да, я прощаю тебя, дитя мое! Я прощаю вас, Антонио! Пусть никогда не придет мне в голову мысль разрушить ваше счастье! Вы правы, достопочтенный синьор Торричелли, на сцене Формика наглядно показал мне, к каким губительным последствиям привели бы меня мои неразумные притязания. Я исцелился, полностью исцелился от своей глупости! Но где же синьор Формика, где мой добрый врачеватель? Я хочу тысячу раз выразить ему горячую признательность за свое исцеление. Он сумел ввергнуть меня в состояние ужаса и тем самым перевернул все мое существо!
Появился Паскуарелло. Антонио бросился к нему на шею со словами:
— О, синьор Формика, вы, кому я обязан жизнью, всем своим существованием, сбросьте ее, эту маску, искажающую ваш настоящий облик, чтобы я мог увидеть ваше лицо и Формика больше не был бы для меня окутан тайной.
Паскуарелло сдернул с себя колпак и маску, настолько искусно сделанную, что она была похожа на подлинное лицо и как-то восполняла отсутствие мимики, и этот Формика, этот Паскуарелло превратился в… Сальватора Розу!
— Сальватор! — в один голос вскрикнули чрезвычайно изумленные Марианна, Антонио и Капуцци.
— Да, — произнес этот удивительный человек, — именно Сальватор Роза, тот самый, кого жители Рима не хотели признавать как художника и поэта, больше года почти каждый вечер на жалких подмостках Никколо Муссо под видом Формики воодушевлял их, вызывая оглушительные аплодисменты, так что они, сами того не ведая, охотно принимали из его уст любую издевку, любую насмешку над всем дурным, хотя не могли стерпеть их в стихах и картинах Сальватора Розы. Да, именно Сальватор Формика помог тебе, мой дорогой Антонио!
— Сальватор, — начал старик Капуцци, — Сальватор Роза, хоть я и считал вас своим заклятым врагом, но я всегда очень высоко ценил ваше искусство; теперь же я полюбил вас как самого достойного друга и хочу просить вас об одном одолжении.
— Говорите, — ответил Сальватор, — говорите, многоуважаемый синьор Паскуале, чем я могу вам служить, и заверяю вас заранее, что приложу все силы, чтобы выполнить вашу просьбу.
После такого ответа на лице Капуцци вновь затеплилась его сладкая улыбка, исчезнувшая с той самой поры, как была похищена Марианна. Он взял Сальватора за руку и прошептал:
— Мой дорогой синьор Сальватор, вам во всем покорен наш бравый Антонио; так умоляйте же его от моего имени, чтобы он дозволил мне жалкий остаток дней моих провести у него и у моей дорогой дочери Марианны и чтобы принял от меня ее материнское наследство, к коему я собираюсь присовокупить солидное приданое! И еще: пусть он не смотрит на меня косо, если я иногда буду целовать маленькую белую ручку обворожительного дитяти, а также пусть хотя бы по воскресеньям, перед тем как я отправляюсь к обедне, он приводит в порядок мои давно уже не ухоженные усы, — ведь так, как он, никто на всем земном шаре не умеет это делать!
Нелегко было Сальватору подавить улыбку, слушая старого чудака, но не успел он ему ответить, как Антонио и Марианна, обняв старика, стали его уверять, что лишь тогда полностью поверят в то, что он их простил, и почувствуют себя по-настоящему счастливыми, когда он поселится как окруженный любовью отец в их доме, чтобы никогда его не покидать. Антонио добавил, что он не только по воскресеньям, но даже каждый день будет наводить красоту на его усы, после чего старик почувствовал себя наверху блаженства. Тем временем был сервирован изысканнейший ужин, и все уселись за стол в самом лучшем расположении духа.
Расставаясь с тобою, мой горячо любимый читатель, от всего сердца желаю тебе, чтобы радостное настроение, охватившее Сальватора и всех его друзей, разгорелось бы и в твоей душе при чтении истории удивительного синьора Формики.
Комментарии
Первая книга Гофмана вышла в Бамберге в 1814 (тома 1 и 2) и 1815 гг. (тома 3 и 4). «Магнетизер» входит во 2-й том, «Приключения в Новогоднюю ночь» — в 4-й том.
Из книги «НОЧНЫЕ РАССКАЗЫ»«Ночные рассказы» вышли осенью 1816 г. с датой 1817 (1-й том) и осенью 1817 г. (2-й том). Новеллы «Песочный человек» и «Церковь иезуитов в Г.» входят в 1-й том, «Пустой дом» — во 2-й.
Из книги «СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ»По предложению издателя Рей мера Гофман собрал разрозненные новеллы, ранее им опубликованные, добавил к ним новые и выпустил в виде книги «Серапионовы братья» в четырех томах: первые два в 1819 г., третий в 1820 г., четвертый в 1821 г. Сюжетная рамка, объединяющая книгу, — встреча друзей после долгой разлуки и их беседы по поводу прослушанных новелл — содержит важные положения философско-эстетической концепции Гофмана (см. вступ. статью). При составлении настоящего сборника мы сочли необходимым включить как отправной пункт повествования вступление и историю отшельника Серапиона, которая, в отличие от других новелл, не имеет у Гофмана самостоятельного заглавия. Следуя немецким изданиям, мы даем им условные заглавия в квадратных скобках. Эта вступительная часть, включающая «Советника Креспеля», обсуждение и основание Серапионова братства, сохранена нами полностью, без каких-либо пропусков. В дальнейшем отдельные выборочно представленные новеллы следуют как самостоятельные рассказы без связующих обсуждений, в том порядке, как они расположены в книге Гофмана.
