Захар Петров - Муос: Чистилище
Теперь же обилие посторонних предметов в их наблюдательном пункте усугубляло и без того предельную опасность их ночной вылазки: в них могли скрываться нежелательные насекомые и даже мелкие хищники. Поэтому всю эту груду хлама с особой осторожностью перенесли в другое помещение этого же офиса. Вход в кабинет заставили дверью, давно обвалившейся с петель, покоробившейся от времени, но каким-то чудом сохранявшей некоторую прочность, а саму дверь подпёрли массивным бетонным обломком. Теперь неожиданную опасность следовало ждать только со стороны двух оконных проёмов.
Ночью на Поверхность жители подземелий подымались крайне редко, и ночная жизнь умершего Минска обитавшим под землёй была почти неизвестна. В ночной темноте вопли, уханья и шорохи неведомых ночных обитателей, враждебно настроенных ко всем и, особенно, людям, изводили на нет и без того напряжённые нервы сидевших в засаде. Вера предпочла бы идти на такое опасное задание с убрами, но война с диггерами лишила её такого выбора — почти все убры теперь были на войне. Армейцы были на взводе, нацелив арбалеты на окна, они в любой момент были готовы выстрелить стрелами, острия которых были промазаны цианидом. И только Вера пристально всматривалась в мрачный силуэт Шлюзовой, почти не моргая.
Вдруг со стороны Шлюзовой послышался звук электрического мотора. Но этот звук не мог быть связан с поднятием гермодвери — слишком тихий. А спустя полминуты Вере по глазам резанул резкий свет, сразу же погас, затем загорелся и погас ещё несколько раз. Неожиданная светомузыка на ночных обитателей произвела ужасающее впечатление — одни из них затихли, другие, наоборот, завыли, кто-то стал убегать и улетать от источника света, а кто-то, наоборот, двинулся по направлению к нему, желая поживиться тем, кто так светиться, или просто уничтожить того, кто посмел поглумиться над ночной тьмой. Армейцы держались, но фильтры их противогазов издавали учащённо-нервное шипение. Несколько секунд хватило Вере, чтобы идентифицировать источник свечения, — это был мощный прожектор, поднятый на высокую металлическую опору для того, чтобы освещать выезд из Шлюзовой и площадку вокруг неё. Но светил он явно не на площадку, а куда-то вдаль — на юго-восток. Это объясняло звук мотора — очевидно, прожектор был оборудован электродвигателем, позволявшим его поворачивать при необходимости, не выходя из Шлюзовой. Вряд ли такая конструктивная особенность была заложена в изначальный проект Шлюзовой, скорее, изобретательный создатель-смотритель данного сооружения, став цестодом, по своей инициативе реализовал своё никому не озвученное рацпредложение. Серия свечений с неравномерными промежутками означала какой-то сигнал, адресованный туда, куда был направлен прожектор. Вера быстро подскочила к окну, рискуя быть атакованной кем-нибудь из потревоженных хищников, она до боли в глазах всматривалась туда, куда был направлен луч света, ожидая ответного сигнала. Но ни в следующую минуту, ни через полчаса его не последовало. Это односторонняя связь — очевидно, получатели сигнала не обладали возможностью ответить, либо боялись это делать, чтобы не быть обнаруженными.
Оставалось только продолжать наблюдение. В любом случае Даша оставалась внутри Шлюзовой и рано или поздно должна оттуда выйти либо на Поверхность, либо обратно в Улей, где за ней также должны были проследить. Впрочем, всё пока складывалось удачно. За ночь никто из ночных хищников не попытался напасть на шестерых двуногих, сбившихся в кучу на полу одной из сотворённых их предками пещер. Армейцы успокаивались — раз ничего не произошло за ночь, то днём тем более всё должно обойтись.
Но за час до рассвета что-то пошло не так. Какая-то иррациональная тревога внезапно хлынула в Верино нутро. Она прислушалась и поняла, что снаружи стало тише, намного тише. Издалека всё также доносились не предвещающие ничего хорошего звуки, но в радиусе трёх сотен метров всё затихло, как будто, по команде. И тишина эта была тревожная, сродни той, которой всю эту ночь придерживался их маленький отряд. Вера напрягла весь свой слух, неморгающие глаза, казалось, вылезут из орбит. И она увидела это — едва видимая в сильно растворённом облачным покровом тусклом лунном свете фигура быстро и почти беззвучно пронеслась в метрах семидесяти от их наблюдательного пункта. И скрылась за ближайшими руинами. Для натренированной памяти следователя этих полутора секунд хватило, чтобы мысленно сфотографировать увиденное. А затем, сопоставляя расстояния, углы наблюдения и траекторию движения неизвестного объекта, время, которое он наблюдался Верой, её разум почти автоматически сделал расчёты, и их результаты были пугающими: это был человек или человекообразное существо, передвигающееся на двух ногах, ростом более двух метров. Оно двигалось со скоростью, значительно превышающей скорость быстрого бега тренированного человека. Учитывая, что исполин двигался с такой скоростью в кромешной темноте и при этом почти беззвучно, а также то, что армейцы его даже не заметили, можно было счесть увиденное за порождённую усталостью и перенапряжением галлюцинацию. Но вот фигура появилась снова — на фоне светлой гермодвери Шлюзовой она была видна намного лучше. Теперь были различимы голова, плавно переходящая в массивную шею, органично сочетавшуюся с нереально широкими плечами. Вера ожидала, что это существо постучит в гермодверь — появилась необъяснимая уверенность в том, что этот гуманоид непременно разумен и пришёл он именно на зашифрованный вызов Архимеда. А потом Вере показалось, что гигант повернулся к ней и внимательно на неё посмотрел. Конечно же, этого нельзя было видеть — слишком далеко и слишком темно. И всё же Веру на мгновение посетило какое-то нездоровое чувство: как будто она стала слабеньким травоядным, прибитым спокойным взглядом загнавшего его в угол опасного хищника. А ещё спустя полсекунды силуэт исчез, будто растворился в ночной тьме. Вера несколько раз зажмурила слезящиеся от долгого неморгания глаза, но это не помогло — на фоне гермодвери никого не было.
Прошло несколько секунд. Эта тишина не подкупала Веру — чувство надвигающейся опасности заставило ей напрячься. Только её чуткий слух уловил какое-то движение под оконным проёмом. Быстро выхватив секачи, она успела выкрикнуть:
— К бою!
Но гигантская тень уже заслонила оконный проём. А следующее мгновение вместило в себя крик перепуганных армейцев, арбалетные щелчки, хруст костей, прыжок Веры, совмещённый с мощным выбросом секачей, боль и забвение…
5
— Здравствуй, Вера!
До боли знакомый мужской голос ворвался в Верино сознание, сдвинув с места и всё быстрее разгоняя застывшие мысли. Без сознания она пробыла долго и, как не странно, для неё это было не так уже плохо: она почти не спала уже много суток, и её мозг давно требовал отдыха, хотя бы вот такого. Беспорядочная круговерть мыслей постепенно улеглась, и теперь она вспомнила последние секунды в наблюдательном пункте возле Шлюзовой. Вкупе с раскалывающимся от нокдауна черепом, эти воспоминания подсказывали, что в схватке с чудовищем она явно не оказалась победителем. И этот голос, который она ожидала, но так не хотела услышать в конце своих поисков, свидетельствовал о том, что она находится в плену. Не открывая глаз, она ответила:
— Здравствуй, Соломон.
— Ха-ха… Не была б ты Стрелкой! Я всегда тебя считал одним из умнейших людей Муоса и, как всегда, не ошибся… Но Соломон — это как-то… Предпочёл бы, чтобы ты меня называла, как раньше…
— Зозон умер в Госпитале. Для меня Зозон и Соломон — разные люди. Вернее, человек из них только один — Зозон.
Вера наконец-то открыла глаза. В сидящем напротив неё, одетом в бесформенную чёрную мантию, худом мужчине с седой бородой и длинными волосами тяжело было узнать Зозона. Особенно изменились глаза: вместо доброй меланхолии ищущего смысла жизни вояки эти глаза светились недоброй фанатичной целеустремлённостью. Впрочем, как не странно, улыбался Зозон так же приятно, как когда-то во время их недолгих ужинов в столовке Урочища. Вера огляделась — небольшое, скорее всего, квадратное помещение пять на пять метров было порождением фантазии психопата: все стены, пол и потолок были неровно покрыты полупрозрачным серо-коричневым веществом, переливавшимся в свете единственного факела, торчащего из этой же массы под самым потолком. Несколько неровных перетяжек вещества плотно приковывали Веру к стене в сидячем положении, не давая возможности шевельнуть ни руками, ни ногами. Тут и там стеклянистая масса была окрашена красно-бурыми пятнами, напоминающими застекленевшую кровь. Кое-где в ней виднелись обломки костей, скорее всего, человеческих, фрагменты одёжной ткани, а в одном месте — верхняя часть человеческого черепа. В противоположном углу она увидела одного из армейцев, бывшего с ней в засаде возле Шлюзовой. Ему повезло меньше, чем Вере, — по какой-то прихоти устроителя этого сюрреалистического интерьера, исполнители приклеили солдата к стене под самым потолком, так что он даже не доставал ногами до пола. Собственный вес тянул его вниз, и из-за этого болели и отнимались руки, ноги и туловище в месте контакта с этими прозрачными перетяжками. Стоны вырывались через нос солдата, потому одна из перетяжек плотно заклеила его рот, растянув губы в нелепую улыбку. Вера понимала, что она с этим несчастным — единственные выжившие из членов засады.
