Паргелион (СИ) - Тормент Аня
— Я хочу сказать тебе кое-что.
Тео сел рядом с ней. Девочка продолжила:
— Помнишь ту фотографию, которую Лиза украла у Келера?
— Да, помню.
— Так вот, она сказала, что на фото Элиаз и эта, как её…
— Алия Сомани.
— Да, тоже магики. Которые были здесь с самого начала, а теперь исчезли, и никто о них не говорит. Я слышала об Элиазе ещё до того, как оказалась тут.
— Да? От кого?
— Однажды я попала в переделку. Их было много, впрочем. Часть из них ты уже знаешь. А эта… я тогда очутилась в таком месте, тоже вроде научного городка. Там тоже есть червоточина. А всем заправляет женщина, Фрида, и она сказала мне, что я должна найти какого-то Элиаза, магика.
— Правда? А зачем?
— Откуда мне знать? Сказала, где его искать. Сказала про Кайро.
— Вот как. Значит, выходит, ты шла сюда разыскать его?
— Не знаю. — Дара принялась тереть нос. — Правда не знаю. Я вообще не придала этому значения. У меня тогда были проблемы поважней, чем искать какого-то человека, не понятно где и не понятно, зачем. Только потому, что так сказала сумасшедшая.
— Хм.
Дара замялась.
— Больше я ничего не знаю о нём. А сюда я попала и правда почти что случайно. Только ты сам мне сказал, что никакого Элиаза тут нет.
— Да, — вспомнил Тео. — Ты не пробовала спросить Айвиса?
— Нет. Стараюсь не говорить лишнего на занятиях, понимаешь?
— Это правильная стратегия. Получается, мы не знаем об Элиазе и Алии ничего, кроме того, что сказал Лизе Аматей.
— Получается, так. А она не пробовала снова поговорить с ним?
Тео только покачал головой.
Дара не поняла, значит ли это «нет» или «не знаю», и ей не хотелось уточнять. Единственное, чего ей сейчас хотелось, — оказаться за сто тысяч километров от этого всего. Но она не могла.
Да, не могла. Именно об этом она думала всю дорогу, пока плелась за Айвисом. Сегодня он сказал, что они продолжат тренировки в пустыне. Надо же, выпускал её в поле. В пустыне она не была давно. Пару раз, конечно, они делали сюда вылазки даже несмотря на запрет — Лизе понадобился необработанный кварцитиан и какая-то трава ядовитого цвета, у которой, наверное, вообще не было названия. И она уговорила Дару поехать с ней. А второй раз, когда той же Лизе потребовался мечур-камень, они отправились втроём с Тео, который прознал про их намерение и вызвался сопровождать. Алиса вернуться в пустыню уговорить было невозможно, и на осторожное приглашение он вежливо и почти без ругательных слов послал ребят куда подальше.
Вообще пустыня не была таким уж примечательным местом. Чем-то она походила на мёртвый лес, только почти без деревьев. Плоскогорье и всё, кое-где небольшие скалы. Странные растения и камни — это да, этого тут было полно. Животных, что обычно водятся в здешних полях и лесах, не наблюдалось: они либо мутировали, либо были вытеснены или попросту съедены появившимися из воронок монстрами. Со времён Катастрофы монстров стало меньше — намного меньше, как говорят. Интересно, куда они делись? Может, расселились по миру, а может, воронки затащили их обратно в их миры. Так что сейчас здесь можно было встретить только лагмий, панцирок и змееподобных вьюнков, из которых опасность представляли только первые. Но Дара уже успела к ним привыкнуть и даже научилась хитрому приёму пропаривания их брюшка, что могло обезвредить лагмий быстрее всего. Жидкость оттуда, конечно, вытекала с отвратительным запахом, зато эффективно. Вдобавок тот, кто принесёт такую добычу в Кайро, на всю неделю освобождался от работы, так что стимул был. Как-то Дара притащила целую пару, хотя это далось ей с трудом, и одежду потом пришлось стирать.
Айвис молчал, что было для него вполне типично. Они двигались сквозь пустыню, и девочка наблюдала, как опускается над долиной желтоватый туман. Даре виделось, как пляшут в нём тысячи бледных огоньков, иномирных светлячков, зовущих в другие миры, которые она видела во сне, о которых могла только догадываться. И в этом всё сгущавшемся тумане проступали очертания совсем других пейзажей. На миг ей вдруг привиделось, что небо окрасилось красным, а кругом почернело, и пронеслись вдалеке очертания странных фигур. Но видение быстро исчезло. Вспышка угасла, и снова спина магика в тёмном, снова однообразный пейзаж, снова то сгущающаяся, то расходящаяся дымка. Дара почувствовала, как заколыхалось что-то внутри. Память, которую она старалась запрятать подальше, рвалась наружу, завёрнутая в грубость и боль, в обиду, в предательство. Она прятала там себя — такую, какой была до. Девочку, которая летела сквозь снег, которая мчалась вперёд, обгоняя волков, которая смеялась, не чувствуя ни холода, ни усталости. И тогда казалось, что всё возможно, что когда-нибудь она вырвется на свободу и увидит большой мир, который от неё скрывали.
— Дара! Нам туда, — махнул рукой Айвис, указывая на несколько отдалённых шахт.
И от чужого голоса затрепыхалась, спряталась белая птица её надежды, обернулась сетью недоверия и боли, забилась поглубже, чтобы никто и никогда не нашёл, чтобы никто и никогда не смог убить её. Ведь если умрёт эта птица, то и от неё самой не останется ничего. Только жалкая маска жестокости и безразличия, которую придётся натягивать на себя каждый раз, чтобы выжить. А внутри будет тёмная, глухая, непроглядная пустота. И тогда уж лучше смерть. Пусть она придёт без имени, без лица, как жуткие серые маски, и заберёт её.
— Айвис! — позвала она, и голос разнёсся по долине.
Тот только вопросительно посмотрел на свою спутницу.
— Вам ведь приходилось много убивать?
— Да, — не сразу ответил он, — за всю мою долгую жизнь — много.
— И вы вспоминаете об этом? Бывает ли, что жалеете?
Он чуть прикрыл тёмные глаза.
— Я уже давно решил для себя ни о чем не жалеть.
— А если не смогли кого-то спасти? Если бросили их ради себя?
— Всё зависит от угла зрения. Разве спасать себя — не благородная цель? Разве выжить, пусть и не сумев помочь кому-то, не заслуживает уважения?
— Но вы убивали?
— Да, мне много приходилось убивать. Иногда — чтобы защититься самому, иногда — чтобы защитить других.
— А как же закон Кайро? Тот, который выбит на стене в главном зале. Что любая жизнь священна, и всё такое.
— Да, — кивнул магик.
— Но как вы увязываете одно с другим? Как можно убивать, если жизнь священна? И неужели вы правда думаете, что священна вообще любая жизнь? А как же быть со всеми выродками, со всеми уродами, которые убивают, не задумываясь, которые едят человеческую плоть, которые — если уж на то пошло, — вырезают сиобам интересные органы и маринуют их в банках на потеху? Ведь и такое бывает, правда?
— Да, бывает. Я понимаю противоречие, которое тебе видится. Но если ты посмотришь на этот вопрос под другим углом, то мироздание развернётся к тебе совсем иной стороной.
— О чем это вы?
— О том, что в мире всё должно быть, так задумано для равновесия. И то, что кажется тебе средоточием добра и всякой благости, и то, что ты считаешь недостойным существования. Всё это часть вселенной, а значит — и часть тебя.
— То есть жизнь это всегда вроде как добро?
— Нет, вовсе нет. Иногда жизнь — это зло.
Дара молчала, обдумывая сказанное магиком.
— Всё равно я не понимаю. Как же тогда жить?
— Так, как тебе хочется, — улыбнулся Айвис. — А что? Представь: ты можешь жить, как тебе нравится. Какой была бы эта жизнь?
Дара задумалась.
— Не знаю, — призналась она. — Наверное, я путешествовала бы по всему миру или по каким-то другим пространствам, если бы смогла. Мне всегда хотелось посмотреть, что ещё есть в мире, кто есть. Иногда хочется просто бежать и не смотреть назад. Лететь и чувствовать ветер в волосах. Понимаете?
— Да.
— Только сейчас это невозможно без риска для жизни и постоянной борьбы. Но я всё равно когда-нибудь попробую. Пусть все и говорят, что Меркурий страшное место, где ненавидят сиобов. Только я-то его не видела. Так откуда мне знать, какой он?