Паргелион (СИ) - Тормент Аня

— Невозможно предсказать. При условии, что ничто — или никто — не перекроет ему питания, в потенциале — вечно. Если хотите, можете посмотреть на него — просто прикоснитесь к продолговатой выемке на её груди.

— Что ж, я… — Айвис протянул руку и, слегка прикоснувшись холодной искусственной кожи, с трепетом увидел то, что скрывалось внутри. Вот оно — чудесное, пылающее, неугасимое сердце. Оно переливалось, оно жило и дышало. Вечная потенция, вечная сила. Айвис долго смотрел на него.

— Пожалуй, это лучшее, что создал человек. Вам так не кажется? — Он протянул руку и чуть надавил на продолговатую выемку. Ядро скрылось.

— Пожалуй. Могу ли я думать иначе, когда обладаю таким же ядром?

— Вы знаете, кто его создал? Я имею в виду, создал самое первое кибер-ядро?

— Знаю. Это был эксцентричный учёный по имени Грегори Рутковски и его помощник Мэлвин. Фамилия неизвестна. Об этом есть записи в общем информационном фонде.

— Да, кажется, я вспомнил это имя. Как вы считаете, что им двигало?

Медея задумалась.

— Мечта о бессмертии? Не столько тела, сколько разума. Однако, я думаю, вы пришли поговорить не о высоте человеческой мысли.

— Нет. Я пришёл поговорить о девочке.

— Это было предсказуемо, потому я ждала вас.

Айвис увидел, где располагалась М3: замигали лампочки.

— Тогда я спрошу прямо — в потенциале девочка способна открывать и закрывать воронки, управляя ими по своему желанию? Или произошедшее вчера — стечение обстоятельств?

— Случайностей не бывает. Уж кто-кто, а вы должны это знать. И, вероятно, вы помогли этим обстоятельствам быть. Вы прекрасно знали, что находится наверху башни, когда принимали решение проводить там игрища.

Никак не ответив на этот очевидный выпад, Айвис продолжил:

— Она способна в потенциале запустить Паргелион?

Медея долго молчала. И, когда Айвис стал уже сомневаться, присутствует ли она здесь до сих пор, ответила:

— Я не знаю. Она ведь та, кто есть, кем желает быть. Об этом лучше спросить её саму.

— Это не ответ на мой вопрос. — Голос Айвиса стал жёстче.

— А я и не обещала ответов.

Молчание.

— Постойте, — окликнула Медея уже собиравшегося уйти Айвиса. — Что вы от неё хотели бы?

— Чтобы она помогла нам контролировать воронки. Чтобы помогла запустить Паргелион.

— Но — зачем?

— Воронки — это лекарство. И оно было таковым. Они дали нам так много. Может быть, даже вы — результат их влияния. Но теперь они из лекарства превращаются в угрозу. Посмотрите, Медея — все могут погибнуть. Нам придётся уйти, если не взять их под контроль.

— И что тогда? Что, если вы сможете запустить Паргелион?

— Что тогда? Тогда будет возможно всё!

Айвис с жаром, не свойственным ему, продолжил:

— Потом мы сможем уйти туда, где нам будет хорошо. Мы сможем сами создать свой мир или найти подходящий — такой, где каждому отыщется место. Где не будет охоты на сиобов, не будет страха быть пойманными. Мы уйдём туда и наконец будем свободны.

— Но всё ли ты предусмотрел, Айвис? — спросила Медея, неожиданно переходя на "ты". — Уверен ли, что не поведёшь своих людей на верную гибель? Можешь ли ты точно знать, что это не окажется опасным? Ждут ли вас там? И уверен ли ты, что другие магики не преследуют иные цели?

Айвис разом поник, опустил голову. Потом ответил:

— Я не знаю. Я пока не знаю. Но мы можем провести испытания.

— За счёт Дары? Она станет вашим подопытным кроликом?

— Может быть. Ведь именно так и предполагалось. Она и такие, как она, станут спасением. Станут решением. Она будет белой птицей, которая приведёт нас к свободе. Но свободы не бывает без жертв. В этом мире стало невозможно жить, Медея. Нам нужно будущее.

— Она инструмент. Сильный инструмент, и никто до конца не способен предсказать её потенциальных возможностей. Но — решать уж точно не мне. Принудить её, заставить вы не вправе. Пусть выбирает сама. Она живая, Айвис, — повторила М3 с особым выражением. — Она живая, а значит, способна решать за себя.

— Хорошо. Я спрошу. И обещаю, что мы не станем заставлять её.

— Можешь ли ты говорить за всех?

Айвис покачал головой:

— Келер. У него на этот счёт может быть совсем другое мнение. Он помешан на идеале. Найти идеальные образцы — вот его настоящая страсть. И — Паргелион. Ради нашей идеи он сделает многое. Принесёт необходимые жертвы. Но я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы спасти её, если это понадобится.

— Хорошо.

— Я выяснил, что хотел. Мне пора.

— Постой.

— Да?

— Помни, что феномен может быть отражён в бесконечном числе вселенных. Может быть, у тебя получится.

Ничего не ответив, Айвис скрылся за дверью. Свет в лаборатории немедленно погас, потому что Медее он вовсе не требовался.

«Дата рождения неизвестна. Дата смерти — восемьсот пятьдесят четвёртый год Новейшей эры. Здесь похоронена Леста из Кайро. Помните её», — прочитала Лиза надпись на надгробном камне, заранее подготовленном к перевозке на старое кладбище Венерсберга.

— И это всё? — Она криво усмехнулась. — Немногословно.

Лиза знала о погребальных традициях Венерсберга не слишком много. И только один раз бывала в хранилище — это было жутко даже для неё. Необъятный подземный тоннель, полный масок умерших, содержащих частицы праха — иными словами, просто ДНК. В самой смерти, конечно, не было ничего неприятного и пугающего. Но в том, что оставалось после её наступления, — было. А в хранилище, герметичном и безопасном, тысячи и тысячи масок взирали на тебя мёртвыми глазами. Хотя в хранилище лежали не все — кто-то не был принят городом, а кто-то попросту не хотел там находиться. Таких сжигали или растворяли тела в специальном составе, а потом соединяли с природой — сливали в озеро или развеивали прах в лесу, а то и в ближайшей долине. Порой кто-то из умерших завещал, чтобы прах развеяли над городом с высоты, поэтому это делали с аэров. Но, как рассказывали старшие жители Кайро, встречались и те, кто не хотел быть приверженцем новых традиций утилизации своего праха, потому для таких существовало скромных размеров кладбище в северо-западной части, где захоранивали в землю. За ним никто не ухаживал после Катастрофы, потому многие могильные камни стёрлись и покосились. Некоторые надписи возможно было прочесть, некоторые были источены частыми дождями. На некоторых было не разобрать имён. Когда-то Лизе нравилось приходить сюда, чтобы побыть одной и почитать надписи на надгробиях. Кругом всё заросло, и почему-то было приятно продираться сквозь растительность и бурелом, находя новые и новые надгробия. Но потом она перестала приходить — слишком много там стало ошиваться всякого сброда. Однажды на неё напали в той роще и чуть не убили — обернись всё не так удачно, она легко могла бы пополнить ряды остальных жителей Кайро, похороненных тут. Которых, кстати, за время её жизни здесь было совсем немного — всего лишь тридцать семь. Леста станет тридцать восьмой сегодня.

Похороны в Кайро были просты — рыли яму, обкладывали её досками с боков, чтобы не осыпалась, опускали туда завёрнутое в простыню тело в позе эмбриона и засыпали землёй. Вот и всё.

— Ну, пора идти. — Аматей положил ей руку на плечо.

Он и ещё пара горожан подняли камень и положили его на повозку. Лиза тоже села в неё.

День был солнечный, радостный и светлый. Кратковременное похолодание позднего лета сменилось хорошей погодой. «Не тот день ты выбрала для похорон, Леста» — подумала Лиза.

Она уже смирилась с тем, что подруга умрёт. Думала только, что не слишком её ценила при жизни. Ничего не было в ней интересного или неординарного, может, разве что, способность к перевоплощению, умение зеркалить другого, да так, что при разговоре с ней любому казалось, будто он говорит с самим собой — или с кем-то очень похожим на себя. Это сразу делало беседу комфортной. Лиза ни разу не задавалась вопросом, какая же она есть сама по себе, Леста. Но что, если это и было её сутью — отражать?